Добрый вечер!
Биографии это очень хорошо, тем более если они раскрывают доселе неизвестные страницы деятельности. А вот решил добавить немного "художественности" к личностям.
Все от непосредственного участника событий тех времен.
Сангурский (Начальник штаба ОКДВА, Зам. командующего ОКДВА).
"Всем было известно, что чисто военной стороной в армии Блюхера, да и самим Блюхером в известном смысле, руководит «японец» — так прозывался в войсках Сангурский. Сангурский был одной из таинственных личностей, в бесчисленности окружавших «царя Сибири». Биографию Сангурского в точности никто не знал. Лишь однажды, в интимном собрании чинов штаба, Блюхер, вспоминая былые походы, рассказал, как в гражданскую войну на Урале в критическую для штаба Блюхера минуту ему на выручку пришел с гор со своим отрядом «маленький азиат» Миша Сангурский. С того времени, надо полагать, и началась дружба двух этих людей.
В облике Сангурского, действительно, было что-то «японское» и уж конечно — карликовый его рост, из-за которого с начштармом происходило множество смешных курьезов. По моей прикидке, в нем никак не могло быть больше 152 сантиметров. Невольную улыбку вызывал вид Сангурского, когда он изредка прогуливался по обычно пустынной улице Серышева, перед зданием штаба армии, со своей женой, красивой шатенкой: жена была головы на три выше своего сановного супруга... В висках Сангурского серебрилась седина. На маленьком, слегка удлиненном личике его большие на выкате карие глаза таили ум и глубоко упрятанное презрение. Сангурский был военный с головы до ног, и в старое время с него можно было писать портрет армейского офицера, а в новое — в нем олицетворялось одиозное понятие «военспец», хотя, конечно, он был членом партии, совершенно беспартийным, впрочем, по его безразличию к так называемой общественной жизни и политработе.
Педантичность Сангурского вошла в войсках в поговорку, и его служебный кабинет в штабе армии, перед входом на половину Военного Совета, в котором стол был всегда чист от всяких бумаг, слыл притчей во языцех. Блюхер, человек очень неорганизованный, стол которого ломился под тяжестью бумажных залежей и который с самым незначительным посетителем мог разговаривать часами, забыв обо всем на свете, всегда советовал подчиненным брать пример не с него, а с Михаила Васильевича, безмерно им обожаемого.
Сангурский изъяснялся образцовым литературным языком и был редкого дарования оратором точного слова: как бы нарочитым баском, важно надув губы, не говорил, а печатал. Стенограммы его публичных речей ни им, ни кем другим никогда не правились, и редакторы отсылали их прямо в набор. При этом был он очень остроумен. Взрывы смеха раздавались в зале собрания в то время, как виновник веселья сохранял невозмутимое лицо. В маленьком этом человечке угадывалась цельная, независимая натура. Где бы он ни выступал - среди ли чинов штаба, на партийных ли собраниях (на которых, кстати, Сангурский, пользуясь своим высоким положением, появлялся чрезвычайно редко) или на совещаниях политсостава, - он говорил только на свои узко профессиональные, военные темы или по вопросам, имеющим непосредственное касательство к его должности, и определенно избегал политических речей. Мне не запомнилась ни одна речь Сантурского, в которой бы он, по общей в СССР для всех повинности, славословил режим или кадил вождям. Тонкий дипломат, Сангурский, конечно, не делал из своей аполитичности демонстрации, вызова; он просто умел как-то очень ловко и незаметно для аудитории обойти политику.
Но кем нужно, подозрительная узость его тематики, не оставлявшая место для обязательного в устах каждого члена партии (и не только члена партии) советского «символа веры», разумеется, замечена была давно. От обвинений в аполитичности, гнилом нейтралитете, беспартийном делячестве и прочих смертных грехах советского коммуниста и просто советского человека его загораживала одетая в толщу бесчисленных орденов грудь его обожателя Блюхера.
В начале тридцатых годов, если не ошибаюсь — в 1933 году, Сангурский с советской военной миссией ездил заграницу. Не могу сказать точно, в какие страны, но знаю, что в Италии был: мне запомнился его рассказ в кругу штабных офицеров о встрече и «светском» разговоре его с королем Эммануилом и Муссолини...".
(с) О.В. Романовский.