Мемории про БРест.
Здравствуй Брест-Литовск. Давно ли с несказанной радостью, с целым запасом розовых надежд, мы покинули тебя?
Нам странно было подумать тогда, что мы опять вернемся когда-нибудь к твоим устарелым кирпичным фортам, что услышим здесь, у твоих
[105]
заснувших крепостных валов, хотя бы один разрыв германского снаряда.
Это было недавно, но тогда это казалось совершенно невероятным событием.
Дивизион стал биваком у 4-го форта.
Брест-Литовск переполнен. Главным образом здесь сосредоточились обозы, лазареты, парки, беженцы со своими повозками. Полевых войск не видно совсем, - как будто только одна наша дивизия и несколько дружин ополченцев.
Лихорадочной жизнью живет Брест-Литовск. Магазины и разные кафэ открыты. Хозяева их, пользуясь временем, собирают обильную жатву. С вокзала на восток все время отходят переполненные поезда с гражданским населением, спешащим покинуть ненадежное пристанище. - обреченный уже, как будто, город.
- В. В., - докладывает фельдфебель, - надо пользоваться временем и запастись скотом. Теперя у беженцев почем хошь купишь: за пять рублей отдают корову.
- Ладно, покупай. Только меньше чем по 25 рублей за корову чтобы заплочено не было. Понимаешь?
- Так точно, понимаю.
Я сижу в палатке перелистываю денежный журнал и слышу как кто-то кряхтит у самой моей палатки.
- Кто там?
- Это я, Викторов, мясник. В. В., пожалуйте корову смотреть.
Я выхожу.
- Какую корову?
- Для вас В. В., купили. То-есть без изъяна корова: головка, рожки, сама вся, ну, красавица настоящая. Как с войны вернетесь домой, так и коровка на память вам будет.
- Вон куда гнешь!
[106]
Да, корова, действительно, хороша, но только зачем она мне? Ну, ладно, пускай остается. Молоко пригодится и в нашей бездомной, кочевой жизни. Эта корова, действительно, редкая красавица, недолго побыла в батарее. На одном из переходов она захромала так сильно, что ее пришлось тут же прирезать.
* * *
Нам понадобилось переменить одно из орудий и для этой цели я отправил в местный артиллерийский склад Т. М. Галущука, который еле вырвал новое орудие у начальника склада, старого артиллерийского чиновника, несмотря на то, что склад был орудиями переполнен.
Начальник склада прежде всего потребовал соответствующий документ от инспектора артиллерии корпуса.
- Какого вам еще инспектора артиллерии? У нас нет корпуса, понимаете? Мы отдельная дивизия и никакого инспектора артиллерии у нас нет.
Начальник склада все-таки заупрямился и продолжал стоять на своем.
- Да понимаете ли вы, что мы идем в бой и нам необходимо исправное орудие и времени у нас нет? Вы же все равно будете все свое имущество не сегодня, так завтра, эвакуировать и если вы добром не дадите мне новое орудие, то я, все равно, возьму его силой и получится только лишний скандал.
При этом Т. М. Галущук, угрожающе приказал войти всем, прибывшим с ним людям и только таким образом ему удалось получить то, что ему было нужно.
Дня через два после нашего прибытия, получилось распоряжение спешно разгрузить Брест-Литовск от частных жителей, до последнего человека включительно.
[107]
В городе поднялась паника: приходилось бросать все имущество на произвол судьбы. Квартиры с полной обстановкой, с бельем и даже с носильным платьем. Магазины, переполненные товарами, - все было брошено несчастными жителями и торговцами. Брест-Литовск сразу изменил свое лицо: замолк, заснул и только военные мундиры и форменные платья сестер милосердия, время от времени, появлялись на улицах.
* * *
- В. В., командующий бригадой просит вас немедленно прибыть к ним на квартиру.
С таким докладом ко мне в палатку вошел мой фельдфебель. Я сел в экипаж и похал. У командующего бригадой застаю командира 1-го дивизиона.
- Вот что господа: город Брест-Литовск и крепость спешно очищаются. Все казенное имущество увозится. Все войсковые части и учреждения немедленно выводятся. В Бресте остается часть крепостной артиллерии, наша пехотная дивизия и один дивизион нашей бригады. Другой дивизион уходит.
Неприятель уже близко. Крепость на днях будет осаждена и должна держаться до крайности, после чего нашим осажденным частям продоставляется самим себе искать выход, какой им будет угодно, вплоть до сдачи в плен неприятелю, или для более энергичных, вплоть до прорыва через осаждающее кольцо германцев.
Итак, господа командиры дивизионов, тяните жребий кому уходить, кому оставаться.
Командующий бригадой вынул носовой платок и завязал на нем узел.
- Узел остается в гарнизоне осажденной крепости. Тяните.
Мы взялись за концы зажатого в руке платка. Командующий бригадой разжал руку.
[108]
- Узел!.. 2-й дивизион остается.
Командир 1-го дивизиона распрощался и вышел.
- Так вот: все, что вам нужно, вы можете просить где хотите и у кого хотите. Вам ни в чем не будет отказа, включительно до денег, если они вам нужны.
- Благодарю вас, господин полковник, нам ничего не нужно.
Я поклонился и уехал к себе в батарею.
* * *
Весть о том, что 2-й дивизион остается в гарнизоне крепости, в жертву неприятелю, моментально разнеслась по бригаде. Ко мне сейчас же пришли командиры батарей: 4-й, временно командующий батареей поручик Козырев и 5-й капитан Гофман.
- Ну, что-же, значит судьба, от которой не уйдешь и не увернешься.
Наше положение в Бресте как то сразу изменилось. Даже в поднявшейся суете, в связи с эвакуацией, нас везде сразу замечали. Все куда не повернешься, стали к нам как то особенно внимательны. Начальник артиллерийского склада сам приехал ко мне справиться не нужно ли нам чего нибудь из склада?
- Берите все орудия, если вы в них нуждаетесь.
Ярко выразилось, по всеобщем внимании и сочувствии, положение тяжело-больного, умирающего, которого уже спасти нельзя, а потому врачи разрешили ему все давать, что он только захочет. И все, с грустными лицами, с грустными улыбками, старались проявить нам свое сочувствие.
Стало как то не по себе. Скорее бы уходили, оставили бы нас одних.
Как раз в это время получаю записку от командующего дивизией генерала Ремизова:
[109]
- Дивизия немедленно выступает навстречу противнику. Догоняйте нас и присоединяйтесь.
Я выскочил из палатки:
- Трубач, труби поход 2-му дивизиону.
На душе стало даже радостно, когда я услышал первые звуки родного сигнала: "Всадники, други в поход собирайтесь...", вылетающие из трубы моего трубача, чернобородого Нижегородца, красавца Калина, на груди которого, от натуги, запрыгали его Георгиевские кресты.
Из палаток всего дивизиона, как по тревоге, высыпали люди и пустились бегом к лошадям и орудиям. Все рады, что томительное ожидание окончилось. Все равно: бой, так бой. Не впервые.
Мимо нас тянутся обозы, парки, лазареты. Мы поворачиваем в противоположную сторону.
* * *
2-й Дивизион вскоре нагнал ушедшую вперед пехоту.
Мы двигаемся по широким крепостным дорогам, раньше обсаженным крупными деревьями. Теперь все эти многолетние красавцы лежат у дорог, погибшие под ударами, ничего не щадящих, стальных топоров.
Вон, влево от дороги, березовая роща, когда-то свежая, цветущая, сейчас вся лежит, образуя естественную засеку для наступающего противника.
Однако, здесь постарались, ничего не пожалели.
Отряд остановился. Здесь будем ожидать подхода неприятеля.
Перед нами опустевшая деревня. На соломенной крыше одной из изб прилепилась двурогая труба Цейса. Горизонт ясен, пуст.
Как всегда, в таких случаях, в свое свободное время, мы распиваем чаи.
Напивайтесь, братцы, плотнее: с наступлением темноты костры разводить запрещено.
[110]
И люди, хорошо уразумев последнее приказание, пьют чай не останавливаясь, до самого последнего, возможного момента. И куда они вливают в себя такое количество чаю, причем, непременно, закусывают его большими ломтями ржаного хлеба?
Ночь. Все кругом замерло, все спит примиряющим сном.
* * *
Розово-серыми полосами покрылось на востоке небо. Холодно. Хочется спать. На горизонте, понемногу, обрисовывается линия далекого кустарника или мелкого леса.
Совсем светает. Попрежнему кругом все пусто и мертво.
Нет, не мертво: зоркие глаза наблюдателя уже разбирают какую-то жизнь в дальней растительности. В опушке показался человек.... второй, третий и через минуту все трое скрылись.
- Германские разведчики.
Появилась небольшая цепь.
Коротким ударом отдался в избах деревни первый пушечный выстрел, нарушивший тишину ясного утра.
Дивизия начала свой обратный отход под защиту крепостных укреплений.
Прикрываясь земляным валом, в промежутке между двумя фортами, стоит 6-я батарея. В пустом пехотном крепостном окопе, под козырьком, с насыпанной сверху землей, покрытой дерном, я слежу за движениями противника.
Где-то справа уже идет бомбардировка одного из фортов, занятого нашей пехотой. Слева тоже началась кононада.
Отвечают ли наши крепостные орудия? Кажется еще нет: это слышатся разрывы германских снарядов, а не наши выстрелы.
[111]
- Ну, что у вас видно?
Этот вопрос мне задал командир 4-го полка полковник Иванов, появившийся у меня на пункте.
- Да ничего. Какая то редкая цепь неприятеля окопалась вдали. А ведь наше здесь дело слабо, господин полковник?
- Да, очень слабо. Плохо нам придется.
- В. В., кавалерия! - перебивает наш унылый разговор наблюдатель Курилов.
Вдали, по дороге, шагом, открыто идет эскадрон.
- 6-я батарея к бою!.. Правым взводом огонь!..
Только легким свистом над головами у нас промчались шрапнели. Эскадрон вздрогнул и брызнул, на полном галопе, во все стороны, а на его месте появились два дыма, в которых по земле что-то барахталось.
Полковник Иванов просиял:
- Ну и ловко.
Справа уже сильный бой: винтовочные выстрелы, дробь пулеметов, все уже слилось. Неужели немцы штурмуют форт?
- Бегу к полку. До свидания, спасибо.
Полковник Иванов исчез.
Резким, режущим звуком посыпались около меня шрапнельные пули. Часть моего земляного козырька рухнула. Вот как построено укрепление.
Влево, беглым огнем, заработала 4-я батарея. Я повернул свой бинокль: германские густые цепи куда-то наступают.
Помочь, что-ли, 4-й батарее? Нет не стоит, - далеко, только запутаю Козырева, сам справится. Хорошо ложатся разрывы шрапнелей 4-й батареи. Вырывают противника целыми кучами.
Я не выдержал, схватил трубку телефона:
- Браво, Козырев!
А вправо все гремит и гремит. Чем там
[112]
кончится? Неужели немцы возьмут форт с налета?
День подходить к вечеру. Вправо бой утихает.
Гудит телефон:
- Первоначальное предположение изменилось: с наступлением темноты войскам гарнизона отступить, оставив крепость неприятелю.
- То так, то этак. Сразу никак не могут решить такого серьезного вопроса: удерживать крепость или нет, - мечутся, - заметил кто-то из офицеров.
Какое чувство мы все испытали, получив последнее приказание? Радость? Нет, как то безразлично приняли это известие люди:
- Ну что же, отступать, так отступим. И все.
* * *
Сумерки. Какие то особенно мрачные. А может быть это так мрачно у меня на душе?
Вдали на горизонте, зарево: пылает деревня, третья.... Кто мог поджечь, точно по уговору, пустые, покинутые жителями селения? Не немцы же?
Дивизион, длинной ломанной линией, вытянулся на голом внутреннем, крепостном поле. Сзади, справа, слева, все в огне, все горит. Мы идем прямо к бушующему морю огня: горит город Брест-Литовск.
Страшное, ужасающее зарево колоссального пожара! Зловещее зрелище!... Это ад!
А. М. Козырев бросает зажженную спичку, в кучу сваленных на поле, крепостных ракет, приготовленных для уничтожения, мимо которых мы проходим. Вспыхнула куча. Высокие языки пламени взвились к небу, закружились в воздухе искры. Огонь, в один миг перекинулся на соседние кучи, невидимые нами в темноте.
Лошади, в испуге, шарахнулись в сторону. Сильный свет залил все поле. Ночь превратилась
[113]
в день, не яркий летний день, залитый золотистыми лучами солнца а, бледный, горячий, зловещий.
Дивизион, резкой, темной чертой, рельефно выделился в этом белом, матовом свете ракет.
Германцы сейчас откроют огонь по дивизиону!
Нет, все тихо. Дивизион благополучно проходит освещенное поле и погружается в мрак.
* * *
Мост через реку Муховец. У моста стоят саперы.
- Скорее проходите, мост минирован, сейчас будем взрывать.
- Стоп! Как взрывать? Сзади нас отступает еще целый 3-й полк нашей дивизии.
- Какой полк? Нам ничего неизвестно.
Я оставляю у моста офицера и нескольких разведчиков. Через четверть часа они нас догоняют. Полк подходит к мосту.
Сзади взрыв! Один, другой... Мост взорван.
Жарко. Мы лезем прямо в гигантский костер: мы выходим на главную улицу города Брест-Литовска.
Две колоссальные стены сплошного огня, бушующего, вьющегося с треском, с шипением, с каким-то стоном. Буря огня!
Нас засыпает искрами, копотью. Горящие головни падают прямо под колеса орудий и зарядных ящиков, под ноги лошадей. Лошади жмутся одна к другой, храпят, ноздри раздуты, мелкой дрожью подергивается их кожа и ездовые, с сильным напряжением, сдерживают их.
Наши лица и руки пылают от жара. Не загорелись бы гривы и хвосты у лошадей, не накалились бы передки и зарядные ящики.
Бушующая огненная стихия. Какой ужас и, вместе с тем, какое величие и какая красота!
[114]
Это наши, отступающие полки подожгли Брест-Литовск.
Путь через огонь пройден. Дивизион прошел Брест и вышел на крепостную дорогу с другой стороны. Прохлада летней ночи проникает в грудь и освежает разгоряченный мозг.
Мы оборачиваемся: сзади нас сплошное зарево пожаров.
Жутко.... Не скоро нам отделаться от этих впечатлений. Мы отходим все дальше и дальше и постепенно радость бытия вливается в тоскующую душу.
* * *
Тоже про Брест в 1914 году.
Брест-Литовск.
Но что это. Не верим своим глазам: 4-я и 5-я батареи разгружаются. Эшелон встречает командующий дивизионом подполковник В. В. Попов.
- Да, да.... Вы должны сейчас же выгрузиться. Бригада получила назначение в состав гарнизона крепости. Да вот, действительно, сначала получили определенное приказание следовать на австрийский фронт, а сейчас неожиданное изменение. Виднте-ли, по словам коменданта станции, мы должны были проследовать через Брест двое суток тому назад, но так как мы опоздали, вместо нас двинули спешно 61-ю бригаду, бывшую в составе гарнизона крепости, а нас теперь ставят на ее место.
Но ведь мы не опоздали: мы выехали точно по мобилизационному плану.
О каких двух сутках они говорят?
- Да, конечно. Но спорить с ними не приходится, - все равно им ничего не докажешь и мы должны только безпрекословно подчиниться.
- А наша пехота?
- Дивизия прошла на австрийский фронт и наверно уже где-нибудь там дерется. Я, конечно, понимаю вас и мне самому ведь тоже обидно быть зачисленным в какие-то гарнизонные крысы и просидеть здесь всю войну, в то время как другие будут получать там награды: ордена, чины. Да и неприятно будет
[29]
после войны вернуться в кадровую бригаду: они, наверное, будут драть перед нами свои носы.
Разгрузились. Все смотрят хмуро, все недовольны.
- Да что-же, В. В., уж если воевать, так воевать, а то ни то, ни се. И дома свои побросали, и хозяйство, и семьи, а для чего? Без дела только будем время терять, все равно никакого неприятеля здесь не дождаться: далеконько неприятель-то, чай не дойдет.
Так сетовали мои солдаты, пытаясь как бы убедить меня: авось командир похлопочет и нас пошлют дальше. Одни только лошади были довольны и не скрывали своей радости. Застоялись они в тряских, душных вагонах и, видимо с большим наслаждением стучали своими копытами о твердую, упругую землю, когда везли наши пушки в отведенный для нашей стоянки лагерь из артиллерийских бригад.
* * *
Нет худа без добра, говорит пословица и, вскоре, я, в глубине своей души, почувствовал, что наше вынужденное сидение в гарнизоне крепости - это опять таки, особое благоволение к нам нашей Судьбы.
- Ну что-же, ребята, - говорю я окружившим меня после занятия солдатам, - вот вы были ведь очень недовольны, когда нас высадили в Брест, вместо того, чтобы пустить прямо на фронт? 61-я бригада вернулась видели в каком состоянии?
- Так точно, В. В., видели, - раздаются из толпы голоса, - а только ведь и вы В. В., не больно тогда радовались, когда нас разгружали? - ловят меня, посмеиваясь, мои молодцы.
61-я бригада вернулась совершенно растрепанной. Вернее вернулись лишь жалкие остатки ее для нового формирования бригады. Одной из причин ее разгрома,
[30]
была неподготовленность к бою, которую и мы не могли не сознавать у себя. Мы налегали на занятия и дело понемногу двинулось.
* * *
Конное ученье.... Я вывожу батарею на ровное поле, поросшее жиденькой травой. Утреннее солнышко ласково греет и играет яркими бликами на блестящих спинах лошадей. Лошади фыркают. Подручные, выгнув в стороны шеи, тропотят мелкою рысью, - "пляшут". Батарея идет в орудийной колонне.
Знак шашкой. Батарея уже перестроилась: идет фронтом, орудие от орудия на 24 шага, голова в голову, как по линейке. За орудиями ящики.
- Рысью!..
Ожила батарея. Заволновалась, зашумела сплошная масса людей, животных и металла. Лошади рвутся вперед и с трудом сдерживают их Ездовые.
Батарея опять в орудийной колонне.
- Стройся влево!..
Как буря несутся упряжки. Лошади разстилаются-скачут, металл звенит.
Какая красота! Какая сила!
* * *
Доброволец Н. А. Тиличеев догнал батарею на пути к Брест-Литовску и, вскоре по его прибытии, у нас с ним произошел следующий разговор:
- Так вы хотите, дорогой Николай Александрович, все-таки остаться в батарее?
- Да, хочу. Сами посудите: я отлично сознаю свое положение и давно уже свыкся с мыслью, что скоро должен буду умереть. Когда я просил вас принять меня добровольцем, я умышленно не сказал вам ни слова о своей болезни, - схитрил. Я знал, что вскоре это откроется, но тогда вы уже немного меня узнаете и привыкнете ко мне, и мне легче будет добиться своей цели.
[31]
- Но ведь старший врач говорит, что ваш порок сердца настолько серьезен, что вы не вынесете даже первого серьезного похода или дела, что несмотря на то, что он старый врач, ему еще не приходилось наблюдать такой тяжелой формы. Он наотрез отказался выдать вам свидетельство, необходимое для зачисления в Действующую Армию.
Н. А. Тиличеев смутился, но ненадолго. Вдруг он быстро поднял голову, посмотрел на меня, улыбнулся и заговорил:
- Предположим, как говорит ваш доктор, я не вынесу и первого боя. Уверены ли вы, что этот бой пройдет благополучно для всех, вполне здоровых чинов вашей батареи? А вам, оставшимся в живых, не безразлично ли здоровы или больны были люди, погибшие в бою? Напротив, о здоровых даже больше будет сожаления. Я-ж буду одной из первых жертв и больше ничего. А, вдруг, я вынесу этот бой, а может быть и ряд других боев и успею принести общему делу какую нибудь пользу?
- Пожалуй он прав, - подумал я.
- Хорошо, я вас принимаю; обойдемся как нибудь и без свидетельства.
Н. А. Тиличеев страдает тяжелым недугом, но срок, предсказанный ему врачами прошел уже давно. Придется дать ему спокойную верховую лошадь, а пока он налаживает, крайне важное в батарее, телефонное дело: ведает, как у нас говорят, связью батареи и, в свободное время, по присущей ему любознательности, разбирается в таблицах стрельбы и возится с угломером Михайловского-Турова, точным, прекрасным прибором, необходимым в мирное время, но совершенно лишним грузом во время войны.
* * *
К командиру 5-й батареи, капит. А. В. Васильеву
[32]
приехала его жена и привезла нам вести о нашей кадровой бригаде.
Нас особенно поразило то, что один из командиров батарей, на которого в мирное время мы возлагали большие надежды, в первом же бою, при легкой контузии, так разнервничался, что его пришлось, как совершенно непригодного к строю, перевести в тыл на нестроевую должность. Явление на войне довольно обыкновенное: есть люди как будто вполне здоровые, с волей и большим желанием выполнить свой долг, но, тем не менее, при первом же свисте снаряда совершенно теряющие всякое самообладание. Они не виноваты в этом, - такова их натура, но вместо пользы, они приносят делу много вреда и как начальники, и как пример для других, заражая более слабых своею нервозностью. А про солдат и говорить нечего: явно струсивший солдат вызывает сожаление и шутки, но офицер, - с каким презрением смотрят они на него.
* * *
Крепость Брест-Литовск в настоящее время могла бы только сыграть некоторую роль в общей боевой линии, как укрепленный опорный пункт. Как крепость она уже устарела и характером своих фортов и своим вооружением и только, в недавнее время, было приступлено к постройке нескольких новых фортов, отвечающих современным требованиям. Что касается вооружения крепости, то таковое, почти полностью, состояло из орудий образца 1877 года, в настоящее время мало пригодных. Из всего артиллерийского вооружения крепости только две или три 6-ти дюймовые гаубичные батареи новейшего типа представляли собою действительно серьезное вооружение, но и те были уже предназначены к отправке на фронт.
Тем не менее комендант крепости ген. Лайминг
[33]
не терял бодрости духа и принимал, на всякий случай, все зависящие от него меры для возможного усиления крепости и приведения ее в боеспособное состояние. В крепости шла кипучая работа с утра и до ночи: рылись рвы и заплетались сетью колючей проволоки, а затем затоплялись водой. Насыпались и укреплялись валы, устанавливались батареи, ремонтировались и усиливались форты, сносились постройки, мешающие обстрелу и наблюдению, вырубались ближайшие леса. Нашим батареям были указаны позиции, на которых мы заранее должны были произвести все необходимые измерения. Занять эти позиции мы должны были по особому приказанию, при приближении неприятеля.
Генерал Лайминг постоянно присылал нам - командирам батарей, приглашения на частые практические стрельбы крепостной артиллерии, от которых мы, конечно, не могли уклоняться. Увы, эти стрельбы, из орудий отживших типов, при всех отличных качествах командного состава и при всей ловкости орудийной прислуги, производили на нас какое-то жалкое впечатление.
* * *
Для наглядного ознакомления с австрийской полевой артиллерией генерал Лайминг, однажды, прислал в дивизион пленное австрийское полевое орудие, с передком и зарядным ящиком.
Вот она знаменитая стале-бронзовая пушка, о которой столько писали еще в мирное время.
- Смотрите, В. В., ведь это никак засохшая кровь?
И, действительно, все сидение и часть лафета были залиты запекшейся кровью. Это открытие сразу понизило общее настроение собравшихся около пленного орудия чинов батареи. Как-то сразу стало всем жутко и грустно, точно тень погибшего ав-
[34]
стрийского наводчика прошла сейчас между нами. Мы все отошли от орудия.
* * *
Недели через две к нам присоединились, уже сильно потрепанные в боях, полки нашей дивизии. В противоположность нам, стремившимся на боевые позиции, наша пехота с восторгом предалась отдыху в Бресте. Но это и понятно: очень уж неудачен оказался их боевой опыт. Они разсказывали о страшной неразберихе, царившей в наших войсках: ни определенных твердых приказаний, ни общей цели, ни должной связи между частями, - все это вело лишь к безрезультатному выматыванию сил у людей и к безполезным крупным потерям.
* * *
Город Брест-Литовск сам по себе небольшой и довольно грязный, в это время был переполнен и кипел особой лихорадочной жизнью. Офицеры часто там коротали свои вечера, отдыхая после усиленных трудов и забот. Все магазины, рестораны и кафе блестели огнями, соблазняя и заманивая праздно-скучающую публику.
Но больше всего нас привлекал железнодорожный вокзал, где получались самые свежие новости с театра военных действий часто от непосредственных участников боевых операций. Эти известия нас волновали, заставляя все больше и больше стремиться туда, где кровь и жизнь потеряли всякую ценность. Но, помимо этого, наши души угнетал еще какой то стыд за себя, за свою спокойную мирную жизнь и как то даже неловко было в это время чувствовать на своих плечах офицерские погоны. Нам было стыдно и не по себе среди переполнявших вокзал офицеров, едущих с фронта, в особенности среди раненых, которые в это время преобладали, и все же мы не могли утерпеть и не посещать вокзала, -
[35]
этого источника отзвуков, далеко от нас гремящих пушек, свиста снарядов и мелкой дроби пулеметных и винтовочных выстрелов.
* * *
А вот и пленные: все сплошь одни австрийцы, в своих серо-голубых мундирах и шинелях.
Как спешат они скорее занять мста в вагонах, которые помчат их далеко от родины, в безконечную глубь, широко раскинувшейся между морей и горных хребтов, Великой России.
Вот старый, седой австрийский полковник. Он суетится и сильно безпокоится, обращаясь то к одному, то к другому из своих товарищей пленных офицеров, на своем красивом венском наречии, жестикулируя и стараясь объяснить что-то, волнующее его.
* * *
К концу нашего пребывания в гарнизоне крепости, мы уже чувствовали, как воинская часть, под своими ногами, довольно твердую почву. Нам разрешили даже, для практики, на местном полигоне израсходовать некоторое количество снарядов по деревянным мишеням и вот, впервые, орудия 6-й батареи застукали боевым вызовом у фортов Брест-Литовска, разукрасив на горизонте далекое небо белыми легкими дымовыми клубками шрапнельных разрывов.
* * *
1-й дивизион уходит. Куда? Никому неизвестно.
Из воспоминаний полковника Веверна,командира 6 батареи 81 артиллерийской бригады.
