Норригаард Б. В.
Великая осада. Порт-Артур и его падение / Перевод с англ. Б. Серебренникова. СПб., 1906.
1906_Vel_osada_Port_Artura_podenie.pdf
Текст взят с http://militera.lib.ru/memo/english/norregaard_bw/index.html
Норригаард , Бенджамен Вегнер Norregaard , Benjamin Wegner
Великая осада.
(Порт-Артур и его падение)
Сайт «Военная литература»: militera.lib.ru
Издание: Норригаард Б. В . Великая осада (Порт-Артур и его падение). — СПб.: М. А. Леонов, 2004.
Оригинал : Norregaard, B.W. The Great Siege: The Investment And Fall of Port Arthur. — L.: Hutchinson, 1906.
Книга на сайте: http://militera.lib.ru/memo/english/norregaard_bw/index.html
Книга одним файлом: http://militera.lib.ru/memo/0/one/english/norregaard_bw.rar
Иллюстрации : militera.lib.ru/memo/english/norregaard_bw/ill.html
Scan: Русско-Японская война на море 1904–1905 г.г. (rjw.narod.ru)
OCR, правка: Андрей Мятишкин (amyatishkin@mail.ru)
Дополнительная обработка: Hoaxer (hoaxer@mail.ru)
[1] Так помечены страницы, номер предшествует.
{1} Так помечены ссылки на примечания.
Норригаард Б. В . Великая осада (Порт-Артур и его падение). — СПб.: М. А. Леонов, 2004. — 216 с. ISBN 5–902236–16–9. Тираж 400 экз. / Б. В. Норригаард . Великая осада. Порт-Артур и его падение / Перевод с англ. Б. Серебренникова . СПб., 1906. // Использованы схемы из книг: Сорокин А. И. Оборона Порт-Артура . М. -Л.: Военное издательство Министерства обороны, 1954.; История Русско-японской войны 1904–1905 гг . / под ред. И . И . Ростунова . М .: Наука , 1977. ? Norregaard, B.W. The Great Siege: The Investment And Fall of Port Arthur . — London: Hutchinson, 1906. XVI, 407 pp
Аннотация издательства: Записки корреспондента лондонской газеты «Дейли Мэйл», сделанные им во время пребывания в японской армии генерала Ноги, ведшей осаду Порт-Артура. Текст печатается по изданию: Б. В. Норригаард. Великая осада. Порт-Артур и его падение / перевод с англ. Б. Серебренникова. СПб., 1906, с незначительной стилистической правкой.
Содержание
Предисловие автора [3]
От переводчика [4]
Глава 1. Квантунский полуостров [5]
Глава 2. От Наншана до Порт-Артура [15]
Глава 3. Первый проблеск Порт-Артура [23]
Глава 4. Приготовления [37]
Глава 5. Открытие бала [48]
Глава 6. Канкан [56]
Глава 7. Последний танец [65]
Глава 8. Взгляд на прошлое [72]
Глава 9. После бала [79]
Глава 10. Японская походная госпитальная служба [87]
Глава 11. Лагерь и лагерная жизнь [95]
Глава 12. Сигнальная и интендантская службы [102]
Глава 13. Сентябрь [108]
Глава 14. Пути и средства [119]
Глава 15. Октябрь [126]
Глава 16. Вторая генеральная атака [138]
Глава 17. Ад [146]
Глава 18. Ноябрь [153]
Глава 19. Третья генеральная атака [163]
Глава 20. Высота 203 м [173]
Глава 21. Перемена счастья [181]
Глава 22. Упадок сил [192]
Глава 23. Капитуляция [197]
Глава 24. Причина [205]
Примечания
Список иллюстраций
Предисловие автора
Осада Порт-Артура представляется вполне законченным отдельным эпизодом, совершенно независимым от прочих событий великой войны между Россией и Японией, резко отличающимся от более сложных операций на главном театре военных действий. Так как борьба здесь происходила на сравнительно небольшой площади, события во время осады можно легко проследить и понять. Мне, как корреспонденту «Daily Mail», было предоставлено право следить за военными операциями с самого начала осады вплоть до капитуляции.
С военной точки зрения осада Порт-Артура имеет огромный интерес, так как является первой правильной осадой за последние полвека, предпринятой против современной крепости. Военно-инженерное искусство в его современном развитии, новейшие усовершенствования фортификации и средств разрушения подверглись здесь первому практическому испытанию, а вопрос о преимуществах наступления сравнительно с обороной при нынешних условиях до известной степени разрешен.
Специалисты по артиллерии и военно-инженерному искусству следили за прогрессом осадных операций, специалисты морского дела наблюдали за морским сражением, первые быть может с большим интересом, потому что современные броненосцы, крейсера и миноносцы в очень недавнее время подвергались практическому испытанию, тогда как со времен Севастополя, пятьдесят лет тому назад, не было осады крепости и в этом отношении предстояло разрешение многих важнейших задач, не имевших прецедента, которое могло осуществляться лишь путем практики.
Однако, помимо интереса чисто военного характера, связанного с осадой Порт-Артура, эта борьба имеет и общечеловеческое значение, представляя удивительнейшую картину трогательной драмы, где сочетались страдания и геройская преданность долгу, хитрость и отвага, маневры и контрманевры, где ум боролся с умом, где противники соперничали в проявлении удивительнейшей храбрости и самого упорного терпения.
Поэтому, хотя при дальнейшем изложении я старался дать полный отчет о военных действиях, исследовать пути и средства, принятые японцами в их великом деле, я тем не менее оставил место в картине и [4] для человеческого чувства и постарался очертить события, насколько возможно сильнее и ярче.
Б. В. Н.
Глава 1.
Квантунский полуостров
Несколько иностранных корреспондентов, назначенных состоять при 3-й императорской японской армии, прибыли в Дальний 3 августа. К этому времени русские были оттеснены за линию долговременных укреплений Порт-Артура, а японцы заняли сильные позиции на расстоянии около трех или четырех тысяч ярдов {1} от крепости и приготовились к штурму. Пока эти приготовления не были закончены, нас не допускали к фронту, и мы были вынуждены в течение двух недель довольствоваться днем звуками отдаленных пушечных выстрелов, а ночью созерцанием синевато-белых лучей прожекторов, быстро скользивших по небу.
Пользуясь этим временем, мы совершали поездки в различные пункты полуострова, где прошли бои, начиная с взятия Наншана (бои в этом районе в литературе чаще именуются боями на Кинчжоуской позиции. — Ред. ); нам разъяснили на местах стратегические и тактические действия японских войск и их расположение. Мы побывали на всех полях сражения, исходили весь театр военных действий и благодаря этому основательно ознакомились с местностью, что не только в сильной степени облегчило нам ясное понимание военных действий, но и открыло глаза на все огромное значение оплота, за который сражалась Россия, и то неимоверное количество труда, умственной энергии и денег, которые были затрачены русскими на их новую колонию.
Как я упомянул, мы прибыли в Дальний. Я был уже здесь, но останавливался лишь на один день проездом из Китая в Европу через Сибирь и, таким образом, не имел достаточно времени ознакомиться с этим оригинальным и интересным городом. Теперь мы пробыли в Дальнем пять-шесть дней. Хотя половина города разрушена и от прежней деятельной жизни ничего не осталось, тем не менее я вынес полное понятие о всем том, что было затрачено Россией на Дальний.
В Дальнем Россия приобрела, наконец, открытый, свободный ото льда порт, как конечный пункт ее огромных владений в Северной Азии.
Дальний вырос вполне готовым к жизни гораздо скорее, чем вырастающие как грибы американские города; город был основан по мысли [6] одного человека и выстроен по его одному слову; несколько рабочих лачуг в первом году, хаос леса, кирпичей и известки в течение второго года, а в конце третьего — красивый город с отлично распланированными и хорошо вымощенными улицами. В нем появились сады и парки, водопроводы и электрическое освещение, уютные, чистенькие виллы и монументальные казенные здания, две хороших гостиницы, собор, доки, молы и гранитная набережная; таков стал Дальний — город с зарождающейся жизнью, вполне европейского характера в дикой стране, среди скалистых высот отдаленного Квантуна; какой-то вихрь жизни, искусственно созданный рост, такой быстрый, какого не знает история, затем застой, бездействие — такова история Дальнего, беспримерная в летописи мира.
Когда приступили к постройке манчжурской железной дороги на французские деньги русскими руками через китайскую территорию, предполагалось сначала сделать Порт-Артур ее конечным пунктом. Однако гавань Порт-Артура, как скоро в этом убедились, была невелика и недостаточно удобна, чтобы вместить весь тот груз, который в огромных размерах ожидался от транссибирской торговли. Россия сочла необходимым, быть может, была к тому вынуждена, — увеличить свои морские силы в водах Тихого океана и соответственно с этим гавань скоро стала недостаточной даже для того, чтобы вместить военный флот. С другой стороны, русские нашли нецелесообразным иметь большой коммерческий порт, связанный с морской станцией {2}, ввиду чего Витте, тогда всемогущий министр, решил отыскать другой конечный пункт для железной дороги. Выбор пал на местность, расположенную на берегу бухты Талиен {3}, большой и глубокой, врезающейся вглубь Квантунского полуострова, на расстоянии не более двадцати или тридцати миль по морскому побережью от Порт-Артура. Бухта эта достаточно велика, чтобы вместить суда всего света, хотя несколько подвержена восточным ветрам, ввиду чего и был сооружен брекватер стоимостью около трех миллионов фунтов, образовавший внутреннюю гавань, в которой суда могли стоять, не подвергаясь действию ветра и волн.
Так был распланирован и выстроен город, которому дали имя «Дальний», название очень близко подходящее к слову «Талиен». Его строила щедрая рука, ничего не жалевшая, чтобы сделать из него важный конечный пункт длиннейшего железнодорожного пути в мире. Город украсился башнями и вышками с орнаментами, в нем было много хорошеньких вилл с роскошными садами, таким он и застыл, наблюдая, как основатель его стал предаваться мечтам и грезам.
Но вновь созданный город не развивался. Петр Великий сумел построить Петербург на топких болотах Невы и заставил множество людей покинуть свои дома в деревнях и городах по всей России и переселиться в холодную и негостеприимную местность. Такой властный министр, как Витте, сумел, как некий маг, создать на голой земле целый [8] город, но населить его, хотя бы тем классом народа, который представлялся ему желательным, у него не хватило способностей.
Город не развивался ввиду отсутствия в нем необходимости и отсутствия таких коммерческих условий, которые могли бы сделать его жизнеспособным; словом, Дальний представлялся каким-то насилием над миром, почему и был встречен им недружелюбно. Порт-Артур был давно насиженным местом, в нем находился большой гарнизон и функционировало несколько русских, английских, германских и датских фирм с огромным торговым оборотом.
Порт-Артур, по крайней мере то, что существовало тогда под названием «Старый город», был довольно мрачным местом без всякого вида, в смысле красивых зданий, садов, отелей или чего-нибудь такого, что могло бы сделать его привлекательным. Я все-таки предпочел бы поселиться в порт-артурской китайской фанзе, чем в одной из гостиниц Старого города. Как гарнизонный город Порт-Артур был, конечно, гораздо оживленнее, чем красивый, но скучный Дальний, и всякий стремился поселиться именно здесь. Так развивался Порт-Артур, Дальний же не имел успеха. Торговый класс покинул его, остались лишь чиновники и служащие на железной дороге, доках и так далее — все это несмотря на то, что цены на квартиры были очень низкие.
Положение Дальнего еще более ухудшилось, когда адмирал Алексеев был назначен наместником с резиденцией в Порт-Артуре, а Витте одновременно утратил свою власть и влияние. Алексеев мало интересовался Дальним. Планом его было сделать Порт-Артур не только важной морской станцией, но и главным коммерческим портом Манчжурии. [9] С этой целью были начаты обширные землечерпальные работы в мелкой западной части внутреннего бассейна; в конце бухты приступили к прорытию канала через низменный и узкий перешеек полуострова Тигровый Хвост; канал должен был служить входом в порт для коммерческих судов, для военных же предназначался прежний узкий, но глубокий вход между Золотой Горой и мысом Тигрового Хвоста. На берегу западного внутреннего бассейна был разбит Новый город; здесь было выстроено много зданий для гражданской администрации, банка, госпиталей и других учреждений; всем обывателям Старого города было предписано переселиться в Новый город до июня 1904 года, в Старом же городе предположено было оставить лишь казармы и другие здания военного ведомства. В Новом городе было выстроено много домов, вилл и больших магазинов, устроена роскошная гостиница, разбит парк и заложен на отличном месте кафедральный собор; короче говоря, новый Порт-Артур соперничал с Дальним по внешности и новейшим типам построек.
Казалось Дальний в скором времени погибнет; полный застой царил в нем. Однако, ввиду того, что численность войск на Квантуне все увеличивалась и в Порт-Артуре уже не хватало места, часть полков была расквартирована в Дальнем, последние и внесли оживление в жизнь города. Хотя Дальнему трудно было конкурировать со старым Порт-Артуром, ставшим важным коммерческим центром, тем не менее он, по счастью, преодолел период застоя и был уже на пути к развитию, как вдруг началась война.
Известие о поражении русских у Наншана для жителей Дальнего явилось неожиданным сюрпризом. Никто не предполагал, чтобы японцы [10] могли взять такую сильную позицию. Жизнь в городе текла обычным порядком, как вдруг, вечером 26 мая, градоначальник Дальнего получает телеграмму с приказанием эвакуировать и направить жителей в Порт-Артур до 4 ч утра следующего дня. Вообразите, что они пережили, когда должны были покинуть свои дома, все имущество и ночью спешить на железнодорожную станцию в битком набитых повозках, чтобы успеть поскорее добраться в Порт-Артур. Благодаря суматохе и беспорядку не было времени приготовиться к тому, чтобы имущество жителей не попало в руки ненавистных японцев. Многие вероятно рассчитывали, что ход войны изменится и они скоро возвратятся в свои собственные дома. Почти все казенные здания, большие мастерские и электрические станции были подожжены и более или менее пострадали от огня; док и водопроводы также отчасти были разрушены. Что оставалось после пожара, было разграблено китайской чернью, оставшейся в городе и хунхузами. Из своих горных обиталищ хунхузы прискакали в город верхом на своих небольших крепких лошадях, вооруженные старыми кремневыми ружьями, а некоторые и новыми винтовками.
С наглым видом бродили хунхузы по улицам Дальнего, входили в дома, пили вино и всякие крепкие напитки; впервые в жизни они провели ночь на пружинных матрасах и постелях с пуховыми перинами. Хунхузы ломали мебель, брали с собой все, что можно было дотащить домой и наслаждались, вспоминая доброе старое время. Бедняги! Как их винить! Жизнь разбойника в Манчжурии не так уж весела и сладка. Эти дни в Дальнем были счастливейшим временем их жизни, русским же было совершенно безразлично, достанется ли их имущество японцам или союзникам последних — хунхузам.
Отсюда видно, что Дальний, который я посетил в 1904 году, был совершенно не похож на Дальний, каким я его видел в предшествовавшем году. Я отлично помню веселую, приятную жизнь прежних дней. Обыкновенно в полдень в парке начинал играть военный оркестр; офицеры в красивой форме, звеня саблями и шпорами, в отлично вычищенных высоких сапогах, гуляли с более или менее прилично одетыми дамами, слушая музыку или глядя на игру в лаун-теннис; на улицах извозчичьи дрожки и собственные экипажи неслись на вечернюю прогулку, в них восседали дамы двух светов. Вечером в гостиницах веселые компании обедающих или ужинающих, здесь лилось шампанское и блестели драгоценные камни. Русский офицер, без сомнения, скупостью не отличается. Раз у него завелись деньги, он тратит их щедро. Устав от скучной и надоедливой жизни на фортах и аванпостах, он стремится, когда получит свое жалованье, в город и швыряет деньги в течение нескольких безумных часов, пока последний рубль не выброшен из кошелька; с легким сердцем и тяжелой головой он после кутежа снова возвращается к своим скучным обязанностям.
Женщины, насколько я заметил, были двух категорий — замужние дамы, по большей части русские (в невозможных платьях), весьма буржуазного вида; другие — полная противоположность первым, большей частью приезжие из теплых стран Дуная, с бархатными глазками, веселые, маленькие создания, отличные товарищи в безумной трате денег. [13]
Во время моего последнего посещения все это изменилось. Не стало блестящих офицеров, не было, увы, и этих женщин с бархатными глазками. Первых я увидел вновь шесть месяцев спустя: одних мертвыми и окоченелыми на мрачных склонах порт-артурских высот, других — военнопленными или больными в госпиталях; вторых я так и не видел вплоть до вступления победоносной армии в Порт-Артур. Трудно было узнать в благопристойных, скромно одетых девушках, со значками Красного Креста на рукавах, этих блестящих мотыльков, какими я их знал в прошлом году. Исчезла веселая толпа и вместо нее улицы Дальнего были запружены громко кричащими китайцами-кули и японскими солдатами, с сильно развитыми челюстями и деловитым видом. С двух различных сторон тянулись по направлению к городу длинные вереницы: из порта — бесконечная лента неуклюжих китайских арб, тяжело нагруженных интендантским грузом и отряд за отрядом свежих войск, следующих на передовые позиции, от железнодорожной станции — беспрерывный поток больных и раненых, которых несли на носилках в госпитали сильные китайцы-кули.
Насколько Дальний строили в том предположении, что он станет главным торговым центром русских дальневосточных владений, настолько Порт-Артур должен был служить здесь важной морской базой. Надо, однако, отметить, что крепость Порт-Артур, какой она представилась в первый день войны и даже в течение следующих четырех месяцев, когда японская осадная армия уже стояла перед ней, была в зачаточном состоянии. В плане войны русских оборона крепости Порт-Артура являлась лишь отдельной, хотя и весьма существенной частью. Идея их заключалась в том, чтобы превратить весь Квантунский полуостров в один огромный укрепленный военный лагерь, почему и официальное название местности было не «крепость Порт-Артур», а «Квантунский укрепленный район».
При наличии достаточного флота, с помощью мин и подводных лодок для оказания препятствий высадки неприятельских сил на полуострове более идеального места для продолжительной обороны едва ли можно найти на земном шаре.
Квантунский полуостров, соединяясь с материком узким перешейком к югу от Кинчжоу, где превосходная позиция Наншан преграждает путь наступлению неприятельских войск, растягивается на двенадцать или тринадцать миль в длину. Полуостров представляется рядом великолепных оборонительных позиций, на которых сравнительно слабые сухопутные силы, при поддержке сильного флота, могли противостоять наступлению превосходных сил неприятеля, тем более, что море с обеих сторон не давало возможности предпринять обходное движение в больших размерах. Каждую пядь земли нужно было завоевывать ценой тяжелых жертв, раньше, чем известная позиция могла быть взята штурмом.
Чем дальше вперед шло наступление, тем сильнее становились позиции, и так вплоть до двойной линии долговременных укреплений, которые вынудили японцев приступить к правильной осаде. Если бы эти внутренние оборонительные линии были укреплены надлежащим образом и снабжены запасами в достаточных размерах, то чрезвычайно [14] сильных по природе своей позиций, окружавших город и гавань, линии эти могли быть в действительности неприступными или, по крайней мере, удержали бы неприятеля на годы, и тогда лишь Порт-Артур стал бы одной из очень немногих сильнейших крепостей в мире. В течение шестилетнего владения Квантунским полуостровом русские осуществили весьма немногие из этих предположений. Между Порт-Артуром и Петербургом тянулась безконечная переписка, было представлено несколько проектов на утверждение, часть их была отвергнута, часть возвращена обратно с добавлениями и изменениями. Совсем незадолго до войны был наконец выработан план оборудования крепости в пятилетний срок. Русские ни минуты не сомневались, что Япония не осмелится объявить войну и считали, что будут располагать достаточным временем, чтобы спокойно выполнить свой план. В результате, когда японский флот первым напал на русскую эскадру в Порт-Артуре 8 февраля, «крепость Порт-Артур», строго говоря, не существовала, еще менее того — «Квантунский укрепленный район». Старые китайские форты, в большинстве утратившие свое значение для борьбы с современной армией, были единственной защитой против штурма сухопутного войска, они не были снабжены современной артиллерией и на них стояли орудия старого образца. Если бы, одновременно с нападением на флот, японцы бросили тысяч десять войск на полуостров, весьма возможно, что им удалось бы завладеть всей местностью и войти без особых усилий в самый город, где весь гарнизон состоял из 3000 человек, не более. Конечно, немедленно после первого нападения двинули в Порт-Артур большое количество войска и подвезли огромное количество продовольственных и боевых запасов, а также приступили с лихорадочной быстротой к возведению укреплений по превосходно разработанному плану инженер-полковника С. А. Рашевского и под умелым руководством генералов К. Н. Смирнова и Р. И. Кондратенко. Но, как я укажу впоследствии, времени хватило лишь на сооружение небольшой части долговременных укреплений, большая же часть оборонительных позиций была скорее временного характера. Работы велись у Наншана и Порт-Артура, более легкие полевые укрепления возводились на нескольких промежуточных позициях. Из двойной линии долговременных фортов, проектированных вокруг Порт-Артура, успели закончить только внутреннюю часть, простирающуюся полукругом к югу от Шуйшиинской долины, внешняя же линия, которая должна быть возведена на высотах Фенхоаншана далее к северу, была совершенно заброшена. Это обстоятельство, как подтвердит мой рассказ об осаде, оказалось наиболее пагубным для успешности оборонительных операций, так как дало возможность японцам поставить орудия на расстоянии действительного обстрела города и гавани, лишив гарнизон безопасного места, где люди могли бы спокойно жить и работать. [15]
От Наншана до Порт-Артура
Из вышеизложенного можно вывести заключение, что вопросом огромной важности для русских представлялось удержать японцев, насколько возможно дольше, вдали от линии постоянных укреплений Порт-Артура, пока они не были еще приведены в надлежащее состояние. С 8 февраля и до начала мая русские совершенно спокойно работали на различных позициях, разбросанных по всему полуострову и только 26 мая японцы начали наступление на сильную позицию у Наншана, усиленную временными укреплениями, которая и была взята после блестящего однодневного штурма. В течение следующих двух месяцев происходил ряд атак и контратак на промежуточных позициях между Наншаном и Порт-Артуром. Только в начале августа японцы подошли, наконец, к самой крепости и смогли приступить к осаде русской твердыни.
Мое намерение — ограничиться рассказом об осаде и, насколько возможно, описать и разобрать те военные действия, которые мне удалось лично наблюдать; однако для полноты картины событий, связанных с осадой, необходимо вкратце ознакомиться с военными операциями обеих воюющих армий на Квантунском полуострове, являющимися как бы преддверием великой драмы. Большую часть сведений я получил от майора Ямаоки, офицера японского генерального штаба, который был назначен генералом Ноги для объяснения военным корреспондентам операций 3-й армии, начиная с битвы у Наншана и кончая взятием последних позиций у Порт-Артура. Таким образом, здесь я излагаю как-бы официальный японский отчет об этих операциях.
Сражение у Наншана произошло 26 мая. Принимавшие в ней участие японские войска состояли из 1-й, 3-й и 4-й армейских дивизий, высадившихся в начале мая у Бицзыво. После взятия наиболее важных позиций у Наншана 3-я и 4-я дивизии ушли на север, откуда сюда пришла часть 2-й армии генерала Оку. 1-я дивизия, соединившись в скором времени с 11-й, образовали ядро 3-й армии под начальством генерала Ноги, на которого и было возложено взятие Порт-Артура.
Генерал Ноги высадился в бухте Янтая 1 мая, его главная квартира поместилась в Пейпотзы, небольшой деревне, в семи милях к западу от Дальнего. Японские войска развернулись на фронте в 12 или 13 миль поперек всего Квантунского полуострова от берега и до берега, начиная [16] с Анцзешана на север через Мотошитого к Тайшушану на юг; 1-я дивизия образовала правый, а 11-я — левый фланги. После поражения русских при Ниншане генерал Ноги вероятно предполагал, что не встретит особенно решительного сопротивления на своем пути к постоянным укреплениям Порт-Артура. Сравнительно легко доставшаяся победа над сильной русской позицией у Наншана конечно давала право Ноги предполагать это и считать предстоящую ему задачу нетрудной, в особенности, принимая во внимание, что он был отлично осведомлен о весьма неудовлетворительном состоянии укреплений Порт-Артура в начале войны. Надо думать, что именно в это время Ноги посылал донесения такого характера. Достоверно известно, что из Японии был отправлен пароход «Манху Мару», с целью дать возможность членам японской палаты депутатов, иностранным морским агентам и другим лицам быть очевидцами падения Порт-Артура и одновременно передать благодарность и поздравления императора его победоносным армии и флоту, что и было возложено на маркиза Курода, вице-президента палаты пэров, одного из наиболее выдающихся государственных людей Японии. Настолько японцы были уверены в победе.
Судя по программе путешествия «Манху Мару» японцы рассчитывали овладеть Порт-Артуром к середине июля. Причинами, по которым крепость могла держаться гораздо дольше, чем предполагали, можно считать частично тот факт, что Владивостокской эскадре удалось во время ее первого набега потопить три японских транспорта, на одном из которых находились осадные орудия и железнодорожные принадлежности для подвоза их к позициям у Порт-Артура, частично — несомненно умелое руководство обороной генерала А. М. Стесселя, упорно отстаивавшего каждую пядь земли, которой японцы должны были овладеть, дабы иметь возможность приступить к осаде собственно Порт-Артура; благодаря этому обстоятельству русские военные инженеры получили возможность использовать двухмесячный промежуток времени на приведение крепостных верков в надлежащее состояние. Квантунский полуостров горист, ровных мест очень мало. Возвышенности следуют одна за другой, образуя прерывающиеся горные гряды, разделенные узкими долинами, изрезанные оврагами и ущельями. Самая возвышенная часть полуострова находится в нескольких милях к юго-западу от Дальнего, где расположены две высоты Вейтаушан [17] и Кензан, на 1200–1300 футов {4} над уровнем моря и на 200 футов выше соседних гор. Направление главных горных гряд идет обыкновенно с севера на юг, перпендикулярно к японскому пути наступления, благодаря чему представляется много удобств для оказания упорного сопротивления. Но эта выгода, с другой стороны, нейтрализуется в сильной степени тем, что даже значительные военные силы не в состоянии оборонить слишком растянутую линию от одного морского берега до другого; кроме того здесь повсюду имеются проходы и ущелья, при помощи которых наступающие войска могут двинуться в обход и отрезать защитникам пути отступления. Очевидно, что наилучшим выходом для русских являлся выбор позиций на вершинах и восточных склонах высот и последовательная их оборона; таким образом утомляя и задерживая неприятеля, вынуждая его развертываться и вступать в бой, русские могли вместе с тем благоразумно отступать там, где наступала опасность нападения с фланга и вероятность быть отрезанными. Так и действовали русские с 26 мая по 30 июля, вплоть до отступления за линию постоянных укреплений.
Для наступательных действий было три пути, ведущие к Порт-Артуру: с севера — железная дорога и главный путь из Кинчжоу, с юга — дорога вдоль морского побережья из Дальнего, наконец, центральная дорога, также начинающаяся у Дальнего и пролегающая через середину полуострова. Хотя последняя дорога пересекает очень гористую местность, тем не менее она представляется сравнительно ровной, здесь целый ряд проходов, ведущих через горные гряды. Русские заняли позиции параллельно с японцами, отделяясь друг от друга долиной или, лучше сказать, несколькими долинами, расположенными между небольшими отдельными возвышенностями на обширном низменном пространстве среди высот, занятых неприятелем. Расстояние между позициями колеблется от 3000 до 6000 ярдов.
Русские сосредоточили большую часть своих войск вдоль железной дороги, которую они, естественно, хотели удержать за собой, насколько возможно дольше, и где они возвели очень сильные укрепления. Они также заняли и укрепили вышеупомянутые высоты Вейтаушан и Кензан, ставшие их центром; каждую дорогу и проход охраняли [18] небольшие отряды, имея резервы для поддержки всякого пункта, которому могла угрожать атака.
До 26 июня генерал Ноги не переходил в наступление, хотя небольшие авангардные стычки происходили ежедневно. Причиной этого промедления было, вероятно, то обстоятельство, что Ноги желал довести свою армию до полного состава для решительного наступления против неприятеля, укрепившегося гораздо сильнее и с большими силами, чем он предполагал. Тем временем Дальний был занят без боя. Флот начал тралить мины в бухте, вскоре был очищен канал для входа судов, хотя прошло несколько недель, пока транспорты с войсками могли безопасно входить в гавань.
Вероятно японцы не перешли бы так быстро в наступление, если бы не имели ввиду Кензан. Эта высота господствует над всем полуостровом. С ее вершины виден Дальний и можно наблюдать за происходившей там высадкой войск. Японская главная квартира и все расположение японских войск также ясно видны с этого превосходного наблюдательного пункта. Ноги сознавал необходимость предотвратить это, в особенности, когда морское сообщение было восстановлено, и он решил овладеть Кензаном. Со взятием этой высоты появилась бы возможность передвинуть левый фланг армии даже на более благоприятные позиции и одновременно прекратить наблюдение русских за происходящим в Дальнем и за японскими позициями; кроме того с этой высоты можно было установить наблюдение за Порт-Артуром.
С этой целью генерал Ноги решил перейти в наступление. Рано утром 26 июня японские войска стали атаковать Вейтаушан. Русские защищались не достаточно энергично, и к 9 ч утра высота была захвачена японцами. Бой у Кензана был серьезнее, русские упорно обороняли эту позицию. Кензан рельефно вырисовывается среди окружающих высот и образует род буфера на фронте, отстоя от остальной части оборонительных позиций русских. Кензан — скалистая крутизна, с обрывистыми склонами, подъем на которые представляется крайне затруднительным.
Русские обороняли эту позицию двумя батальонами пехоты и четырьмя скорострельными орудиями. Позднее днем были доставлены два пулемета для подкрепления этого отряда. Наступавшие, в составе 43-го пехотного полка и одной горной батареи, были встречены сильным огнем трех или четырех русских канонерок {5}, но вскоре подоспела японская эскадра, заставившая русские корабли скрыться в Порт-Артуре. Во время наступления взорвались два фугаса, впрочем без особого вреда для японцев; несмотря на это обстоятельство и сильный артиллерийский огонь, наступление продолжалось с неослабевающей силой. В 15 ч русские открыли огонь из пулеметов, которые, впрочем, скоро замолчали от шрапнельного огня японских горных орудий, еще ранее днем замолчали и русские скорострельные пушки. К 17 ч 30 мин [19] высота была взята, русские же отступили на ближайшую гряду и заняли новые позиции.
После взятия этих двух высот генерал Ноги мог развернуться по всей линии от Анцзешана на крайнем правом фланге через Кензан до Сокошана. Вместе с тем Ноги укрепил вновь приобретенные позиции, обратив особое внимание на Кензан, которому он придавал весьма важное значение, и потому возвел на нем полевые укрепления с надежными укрытиями. Генерал А. М. Стессель не менее хорошо понимал его важность как наблюдательного пункта и превосходной оборонительной позиции, с которой можно было быстро начать наступление в случае подхода вспомогательного отряда, ожидавшегося с севера. Русские знали, что генерал О. К. Гриппенберг {6} идет на юг и все время надеялись услышать раскаты пушечных выстрелов его отряда в тылу неприятеля. Ввиду этого генерал А. М. Стессель решил захватить обратно позицию и двинул целую дивизию для нападения на японцев с тыла. Вершина Кензана видна со всех сторон. Наступление открылось сильнейшим артиллерийским огнем со всех батарей, но, благодаря хорошо устроенным японцами прикрытиям, действие огня оказалось сравнительно незначительным.
Целый день русские вели наступление, поддерживаемое огнем пулеметов; на расстоянии 800–1000 ярдов от позиции играл оркестр, однако довести наступление до конца было невозможно. Ночью русские пытались овладеть высотой внезапным нападением. Несмотря на трудность подъема на гору по камням им удалось без шума подкрасться и почти достигнуть вершины незамеченными. Завязалась бешеная рукопашная схватка ночью на крутизне, с обеих сторон были большие потери, но утомленные тяжелым подъемом на гору русские были окончательно отброшены. Утром 4 июля наступление началось снова и продолжалось весь день; японцы, имея в резерве всю 11-ю дивизию, оказались намного сильнее и в результате храбрость русских, которую японцы высоко ценили, оказалась в данном случае бесцельной. Сознавая бесполезность дальнейших усилий, русские отступили 5 июля к высотам, расположенным против Кензана, где уже возводились земляные укрепления.
Теперь я позволю себе небольшое отступление.
Со времен осады Севастополя русские саперы считались наиболее искусными в мире, но, кажется, что после Э. И. Тотлебена фортификация была ими заброшена. Вполне сознавая важность полевых укреплений и пользуясь ими при каждом удобном случае, русские оказались, однако, не в курсе современного развития фортификационного искусства и большинство их укреплений были того же типа какой применялся еще в половине прошлого столетия. Благодаря этому защитники имели мало шансов на успех против неприятеля, вооруженного новейшими меткими, дальнобойными орудиями. Большинство своих окопов русские устраивали на гребне высот, где их ясно можно было [20] различить на фоне неба и видеть отовсюду. Даже там, где окопы были на склонах гор или у подножия высот, их не старались скрыть и не устраивали прикрытий от неприятельского огня. Войска были вынуждены стрелять через бруствер и выставлять под огонь свои головы и плечи. Этим и объясняется тот факт, что японцы успешно выбивали их из окопов одним шрапнельным огнем (так было у Наншана). По мере развития военных операций эти недостатки отчасти были устранены. За двухмесячный промежуток времени от Наншана до Порт-Артура русские научились многому. Окопы, которые я видел на их последних передовых позициях перед Порт-Артуром, были уже гораздо лучше устроены и замаскированы, чем прежние. В Манчжурии, начиная с Ляояна, русские полевые укрепления, по отзывам всех, были отлично сооружены.
Однако возвратимся к прерванному рассказу. С 5 по 26 июля обе армии держались своих позиций, происходили лишь небольшие стычки между передовыми отрядами. К середине июля Талиенванская бухта была совершенно очищена от мин и пользование удобным портом Дальнего, как базой 3-й армии, стало безопасным. В течение второй половины июля здесь высадилась вся 9-я армейская дивизия и две отдельные пехотные бригады, а также вторая отдельная артиллерийская бригада и некоторое количество осадных орудий и морских пушек. Таким образом, была сформирована вся 3-я армия и не было причин откладывать наступление на Порт-Артур.
Русские воспользовались этим промежутком времени для возведения временных укреплений на своей оборонительной линии, растянувшейся поперек всего полуострова от Шуангтайку на север через Андзелинское ущелье до Лаотешана. Наиболее сильная их позиция находилась на высокой, крутой горе Ойкесан, возвышающейся над Андзелинским ущельем. Суровые очертания горы тянутся в небесную высь, скалистые склоны ее во многих местах совершенно отвесны, под горой лежат глубокие пропасти.
Наступление на оборонительные линии русских началось 26 июля. Японская 1-я дивизия — на правом, 11-я — на левом фланге, в центре — 9-я дивизия. Было пасмурное утро. Густой туман окутал верхушки высот, скрывая из вида русские позиции. Около 9 ч прояснилось и японская артиллерия открыла огонь, неоднократно прекращавшийся, вследствие дождя, шедшего с перерывами, благодаря которому трудно было видеть неприятельские укрепления. К вечеру пехота перешла в наступление и заняла подножье высоты с небольшими возвышенностями. С наступлением ночи по всей линии начался общий штурм, отбитый повсюду.
Рано утром 27 июля при отличной погоде возобновился сильнейший артиллерийский бой; японцы сосредоточили почти весь огонь на русских позициях на Ойкесане. Около полудня японская пехота перешла в наступление и к 15 ч русские вынуждены были очистить нижние окопы. Последние были быстро заняты японцами и здесь началось одно из самых замечательных сражений новейшей истории. Вершина высоты была настолько крута, что взобраться на нее человеку почти невозможно, однако японцы неустрашимо лезли наверх. Большая [21] крутость склонов горы была в известном отношении даже выгодна, так как повсюду имелись мертвые пространства, где можно было остановиться на короткое время и перевести дух. Мало по малу японцам удалось вплотную подойти к верхним окопам, хотя и с большими потерями. В некоторых местах японцы находились от укреплений на расстоянии не более 5 или 6 ярдов, но это расстояние надо считать по вертикальному, а не горизонтальному направлению. Как ни коротко было расстояние, пройти его без помощи лестниц не было возможности. Японцы, прислонившись к скале, стреляли вверх, русские, нагнувшись над пропастью, стреляли вниз по наступавшим. В одном месте русский солдат пытался поймать японца арканом; он спустил веревку и удачно накинул ее на шею японца, но последний схватился обеими руками за петлю, прежде чем она была затянута. Наступила страшная борьба за существование. Русский, видя, что не может втащить японца, сразу выпустил веревку из рук. Японец потерял равновесие, слетел в пропасть и разбился, лишив, таким образом, русского солдата удовольствия повесить себя. В других местах японцы успешно достигли укреплений и вступили в жестокий рукопашный бой с неприятелем; тем не менее они повсюду были отбиты и отступили, понеся тяжелые потери. [22]
Ночью на левом фланге 11-я дивизия произвела две отдельных атаки, но безуспешно. Позже были двинуты две роты для новой атаки и на этот раз им удалось выполнить свое намерение. Прорвавшись через линию русских японцы быстро воспользовались выгодным положением и двинули войска через образовавшуюся брешь. Утром 28 июля русские, видя бесполезность дальнейшего сопротивления, отступили в отличном порядке к ряду позиций, расположенных от Дагушана через Фенхоаншан до Нитонгцзы и частью подготовленных к обороне. Японцы их не преследовали и день 29 июля был посвящен вполне заслуженному ими отдыху.
Потери японцев за двухдневный бой были очень значительные — свыше 4000 убитых и раненых. Не желая дать возможность русским сильно окопаться, генерал Ноги решил их снова атаковать 30 июля. Войска, быстро двинувшись вперед до рассвета, врасплох напали на передовые посты и пикеты, которые бежали в беспорядке к главным позициям, оставив на месте ружья {7} и шинели. Хотя эти важные позиции были сильны, несмотря на отсутствие окопов, и несомненно могли задержать на некоторое время неприятеля, генерал А. М. Стессель решил отступить без дальнейшего замедления к линии постоянных укреплений. Оставив полевую артиллерию, с целью остановить наступление, А. М. Стессель отправил все войска утром 30 июля в Порт-Артур, куда около полудня возвратилась также и артиллерия в полном порядке.
Первый акт драмы был закончен и генерал А. М. Стессель имел право быть довольным тем, что было сделано: он на два месяца отсрочил осаду Порт-Артура и прекрасно воспользовался этим временем, чтобы закончить укрепления, сделать все приготовления для отражения штурмов и вообще подготовиться к долгой осаде. Японские войска были утомлены и понесли значительные потери: свыше 8000 убитых, раненых и больных в госпиталях за первую часть кампании, не считая 4000 людей, погибших у Наншана. Русские солдаты и офицеры обучались на практике военному искусству, генерал А. М. Стессель обращал их внимание на боевые методы неприятеля и приобретенный таким образом опыт оказался чрезвычайно ценным, когда настал час решительной борьбы. [23]
Первый проблеск Порт-Артура
Итак, 30 июля русские, оставив свои последние передовые позиции, укрылись за линией постоянных укреплений вокруг Порт-Артура. В тот же день японцы заняли покинутые позиции и, после почти десятидневного боя, они увидели наконец знаменитую русскую твердыню, которая была уже однажды взята ими в честном бою и в течение нескольких месяцев оставалась в их владении, пока не перешла к русским, благодаря их козням {8}. Представьте себе чувства, которые испытывали японцы! Здесь, по ту сторону долины, на расстоянии, которое можно пройти пешком в один час, находился Порт-Артур, наполнявший все их мысли, владевший их умами в течение месяцев и годов, дорогу к которому они проложили, сражаясь по целым неделям, даже месяцам и который они теперь должны были, приложив все усилия, вырвать из рук неприятеля и возвратить своей родине. Всякий поймет те возвышенные чувства, которыми полны были их сердца и те перспективы чести и славы, открывавшиеся перед ними, когда, наконец, цель их стремлений была так близка и очевидно в их власти.
Солдаты, бывшие здесь и пристально глядевшие в направлении Порт-Артура, знали в каком напряженном ожидании находится родной народ и как сильно надеется он на взятие крепости; так сложилось в их уме понятие о необходимости взятия Порт-Артура, в нем они видели венец всей славной кампании. С гордостью выслушивали на родине вести о многих победах храброй армии и флота, а когда бюллетени о войне распространялись по всему городу проворными разносчиками, громко выкрикивавшими о новых битвах и победах, о подвигах храбрости и отваги, тогда устраивались шествия с факелами, повсюду слышались крики «банзай» и раздавалось пение. Но энтузиазм свой они сдерживали до того дня, когда весть о падении Порт-Артура разнесется по всей стране и будет зажжена, как греческий огонь, [24] иллюминация во всех городах и деревнях. Какое тогда будет настроение! Все от мала до велика, мужчины, женщины и дети возьмут свои фонари и миллионные толпы сольются в сплошном крике «банзай», который пронесется по всей Японии, как буря с грозой. Уже заранее шли приготовления к великому дню: правительство взяло это дело в свои руки. Каждый знал, где сойтись и что делать, к какой процессии присоединиться, какой фонарь или ярко расписанный транспарант нести, какой надеть костюм. Повсюду собирались устраивать большие обеды и ужины, все рестораны и чайные домики будут переполнены, здесь будет пир и радостный праздник всей великой нации, каких еще не видел мир.
Битва на Ялу, истребление русского флота {9}, поражение целой армии А. Н. Куропаткина {10}, конечно все это были великие вести, наполнявшие сердце народа радостью и весельем, но пока Порт-Артур находился в руках неприятеля, казалось, еще ничего не сделано. Для народа Порт-Артур являлся не только лишь сильной крепостью, нет, он для него был символом — символом владычества. Нация, владеющая Порт-Артуром, представляется преобладающей на Дальнем Востоке. Вот что было истинной целью японских вожделений и, пока русский флаг развивался над крепостью, честолюбие оставалось неудовлетворенным.
Японские офицеры и простые солдаты, впервые увидевшие перед собой этот загадочный, почти мифический Порт-Артур, знали все, знали, что будущий ход дела не оправдает ожиданий, а между тем, там, на родине, народ и даже военные власти были уверены, что Порт-Артур падет в скором времени; они понимали, что задача, которую они должны выполнить: взять штурмом неимоверно сильную крепость — дело, которое не сделаешь в один день или в неделю; они спокойно взирали на будущее и я думаю, не было солдата, который не поклялся бы в душе нанести решительный удар неприятелю и разбить его; каждый был готов пожертвовать своей жизнью и пролить кровь, чтобы помочь возвратить своей родине утраченную крепость.
В 5–6 милях к северу от старого города Порт-Артура, в центре японских линий, поднимается высокий конический пик высоты Фенхоаншан, отсюда открывается превосходный панорамный вид на русские оборонительные линии. На верхушке этой высоты стоял генерал Ноги, тщательно рассматривая форты и окопы, лежавшие перед ним. Вид этот не был для него новым. Он давно был знаком с этой местностью. Бросив взгляд на юго-запад, где высился могущественный форт Итцзешан, с его сильными валами на холме причудливой формы, Ноги вспомнил тот славный день, когда он, десять лет тому назад, лично [25] командуя бригадой, во главе своих солдат, овладел этой сильнейшей позицией китайцев.
По мере того как он рассматривал русские линии, он узнал много фортов, знакомых ему еще с китайской кампании: Анцзешан, Эрлунг, Золотая Гора, форты Тигрового Хвоста и многие другие; но он увидел и много нового. От его опытного глаза не ускользнули те огромные усовершенствования, которые были сделаны русскими после того, как крепость перешла к ним, и мне кажется, что Ноги понял в то время — какой огромной трудности задача выпала на его долю. Я думаю, что ни один полководец не смел бы и мечтать о взятии Порт-Артура штурмом, кроме японского, стоявшего во главе победоносной армии и таких войск, которые взяли Наншан в один день. Для японских войск нет ничего невозможного. С такими солдатами можно было быть уверенным в успехе, хотя и не скором, и генерал Ноги, зная лучше, чем кто-либо, с какой лихорадочной, беспокойной надеждой ждали падения Порт-Артура на родине, все, начиная с императора и кончая беднейшим кули, решил тут же, что крепость должна быть взята открытым штурмом. Ноги знал, сколько тысяч жизней будет это стоить и был готов принести их в жертву. По его расчетам, чтобы пройти небольшое расстояние между высотой, на которой он стоял и блестевшей голубой лентой части Порт-Артурской бухты, надо положить 20 000 человек — цифра ужасная, но, думал он, не более, чем крепость того стоила. Ноги был, конечно, дальновиднее своих солдат; для него [27] народное упование имело второстепенное значение; он знал, что в его войсках настоятельно нуждались на севере, где Оку, Нодзу и Куроки были всецело поглощены борьбой со все увеличивавшейся армией А. Н. Куропаткина. Если бы Порт-Артур был взят, явилась бы возможность отделить 50 000 или 60 000 солдат и двинуть их к Ляояну, что, в значительной степени, содействовало бы успеху японцев на главнейшей части театра военных действий.
Ноги все разглядывал линии русских, и вот что он увидел. Прямо у подножья высоты против него раскинулась широкая долина, по которой проходила к морю и в Порт-Артур манчжурская железная дорога. Здесь внизу долина была очень узкой, но к северу высоты расходились с обеих сторон и у большой деревни Шуйшиин она расширялась и разветвлялась на две части: одна — на запад к бухте Луизы, другая — в восточном направлении к Дагушану. Долина на всем ее протяжении представляется ровной, в особенности в восточных ее частях, сам грунт неровный и во многих местах имеются мертвые пространства, которыми можно воспользоваться, чтобы разбить лагерь и устроить батареи, замаскировать их от неприятельского глаза, здесь же пехота могла найти убежище во время наступления на форты.
Другой характерной чертой этой местности является множество оврагов, рытвин и выбоин, или какое угодно название, которое даст вам наиболее точное понятие о трещинах в почве, обыкновенно образующихся там, где кончаются крутые склоны высот и начинаются более покатые нижние откосы, увеличивающихся в глубину и ширину по продольному направлению и являющихся естественными подступами для атакующего войска, несмотря на то,что русские подготовились и могли большую их часть обстреливать анфиладным огнем. Эти рытвины образовывались веками от потоков летних дождей, отвесные края их достигают иногда 50 футов в глубину. Издали они похожи на черных змей, ползущих в гору.
На другой стороне долины — прямо против позиции, на которой находился генерал Ноги, поднимается беспорядочная масса высот, холмов и скал, разделенных узкими долинами, проходами и оврагами, с общим направлением от северо-запада к юго-востоку. Эта возвышенная местность представляется как бы параллелограммом с северной стороной, обращенной к Шуйшиинской долине и пролегает почти точно на восток и запад. От самого высокого здесь пика высоты Вантай тянутся в северном направлении ряды небольших вершин. Каждая из них укреплена; на некоторых сооружены долговременные форты, на других возведены временные укрепления. Так как большая часть сражений происходила у этих укреплений, не бесполезно будет в данном случае перечислить их, отложив ближайшее описание до изложения рассказа о наступлении на них и о постепенном овладении ими. Я должен упомянуть вместе с тем, что японцы называют как каждую из этих позиций, так и тыловые батарейные позиции — «фортом», вероятно они так и называются в официальных японских донесениях. Я принимаю этот способ наименования, хотя он в действительности совершенно неправилен. Что же касается их имен, то я, насколько возможно, пользовался китайскими; русские обозначали различные [28] оборонительные сооружения числами и буквами, тогда как японские названия, которые представляются часто простым переводом с китайского, известны только им самим. С запада идут следующие укрепленные вершины и высоты {11}:
Суншу — сильный долговременный форт;
Эрлунг — сильный долговременный форт;
Хакимака-яма — временные укрепления, окаймляющие сравнительно большую плоскую возвышенность;
Западный Панлунг — временное укрепление в виде редута;
Восточный Панлунг — временное укрепление в виде редута;
форт «Р» — укрепленная вершина вроде Хакимака-яма;
Северный Кикван — сильный долговременный форт;
форт «Q», или Куропаткинский — небольшое временное укрепление, вроде бастиона на Китайской стене, о которой позднее будет речь;
форт Кобу — небольшой редут, временное укрепление на изолированном холме к востоку от Северного Киквана;
форт Восточный Кикван на высокой, крутой горе, состоящий из двух батарей, разделенных небольшим перешейком; северная батарея была долговременная, бетонной постройки, южная — временного типа.
У Северного Киквана оборонительная линия сворачивает сразу на юго-восток вдоль восточных вершин и холмов, идущих от горы Кикван. На большинстве этих возвышенностей имелись укрепления, часть которых была долговременного типа; так как сражений здесь не было или было очень немного, то описывать их детально представляется бесполезным. Вместе с упомянутыми ранее укреплениями они образуют цепь фортов восточного сектора крепости, обнимающую полукругом возвышенную местность к югу от Шуйшиинской долины, простирающейся к морю. В этом месте находится сильный долговременный форт Лаоляцзы, сооруженный с целью защиты от нападения с моря и суши, который и образует переход к морским фортам; в числе последних форт Золотая Гора, расположенный на высоком утесе с крутыми склонами, стоит у самого моря, защищая узкий вход в гавань и является одним из самых грозных укреплений морского фронта.
Западная сторона указанного сектора укреплений граничит с нижней частью Шуйшиинской долины, которая в форме треугольника тянется до гавани, оканчиваясь здесь острым углом; в этом месте находится ряд небольших укреплений и сильных батарей, из которых наиболее сильной и хорошо вооруженной была высота Паличжуан, под которой и расположен старый город Порт-Артур. [29]
Хотя на большей части этих укреплений были орудия, но цепь укреплений восточного сектора, за исключением Восточного Киквана, состояла, главным образом, из полевых позиций, снабженных лишь пулеметами и пушками мелких калибров. Тяжелая артиллерия была расположена, главным образом, на отдельных позициях, на внутренних, более высоких холмах, с целью отвлечь неприятельский огонь от цепи фортов. Наиболее высокой из этих батарей был форт Вантай, занимавший командующее положение на высоком, крутом холме за центром северного фронта и тесно примыкавший к форту «Р», образуя род цитадели или редута этого сектора укреплений. По обеим сторонам находились другие батареи. На востоке форты «М» и «N», Гектосан и прочие, на запад форты «Н», Новый Панлунг, Эбоши и так называемый вспомогательный форт Суншу {12}.
За батарейными позициями снова тесным кольцом вокруг города была расположена внутренняя линия укреплений, но так как последние были построены поспешно, а потому неудовлетворительно и, кроме того, над ними командовали сильные батарейные позиции, то значение их для задач обороны было незначительное. Действительно, когда батарейные позиции были взяты штурмом 1 января 1905 года, то русские и не делали попытки занять вторую линию обороны, вот почему едва ли необходимо продолжать дальнейшее их описание.
Характерной чертой системы обороны восточного сектора был прикрытый путь, который связывал всю цепь фортов по окружности; он существовал еще у китайцев и обыкновенно назывался «Китайской стеной» {13}, но русские значительно улучшили его и расширили.
Генерал Ноги со своей позиции отлично видел этот путь почти на всем его протяжении: он выступал темной линией на светлозеленых и рыжевато-серых склонах холмов, пролегая в одной линии или разветвляясь на две, частью зигзагообразно, но почти везде прямыми линиями за цепью фортов, соединяя их всех между собой. Путь этот состоял из вала, обращенного наружной частью к неприятелю, и проложенной вглубь дороги, вполне защищенной от прицельного огня. Такие же пути связывали батарейные позиции. Позади них была проведена отличная колесная дорога из города для подвоза тяжелых орудий.
Важное значение Китайской стены очевидно: она не только служила артерией, по которой производился подвоз продовольствия и боевых запасов к фортам, но и давала возможность быстро и безопасно передвигать войска и подвозить пулеметы и скорострельную артиллерию ко всякому угрожаемому пункту. Какую неисчислимую ценность имело такое защищенное сообщение, вполне доказано было позднейшими событиями. [30]
Взглянув на план, мы увидим, что укрепления Порт-Артура распадаются на три совершенно различных группы или сектора, — восточную, которую я уже описал, западную, отделенную к востоку и к северу Шуйшиинской долиной и к западу низменной местностью у бухты Луизы, наконец, южную, заключающую в себе форты полуострова Тигровый Хвост, гору Лаотишан и форты к западу от внутренней гавани. Каждая из этих групп вполне обособлена и составляет в отдельности совершенно независимую и самостоятельную крепость; с другой стороны, если рассматривать эти три группы вместе, то первые две представляют цепь фортов, последняя же образует цитадель всей крепости, где можно оказать последнее сопротивление.
Местность, на которой построены форты и батареи западного сектора не так неровна, как возвышенное пространство к востоку от Шуйшиинской долины, представляющее вполне определенную плоскую возвышенность, со всех сторон окруженную морем и низменными местами; внутренняя часть очень ровная и несколько низменнее, чем по концам, на которых расположено большое количество холмов и гор с очень крутыми склонами. Вдоль западного конца плоской возвышенности тянется длинный ряд гор, достигающих значительной высоты; они не имеют имен и называются высотами: 174 м, 180 м, 203 м {14} [33] и так далее, сообразно их высоте над уровнем моря, поэтому я и буду называть этот ряд гор «Метровой грядой».
К северу от плоской возвышенности расположено некоторое количество крупных отдельных высот, являющихся как бы внешними укреплениями по отношению к главным позициям и составляющих полосу неровной местности.
Главными фортами и укреплениями в этом секторе были к востоку — два старых китайских форта Анцзешан и Ицзешан {15}, возведенные на высотах почти неприступных, высоко поднимающихся над низменной Шуйшиинской долиной. Вблизи Анцзешана, представляющего сильную батарейную позицию, немного далее к плоской возвышенности находился форт Тай-Анцзешан {16}. Укрепления эти были долговременного типа и хотя не так сильны, как новейшие форты в восточном секторе, но были хорошо построены и расположены на позициях настолько могущественных по своей природе, что взятие их составляло весьма трудную задачу.
Вдоль северной части возвышенности и на отдельных вершинах напротив нее было несколько временных укреплений, из которых высота 174 м была самой важной. Метровая гряда была защищена временными укреплениями на Аказакаяме и на высотах 180 м и 203 м, к югу от этой гряды находилась группа мощных фортов, вооруженных сильной артиллерией, под названием форты Тайангку {17}. Кроме этих укреплений на плоской возвышенности имелось также несколько мелких укреплений перед Ицзешаном и Тайангку и почти на каждой высоте и возвышенности в южной части восточного сектора были устроены батарейные позиции.
К западу от внутренней гавани находился форт Ягутзуй {18}, расположенный на отдельно стоящей высоте и образовавший с рядом полевых укреплений связующее звено между западным и восточным секторами крепости. На самой вершине дикой скалистой горы Лаотишан была устроена батарея и поставлена с неимоверными затруднениями одна 10-дюймовая {19} пушка. На южных склонах и возвышенных местах горы имелось несколько полевых укреплений. На полуострове Тигровый Хвост расположено несколько сильных фортов, составлявших важную часть укреплений Порт-Артура с моря, но обстреливавших также с большим успехом неприятеля во время наступлений с сухопутного северного фронта.
Перед главными позициями в Шуйшиинской долине на небольших возвышенностях имелось несколько сильных передовых позиций [34] с укреплениями временного типа. К югу от деревни Шуйшиин находились четыре люнета {20}, соединенные траншеями, немного далее к востоку — небольшой, но сильный редут Люнгвэн {21}. К югу, вдоль низменной и узкой части долины, соединяющей восточный и западный секторы, шли две линии траншей, защищенных от артиллерийского огня с двойным рядом проволочных заграждений и находились два старых китайских лагеря, которые были значительно укреплены и снабжены пушками.
Позднее я буду иметь случай дать более детальное описание укреплений, которые были сооружены на случай нападения японцев, но даже это простое перечисление укреплений указывает на то, что русские удивительным образом использовали шестимесячный промежуток времени от начала войны. Хотя укрепления и, главным образом, их вооружение в начале осады находились в очень неудовлетворительном состоянии, однако природное могущество позиций было таково, что решительное наступление на них являлось для японцев трудно выполнимой задачей. Город Порт-Артур расположен на низменной части берега бассейна, окруженного на большом протяжении горами, защищающими его со всех сторон. На этих горах сооружены укрепления, причем позиции выбраны с таким рассчетом, чтобы все они могли друг друга поддержать; если одна из них подвергается атаке, все другие могут одновременно поддерживать ее и тем сильно затруднить овладение; если, несмотря на все это, японцам и удавалось взять позицию, тогда огонь соседних фортов, направленный на нее, препятствовал войскам держаться на ней и грозил такими тяжелыми потерями, что удерживать за собой укрепление становилось бесцельным. Против позиций находилось сравнительно ровное пространство, которое, по мере направления к укреплениям, переходило в открытую покатую местность, находившуюся под обстрелом артиллерийского и ружейного огня защитников. Здесь повсюду имелись наблюдательные пункты для корректирования артиллерийского огня. Задние склоны высот служили хорошим прикрытием для орудий и людей. Словом, с точки зрения естественных условий, местность вокруг Порт-Артура идеальная для крепости, и русские инженеры сумели в широком смысле использовать естественные ее выгоды.
Одним из существенных недостатков было то обстоятельство, что оборонительная линия, как уже было указано, слишком тесно примыкала к городу и гавани, что давало возможность японцам подвезти пушки к своим позициям, с которых город стал обстреливаться с первого же дня тесной осады. Если бы русские имели достаточно времени, чтобы укрепить также и внешнюю линию обороны от полуострова к северу от бухты Луизы вдоль гряды Фенхоаншана и Дагушана к морю и возвести на них такие же сильные укрепления, как те, которые имелись на внутренней линии, тогда Порт-Артур, снабженный в достаточном количестве припасами, был бы в полном смысле слова неприступной [35] крепостью. Эта внешняя линия, господствовавшая на большом протяжении над русскими укреплениями, стала впоследствии исходным пунктом японского наступления. Будучи в действительности центром русской оборонительной линии и находясь в очень благоприятном расстоянии, с огромным пространством открытого места в тылу, где могли быть устроены лагери и склады, защищенные и укрытые от русского огня, эта позиция могла бы быть превосходнейшей оборонительной линией русских, а между тем стала идеальной базой для японских наступательных операций.
Тем не менее, даже с таким недостатком, позиции, выбранные и укрепленные русскими, были чрезвычайно сильны и вообще план укреплений был превосходен. Недостаток времени и средств вынудил, однако, русских инженеров ограничиваться во многих случаях постройкой укреплений, в некотором отношении несовершенных. На нескольких позициях, чрезвычайно важных для общей обороны, были возведены лишь временные укрепления, и хотя уже во время осады непрерывно производились работы для их улучшения и некоторые по силе не уступали долговременным, но укрепления эти не имели бетонных казематов для защиты людей от огня тяжелой артиллерии неприятеля. Вышесказанное в особенности относится к высоте 203 м, получившей такую громкую известность.
Равным образом можно указать немало недостатков в сооружении многих фортов и, в особенности, батарейных позиций. Вероятно было трудно замаскировать форты, которые ясно обрисовывались с их светло-зелеными или рыжевато-красными валами на зеленых склонах высот, но в отношении батарей это обстоятельство не могло служить оправданием. Почти все батареи русские устраивали на вершинах высот, резко выделявшихся на фоне неба, ввиду чего они представлялись отличной мишенью для японских артиллеристов, умевших удивительно удачно скрывать месторасположение своих орудий. На самом деле все укрепления сооружались спешно, в последние минуты, поэтому неудивительно, что нигде пушки не были помещены в башни и только в немногих случаях были прикрыты щитами. Отсутствие головных прикрытий, надежных блиндажей или просто каких-либо прикрытий, необходимых для артиллерийской прислуги, далее то обстоятельство, что все орудия были установлены на барбетах, так что их длинные черные тела, выдвинутые вперед над брустверами, были видны на далеком расстоянии простым глазом — все это очень серьезные недостатки, устранить которые было нелегко. Все русские орудия были установлены для действий прицельно; несколько исключений было сделано для скорострельных и мортирных батарей, но даже последние помещались на самом гребне высот, вместо того, чтобы опустить их ниже, где, конечно, сила их действия лишь немного ослаблялась.
Спешность постройки укреплений отозвалась также на устройстве установок для орудий. Многие пушки были помещены на деревянных платформах вместо бетонных, сами же орудия были очень разнообразного типа: старые китайские пушки, новейшие крепостные (Канэ), большое количество морских пушек, снятых с кораблей, стоявших в гавани. [36]
Большая часть тяжелой артиллерии состояла из 6-дюймовых пушек, но были также 8– и 10-дюймовые, даже несколько 11-дюймовых.
Генерал Ноги подолгу оставался на вершине Фенхоаншана, подробно изучая русские позиции и взвешивая в уме шансы за и против своего плана. Он видел могущество укреплений, замечал и слабые стороны русских позиций и хотя, конечно, наблюдение было внешнее, однако он нашел, что имелось много благоприятных условий и что, сообразно с обстоятельствами, попытка атаковать открытой силой могла быть оправдана. Покидая высоту, Ноги решил, что Порт-Артур должен быть взят штурмом. [37]
Приготовления
Из бесед с офицерами японского штаба я убедился, что генерал Ноги лично склонялся в пользу проекта взятия Порт-Артура штурмом, что также одобрял каждый офицер и солдат его армии, но несомненно, что помимо этого было получено и решительное приказание из Токио. Иностранные критики порицали японцев и русских за столь настойчивую осаду и оборону, благодаря чему здесь было задержано много войск, которые могли быть использованы с большим успехом на главном театре военных действий. Я не берусь разрешить этот очень трудный и спорный вопрос, тем более, что он выходит из рамок моей задачи. Я просто обращаю внимание на то, что японцы несомненно были уверены, что овладеют Порт-Артуром в очень короткое время после взятия Наншана, и что после этого армия Ноги сможет двинуться на север и помочь разбить армию А. Н. Куропаткина до того момента, когда она достигнет значительной численности.
Теперь, ознакомившись с данными о могуществе крепости, можно прийти к заключению, что овладеть ею в такой короткий срок не было надежды и всякая попытка в этом смысле кажется невероятной. Приходится удивляться, каким образом обыкновенно отлично осведомленный японский разведывательный отдел не сумел оценить неизмеримо сильные ресурсы крепости и не предупредил такой рискованный шаг.
В этом отношении японцы сделали одну из немногих ошибок в своем вообще превосходно разработанном и удивительно выполненном плане кампании. В операциях против Порт-Артура, как и повсюду, каждый шаг и каждое движение были заранее обдуманы до мельчайших подробностей, рассчитан каждый день, час и солдат. Когда наступал соответствующий момент стоило генералу сказать одно слово, как весь огромный, сложный, но превосходно устроенный механизм начинал действовать: вертелись колеса, двигались зубчатые колеса, а большие валы приступали к своему разрушительному процессу. Единственно по отношению к Порт-Артуру японцы сделали ошибочный расчет крепости и твердости материала, который они собирались раздавить. Валы были сдавлены и напряжение некоторых частей механизма было слишком сильным. Сдавлено было и зубчатое колесо, его ось сломалась, все пришло в бездействие, машина остановилась [38] и нужно было ее исправить заново, чтобы достигнуть хотя бы в дальнейшем какого-нибудь успеха.
Но предполагая, что ошибочный расчет может быть поставлен в вину, главным образом, японскому разведывательному отделу и что донесения генерала Ноги были неправильными и неточными, надо, однако, признать, что он имел большое основание решиться на взятие крепости штурмом, помимо стратегических соображений, которые также были им приняты во внимание. Сражаясь долгое время с русскими, Ноги отлично знал цену им и своим войскам. Он сознавал, что обе стороны сражались храбро и упорно, благодаря чему в значительной степени замедлялось достижение японскими войсками успеха, и они понесли тяжелые потери. Хотя русские заняли чрезвычайно сильные позиции, их все-таки можно было выбить и оттеснить за линию обороны, где у них в тылу будет уже море, по которому они не могли ускользнуть без помощи, и где японский флот вполне господствовал.
Позиции, занятые русскими теперь, были, конечно, сильнее тех передовых позиций, которые они занимали ранее, но, насколько Ноги мог судить, они были далеки от совершенства. Все те же недостатки: как и прежде форты отчетливо обрисовывались на фоне неба или на заднем плане, даже пушки, высунувшись из брустверов, были видны издалека. Поэтому для Ноги вопрос сводился просто к численности потерь. Он отбросил уже раз эти самые войска, которые стояли перед ним, с их укрепленных позиций на Кензан и Ойкесан, более грозных, чем большинство фортов, лежавших напротив. Это ему стоило многих тысяч людей, но он готов был потерять столько же, даже больше, думал он, в пять или десять раз больше, тогда можно надеяться на счастливый исход. В Японии много молодежи, что ее жалеть, скорее слишком много ее, а терять время и массу денег на продолжительную осаду государство было не в состоянии. Кроме этого, я думаю, была еще другая причина, более важная, чем все остальные — именно рассчет на национальный дух японского солдата. С незапамятных времен характерными чертами японского солдата были склонность к военному делу и природная тактика: идти прямо на неприятеля, близко подходить к его позициям и вызывать его на рукопашный бой. В этой войне японцы производили такие фронтальные атаки, как, вероятно, ни одна армия на свете; они делали отчаянные нападения там, где попытка их, с первого взгляда, могла показаться совершенно безрассудной. Японцы коренным образом изменили понятия и правила европейских армий в отношении этого великого основного вопроса современной войны. Часто они дорого платили за это, но, выполнив свою цель, японцы приходили к заключению, что потери были не более того, что они могли истратить, часто не более, чем мог им стоить медленный путь к успеху, к тому же получался выигрыш во времени, увеличивалась уверенность, неприятельские же планы и предложения сводились к нулю.
Ввиду этого генерал Ноги пришел к решению: взять Порт-Артур штурмом. Но ничего необдуманного он не собирался делать. Если атака окажется неудачной, то это произойдет не по его вине и не по недостатку подготовленности. Все до мельчайших деталей было обдумано, разработано и подготовлено заблаговременно, были приняты [39] все меры предосторожности и исчерпаны все средства обеспечения успеха.
Первым вопросом, который предстояло разрешить, был определение пункта, где должна быть сделана попытка прорваться через русские линии. Было несколько путей. Через сильные валы защищенных фортами высот и гор, окружавших со всех сторон город, лежало два выхода в центре позиций: узкая южная часть Шуйшиинской долины, направляющейся вниз к Старому городу и на западном фланге — низменная местность от бухты Луизы к внутренней гавани; во время войны 1894–1895 годов главное наступление японцев шло по последней дороге.
Однако со времени китайской кампании многое изменилось Через шпионов и рекогносцировочные отряды Ноги узнал, что русские возвели очень сильные укрепления по обеим сторонам этой долины, господствовавшие над последней, а с фортов Ягутцзы до Тайангку весь путь наступления обстреливался артиллерийским и ружейным огнем; одновременно форты Тигрового Хвоста и Лаотешана могли участвовать в обороне и этим еще более затрудняли положение атакующих войск. Даже если бы атакующим удалось достигнуть более низменной части долины, они были бы вынуждены сначала овладеть сильнейшими фортами Тайангку, которые преграждали путь к Новому городу; в обороне же последних могли совместно принимать участие не только эти форты, но и батареи на горе Паличжуан, Золотой Горе, высоте 203 м и других высотах, благодаря чему надежда на успешный исход дела была проблематична.
Такие же, если не большие возражения можно сделать относительно дороги по Шуйшиинской долине, так как здесь форты по обеим сторонам были еще сильнее, а низменная часть долины ровнее и лишена всякого прикрытия; кроме того для наступления в этом направлении необходимо было овладеть рядом сильных передовых оборонительных укреплений: Шуйшиинскими люнетами, редутом Люнгвэн и двойным рядом окопов, усиленных проволочными заграждениями в конце долины, сконцентрированный же огонь фортов Ицзешан, Анцзешан, Суншу, Эрлунг, Паличжуан {22} и Тигрового Хвоста окончательно разрушал всякую надежду на успешное выполнение задачи.
Атака западного сектора не обсуждалась, так как в этом случае потребовалось бы овладеть сильными фортами Ицзешан, Анцзешан и некоторыми небольшими передовыми позициями, а затем вести наступление по большой и сравнительно ровной плоской возвышенности под перекрестным огнем многих сильно укрепленных и вооруженных тяжелой артиллерией позиций, расположенных кругом.
Оставался один выход — атаковать восточные форты. Несмотря на то что некоторые из сильнейших фортов сухопутного фронта были сооружены в этом секторе, но это едва ли было известно японцам и имелось много причин, по которым выбор этого направления встречал менее всего возражений. Прежде всего это был кратчайший путь к [40] городу и здесь перед фортами не было передовых укреплений, ввиду чего их можно было атаковать непосредственно; далее местность, где форты были расположены, была чрезвычайно неровная и пересекалась узкими долинами, проходами и ущельями, таким образом, наступающие на известном пространстве могли быть укрыты от неприятельского огня, кроме того во многих местах имелись мертвые пространства, где войска могли остановиться, оправиться и немного отдохнуть. Главной целью атакующего войска было взятие высокой, крутой горы Вантай, которая господствовала над всей окружающей местностью и откуда наступление на город являлось сравнительно легким делом, но чтобы достигнуть этого надо было продолжить путь через цепь фортов сектора, овладев одним или двумя из них, чтобы войска могли прорваться.
Как я уже заметил, японцы удивительно мало знали о силе укреплений Порт-Артура и могли только определить, что центр и северный фронт цепи фортов сравнительно слабо укреплены. Суншу и еще более Эрлунг на западном фланге и высокий форт Восточный Кикван на восточном фланге казались очень внушительными по силе, средние же форты и позиции казались менее страшными и по сведениям, полученным генералом Ноги, стало известно, что форты Западный и Восточный Панлунг, расположенные прямо перед Вантаем, были временного типа и сооружены не достаточно основательно. Отсюда, естественно, следовало, что именно в этом пункте и надо было сделать попытку прорваться.
Естественные условия местности перед фортами Панлунга были в пользу этого проекта. От Дагушана в восточном направлении вдоль центра Шуйшиинской долины идет ряд небольших высот; к югу он примыкает к нижним склонам вершин Вантая, но на северной стороне он резко обрывается; здесь то и можно было сосредоточить большие силы и поместить пушки и мортиры, отлично укрыв их. Все это представлялось превосходной базой для наступательных действий.
Этот небольшой ряд высот простирался в западном направлении к редуту Люнгвэн, некоторые места обстреливались с редута, немногие участки были отлично защищены. Естественно поэтому, что раз было решено нападение открытой силой, вести его надо было через форты Панлунг и Вантай. Таков и был план генерала Ноги.
В распоряжении Ноги были три полных армейских дивизии: 1-я, 9-я и 11-я, состоявшие каждая из четырех армейских полков, шести полевых или горных батарей, трех эскадронов кавалерии, трех саперных рот, одной госпитальной роты, полевых и постоянных госпиталей, не считая интендантских и транспортных отрядов. В качестве резерва, который был в полном его распоряжении, имелись две отдельные пехотные бригады, каждая в составе трех полков, одна отдельная артиллерийская бригада, также из трех полков; наконец был большой осадный парк, состоявший из пушек, гаубиц и мортир. Общая численность войск достигала 70 000 человек.
Очень трудно определить точно численность гарнизона крепости, ввиду разноречивых сведений из русских и японских источников, но насколько мне известно гарнизон Квантунского укрепленного района [44] до битвы у Наншана состоял из девяти сибирских пехотных полков (5–, 13–, 14–, 15–, 16–, 25–, 26–, 27– и 28-го), трех резервных батальонов и трех рот (оставшихся от трех полков, отправленных из Порт-Артура к Ялу) — всего около 30 000 человек. Артиллерия состояла из полевой, численностью около 2 000 человек, двенадцати рот крепостной, по 330 человек в роте, и 800 моряков артиллеристов — всего 6 800 человек. К этому надо прибавить 500 человек инженерных войск, сотню кавалерии, а также отряд матросов в 5 000 человек, несших постоянную службу на фортах; позднее во время осады из флота было взято еще 5 000 человек для участия в сухопутной обороне. С госпитальными командами, интендантством и прочими подразделениями численность русских войск можно приблизительно считать в 50 000 человек.
Следует, однако, заметить, что японцы предполагали численность гарнизона в 20 000, самое большое 25 000 человек — на этой-то цифре и основывал генерал Ноги свой план действий.
С позиций, которые занимали японцы к 30 июля, было невозможно приступить к штурму Порт-Артура. Хотя русские отступили за черту долговременных укреплений, но еще держались и на передовых позициях обоих флангов, расположение же их крайне затрудняло нападение. К западу русские занимали ряд отдельных высот против западной плоской возвышенности, откуда наступавшие могли отстреливаться продольным огнем; даже если бы японцы успешно продвинулись вперед, они очутились бы под огнем с этих западных высот. Еще более опасными были передовые позиции, занятые русскими на восточном фланге на Дагушане.
Гора Дагушан — в переводе «Гора-Сиротка» — находится к востоку от Шуйшиинской долины, поднимаясь в высоту на 620 футов (189 м. —Ред. ). Она оправдывает свое название, так как стоит здесь мрачная, угрюмая, с темными тенями на скалистых крутых склонах. Позиция эта не только господствует над всей Шуйшиинской долиной, но также и большей частью ровной местности к северу от Фенхоаншанской гряды; в течение первых дней, когда японцы передвигали вперед свои войска и орудия, русские с Дагушана наносили им тяжелые потери шрапнельным огнем. Прибавьте к этому, что Дагушан был превосходным наблюдательным пунктом, с которого русские могли следить за тем, что делается на японских линиях и позади них и определять точно места их батарей. Отсюда ясно, что пока высота находилась в руках русских, рассчитывать на верный успех было невозможно и осада крепости была бы неполной.
Отдельные западные высоты были взяты к 15 августа после трехдневного тяжелого боя, при сильном ливне; передовые русские отряды на Дагушане и Сяогушане были отброшены за черту главных оборонительных линий к 9 августа после очень упорного сопротивления, задержавшего японцев на три дня. Так как события эти происходили до того времени, когда меня допустили к фронту, и они, собственно говоря, не составляют части действительной осады Порт-Артура, то я ограничусь лишь указанием, что войска, принимавшие участие в операциях на западном фланге, состояли из всей 1-й армейской дивизии, усиленной тремя полевыми батареями отдельной артиллерийской бригады, [45] а в Дагушанских боях из всей 11-й дивизии, усиленной тремя батареями 4,7-дюймовых {23} осадных пушек и четырьмя батареями 3,5-дюймовых {24} мортир. В обоих случаях бой был ожесточенным и потери японцев достигали 3000 человек.
Пока шли подготовительные операции, генерал Ноги занялся приготовлениями к штурму. Решив в принципе задачу и наметив главное направление наступления, он приступил к выяснению существенно важного вопроса о выборе места для постановки орудий.
Благодаря урокам Англо-бурской войны 1899–1902 годов и частью Русско-турецкой войны 1877–1878 годов, когда казалось произошла эволюция в современном военном искусстве, роль артиллерии в бою стали считать менее важной и вся тяжесть сражения ложилась на пехоту. Настоящая кампания изменила этот взгляд. Японской артиллерии или скорее совместной работе артиллерии и сестры ее по оружию принадлежат все лавры победы. Без искусства и превосходной тактики первой, все мужество и храбрость второй были бы тщетны. Я не располагаю точными сведениями о соответственном числе раненных артиллерийским и ружейным огнем, но мне говорили, что раненных снарядами было необычайно много. В японской армии с начала июля до конца октября процент раненных снарядами и шрапнелью достигал 21,27 % — почти вдвое больше, чем в предыдущей войне; все это доказывает, что военное значение артиллерии восстановлено и она сыграла ту роль, которая предназначалась ей всеми великими полководцами от Густава-Адольфа до Мольтке.
Позднее я возвращусь к этой теме. В данное время я ограничусь лишь указанием на то, что, насколько я лично видел, стрельба японцев не была вполне безукоризненной. Я наблюдал лучшие примеры в европейских армиях, а наиболее блестящий образчик артиллерийского искусства, какой я когда-либо видел, дала русская батарея 20 сентября. Но тактические приемы японской артиллерии, в целом, лучше русской, будете ли вы рассматривать их отдельно или в связи с действием пехоты.
Во время осады артиллерия становится очень неподвижной, сравнительно с действием ее в открытом сражении. Свою тактическую подготовку артиллерист может выказать, главным образом, в выборе позиций. В этом отношении японцы оказались намного способнее своих противников. Я уже указывал на отживший способ, по которому русские строили батарейные позиции и земляные укрытия для пушек за время кампании на полуострове, — почти всегда на гребне высот, сильно заметные на фоне небесного свода, в то время как японские батареи были так искусно помещены и ловко скрыты, что определить их местоположение было очень трудно.
Если японцы прилагали большое старание при выборе позиций во время предшествовавших дел, то здесь, перед Порт-Артуром, эта задача была неизмеримо важнее, ввиду сильнейшей артиллерии противника [46] и предстоящей продолжительной осады, когда ставка в игре стала очень высокой.
С фортами Панлунг и Вантай, как главными тактическими целями, горная гряда Фенхоаншана была как бы создана для помещения осадного парка, так как она расположена прямо против них и на очень благоприятном расстоянии от русских позиций восточного ряда фортов, частью господствовавших этой местностью.
Действительно все японские осадные и морские батареи были доставлены на эту позицию и размещены вдоль южного хребта горной цепи, причем морские батареи составили правое крыло, а осадные пушечные батареи — левое, на пересечении железной дороги. Гаубицы, мортиры и большинство полевых и горных батарей были выдвинуты вперед и расположены между подножий небольших высот и за ними к западу между отдельно расположенными высотами, занятыми японцами; несколько таких батарей были помещены в углублениях в центре Шуйшиинской долины. За исключением морских батарей, где артиллеристы не были еще обучены, большинство орудий было помещено в расчете на перекидную стрельбу.
Все пушки, которые были доставлены японцами к этому времени для действия против Порт-Артура, были на колесных лафетах, калибром не более 4,7 дюйма, так что орудийные окопы были обыкновенного типа, как это видно на помещенном ниже рисунке, и состояли из основательно устроенного бруствера из земляных мешков, с амбразурами и прочными траверсами между ними.
За батареей или по ее сторонам были устроены непробиваемые снарядами прикрытия для артиллеристов, где могли оставаться люди, когда не было боя, таким же образом были устроены ниши в траверзах для боевых запасов и артиллерийской прислуги во время стрельбы.
Подъем тяжелой артиллерии по грязным дорогам, почти непроходимым после больших дождей, часто происходил по длинным окольным путям ночью, чтобы укрыть ее от неприятельского взора; вообще по всей местности за японскими линиями можно было в это время видеть, как сотни солдат и матросов, с пением, смехом и криком тащили тяжелые орудия. По хорошей дороге, что впрочем бывало редко, большие тяжеловесные пушки перевозились на бегу, но в большинстве случаев приходилось тащить очень медленно, иногда по несколько [47] часов, причем орудие за это время продвигалось не более чем на 200 ярдов вперед.
Кроме артиллерийской работы, была масса других дел: нужно было устраивать лагеря и распределять солдат, организовывать интендантскую часть, проводить телефоны и телеграфы, устраивать госпитали, сигнальную службу, подвозить боевые запасы, строить прикрытия и траншеи по дорогам между различными позициями и так далее. Наконец необходимо было детально разработать план осады, начиная с первого выстрела по день взятия крепости, когда флаг Восходящего Солнца будет развиваться над Порт-Артуром.
На все это нужно было время и только 17 августа генерал Ноги убедился, что все готово. Дав отдых своим войскам до 18 августа, он перешел 19 августа в наступление. [48]
Открытие бала
Утром 19 августа, в день, назначенный для начала штурма Порт-Артура, корреспонденты, состоявшие при 3-й армии, были представлены генералу Ноги. Он принял нас в главной квартире в Шуангтайку очень любезно и приказал своему переводчику представить каждого отдельно и доложить, какой национальности каждый из нас и какие документы были нами предъявлены. После этого он сказал:
«Вы совершили, господа, очень длинное путешествие, с целью увидеть войну и вам пришлось очень долго ждать, прежде чем вас могли допустить к фронту, но вы прибыли удачно, как раз к моменту, когда можно видеть завершение победоносной кампании», — замечательные слова, которые подтверждают сказанное мною в предыдущих главах и которые мы часто вспоминали после. Пожелав нам полного здоровья, Ноги закончил свидание, сказав, что будет сильно занят в ближайшие дни и едва-ли будет иметь возможность повидаться с нами, но что он надеется в скором времени снова встретиться с нами.
Генерал Ноги произвел на меня во время этой первой встречи очень благоприятное впечатление. Он был красивый мужчина, насколько может быть красив японец; хотя почти вся борода его была белая, а волосы с проседью, он выглядел моложе своих 55 лет. У него были красивые, спокойные, решительные глаза. Его улыбка была очень приятна и открывала ряд великолепных зубов. По-видимому, это был человек сильного характера, с большим умом, самообладанием и твердыми намерениями. Когда мы расстались, все были готовы верить сделанному им намеку о предстоящей в скором времени встрече с ним в Порт-Артуре, думали, что это не только facon de parler, а нечто более серьезное. Его спокойная уверенность в себе и в своих храбрых солдатах заставили отбросить все наши сомнения и собственные предложения и верить, как верили все его офицеры и солдаты, что он действительно возьмет Порт-Артур открытой силой в несколько дней.
Позднее, когда мы ближе узнали его, нам стали ясны и другие стороны его характера. Генерал Ноги между японцами, которых я знал, был в полном смысле слова джентльмен. Рыцарски вежливый, внимательный не только с внешней стороны, а совершенно искренно, он всегда был готов помочь и оказать нам содействие. Даже когда дела его армии ухудшились и он сам был убит горем — потерей единственного, [49] оставшегося в живых сына, убитого во время штурма высоты 203 м), он все-таки находил время подумать о нас и послать нам вина и вкусных фруктов из собственных садов. Он любил встречаться с нами и беседовать, интересуясь, в особенности, взглядами и мнениями англичан. Ноги не говорил по-английски, хотя немного понимал, ввиду чего беседы наши происходили при помощи переводчика. Обстоятельство это, конечно, в значительной степени мешало более интимному обмену мыслями, и я уверен, что никто так не сожалел об этом, как сам генерал. В один из очень холодных зимних дней, при сильном ветре, я встретил Ноги возвращающимся верхом из поездки для осмотра. Я поклонился ему и в первый раз он обратился ко мне по-английски со следующими словами:
«Сегодня... ветер... очень!»
«Да генерал», — ответил я, — «ветер очень», — и он уехал домой с довольным видом.
Обыкновенно начальнику штаба армии доверяют больше, чем самому главнокомандующему в отношении происшедших событий, и сознаюсь, что делал ту же самую ошибку относительно генерала Ноги. Начальник штаба генерал Идитти был чрезвычайно способный и выдающийся офицер, несомненно с блестящей будущностью. По службе он продвигался еще быстрее, чем его начальник, поэтому понятно, что среди иностранных корреспондентов он считался душой всего дела. В известной степени это справедливо, но генерал Ноги, конечно, проявлял собственную волю и вовсе не был марионеткой. В этом отношении я имею много доказательств. Офицеры его армии питали огромное уважение к его дарованиям и очень опасались его неодобрения.
После нашего свидания мы, сделав несколько миль, прибыли к высокому коническому пику Фенхоаншана, где стоял 30 июля Ноги, [50] пристально разглядывая форты Порт-Артура, после того как русские были оттеснены за их последнюю линию обороны, и в первый раз за эту кампанию он увидел перед собой знаменитую крепость. С этой самой высоты открывается превосходная панорама всего поля операций и здесь мы наблюдали события настоящего и последующих дней.
Планы генерала Ноги были основаны на предложении, что он располагал значительно большими силами, чем неприятель, и мог надеяться, что каждый твердо исполнит свой долг.
Он хотел вовлечь в бой неприятеля по всему фронту, заставить его разбросать свои войска на большом пространстве и тем затруднить сосредоточение значительных сил на каком-либо угрожаемом пункте. Он предполагал вести демонстративный бой на западном фланге, но хотел нанести решительный удар на центр восточного сектора, чтобы прорваться здесь и сразу двинуть сюда тысячи людей. Первые из них, конечно, погибли бы, но другие могли успешно пройти вперед. Эти, в свою очередь, могли погибнуть, но Ноги действительно располагал неисчерпаемыми резервами и решил воспользоваться ими широко. Мало по малу он овладевал бы местностью, а неприятель, имея мало резервов, должен был утомиться, сопротивление становилось бы все слабее, пока он не был бы опрокинут последней сильной атакой превосходных сил против изнуренных и деморализованных защитников. Раз он твердо основался бы на высоте Вантай, командующей над городом, можно было врезаться прочно клином между восточным и западным секторами крепости, отрезав неприятеля от базы и тогда они попали бы в его руки, как зрелые яблоки падают с дерева, без всякого сотрясения.
Первый шаг стоит дорого и генерал Ноги знал, что взять Порт-Артур можно лишь дорогой ценой. Он был готов пожертвовать за эту брешь в укреплениях 10 000, 15 000 человек, больше, если будет нужно. Но он не предполагал, что это будет стоить еще дороже; 20 000 убитыми и раненными, — цифра, на которой он основывал свои расчеты.
Но прежде чем двинуть пехоту против укреплений необходимо было проложить путь к ним и тем облегчить ее задачу. В распоряжении Ноги было огромное количество орудий — осадных и морских пушек, гаубиц и мортир, не считая полевой артиллерии — он хотел в течение двух или трех дней продержать форты под постоянным, губительным огнем, который или истребил бы защитников или, вернее, — деморализовал их так, что борьба, даже на сильных позициях, была бы легкой для его хорошо отдохнувших войск.
19 августа был прекрасный, жаркий летний день. В течение предшествовавших дней дождь шел беспрестанно, но, очевидно, это было последнее усилие дождливого сезона. Легкий северный ветерок разогнал последние остатки облаков и под высоким темносиним небом тихо покоился Квантунский полуостров, с его зелеными полями и мрачными высотами на берегах лазоревого моря, сиявшего ярче неба.
Когда мы подошли ближе к нашему наблюдательному пункту, стрельба, очень сильная с утра, затихла, а когда мы добрались до высокой, крутой вершины, повсюду царила полная тишина. Некоторые [52] думали, что сражение окончено и осматривали через подзорные трубы всю линию фортов в надежде отыскать белый флаг сдачи, который, по их убеждению, должен был где-нибудь развиваться, но скоро их сомнения рассеялись.
Внезапно где-то в центре японских линий раздался выстрел большого орудия, затем послышался свист снаряда, рассекавшего воздух и загремело эхо в горах. Несколько секунд спустя было видно, как поднялось облако белого дыма и рыжевато-серой пыли перед одним из русских передовых фортов, где разорвался снаряд. Очевидно это был сигнал. Его заметили на всех батареях. Загрохотали большие морские и осадные пушки, откликнулись на призыв гаубицы отрывистым, громким, сердитым лаем, а сотня полевых орудий звенела, усиливая еще более грохот. Тишина прекрасного летнего дня нарушилась. Снаряды всех калибров летали по воздуху. Громкие раскаты орудийной стрельбы разносились далеко, встречались, перекрещивались друг с другом, смешивались со звуками разрывающихся снарядов и эхом в горах и сливались в один оглушительный, ужасный стон. На русских оборонительных линиях и вокруг них поднимались клубы дыма и облака пыли в местах, где рвались снаряды и по временам они лились таким густым ливнем, что казалось страшная буря с градом разразилась над фортами. Неумолкаемо от зари до глубокой ночи продолжалась неутомимая, беспощадная стрельба. Самый сильный огонь был сосредоточен на фортах Панлунга и Северного Киквана прямо против нас. Мы буквально видели как разрушались их валы. Мало по малу исчезли прямые линии и острые углы, форты постепенно превращались в огромные, бесформенные груды развалин грязного цвета, а гласисы и склоны высот стали похожи на кроличий садок. [53]
Русские форты хранили непонятное молчание и были по-видимому подавлены тяжелой бомбардировкой. Сделано было сравнительно небольшое количество выстрелов и то, кажется, без всякого выбора по всем японским линиям, без плана и сосредоточения огня. Мы ждали сильного артиллерийского сражения по всем правилам, но были разочарованы. Японцы шли своей дорогой. Мы были несколько в недоумении, не могли ничем объяснить и понять это молчание со стороны русских, равным образом были изумлены, спешу добавить, и многие японские офицеры.
Что за причина? Были ли японские батареи так искусно замаскированы, что ни одну из них нельзя было разглядеть с какого-нибудь пункта русских линий? Было ли у русских мало боевых запасов? Был ли японский огонь так силен, что русские артиллеристы не могли держаться у своих орудий? Какова бы ни была причина, японцы почувствовали себя хозяевами положения и их цель, казалось, была достигнута легче, чем они ожидали.
Стрельба значительно ослабела ночью, но при первых лучах рассвета возобновилась с прежней силой и продолжалась беспрерывно весь день 20 августа. В этот день русские хранили полное молчание; японские артиллеристы могли спокойно и безопасно стоять у своих орудий, как если бы они были на практической стрельбе. Стреляли хорошо, но, принимая во внимание большие мишени, сравнительно короткую дистанцию стрельбы и полную безопасность артиллеристов, в этом ничего не было удивительного и ничего подобного не было позже, после долгой и постоянной практики.
В то время как артиллерия несла на себе всю тягость труда в первые два дня, пехота не оставалась совсем праздной. 19 августа около двух часов пополудни мы услышали треск ружейной пальбы далеко в западном направлении и через наши подзорные трубы увидели, как японская пехота наступала вдоль горной гряды отдельных высот против западного сектора крепости. Нижние северные высоты горной гряды были уже взяты 15 августа, но существенно важным для выполнения плана японцев было овладение хорошо укрепленной высотой 174 м {25} до общего штурма, так как с нее скрывался анфиладный огонь, в случае наступления пехоты через Шуйшиинскую долину. Наступая здесь, японцы могли бы отвлечь внимание русских в этом направлении и сделать диверсию с тех частей своих линий, где они действительно предполагали прорваться.
Временно укрепленная высота 174 м была вооружена двумя 4-дюймовыми, пятью полевыми пушками и четырьмя пулеметами. Все блиндажи были непробиваемы снарядами, покрыты толстыми досками и шпалами с густым слоем земли на них, насыпи устроены из земляных мешков с амбразурами для ружей. Один ряд проволочных заграждений окружал окопы.
19 и 20 августа позиция бомбардировалась батареями 1-й дивизии, десятью полевыми батареями и десятью 4,7-дюймовыми пушками, [54] которые были помещены на отлично замаскированной позиции в низменной местности около бухты Луизы.
Наступление пехоты началось, как было сказано, в 14 ч 19 августа под прикрытием артиллерийского огня и велось медленно и осторожно. Русские открыли сильный огонь и ряды наступающих часто должны были останавливаться и искать укрытия, продвигаясь таким образом медленно вперед. Затем было послано подкрепление, и со свежими силами японцы снова двинулись вперед. Нам было видно, как маленькие солдаты, одетые в форму цвета хаки, карабкались по склонам высоты, некоторые из них падали в изнеможении, другие стойко шли вперед.
С каждой минутой огонь русских усиливался, японцы снова вынуждены были искать прикрытия, пока не прибывали новые подкрепления и пополняли поредевшие ряды. Наконец наступавшие войска всей силой произвели натиск. Однако русская пехота встретила их дождем пуль, полевая батарея открыла огонь из Шуйшиинской долины, шрапнель за шрапнелью разрывалась над ними и люди стали падать десятками. Но японцы все шли вперед и достигли проволочных заграждений, перед которыми пришлось остановиться. Проволока оказалась слишком крепкой, ее нельзя было перерезать стальными ножницами; прорваться было немыслимо, невозможно было и держаться под таким опустошительным огнем. Таким образом, атака потерпела неудачу и оставшиеся в живых люди были спешно отступить.
Ночью наступление возобновилось и хотя японцы были снова отбиты, однако саперам удалось сделать проходы в проволочных заграждениях. Не имея возможности перерезать проволоку, они подрубили державшие ее колья и повалили все приспособление на землю, сделав достаточный проход для того, чтобы наступавшие войска могли развернуться.
Генерал Ноги, видя, что дела идут плохо, двинул вечером 1-ю отдельную бригаду на усиление правого фланга, которая так и осталась присоединенной к 1-й дивизии до конца осады.
Утром 20 августа штурм возобновился, и после жаркого боя форт был взят штурмом около полудня; хотя после того русские яростно обстреливали позицию, однако японцы удерживали за собой высоту 174 м. Японские войска, принимавшие участие в этом деле, состояли из 15-го и 1-го полков, ведших наступление — первый с севера и второй с запада.
Японцы понесли значительные потери — свыше 1400 убитыми и раненными; на форту осталось 350 убитых русских солдат. Зная, что две следующих высоты были очень сильно укреплены и не могли быть взяты штурмом без основательной подготовки, 1-я дивизия не продолжала далее наступления в этом направлении. Действия японцев были лишь демонстрацией с целью оттянуть русские войска подальше от действительного пункта атаки. Японцам это удалось, хотя и обошлось дорого, и они овладели важной позицией, несмотря на опустошительный огонь русских.
В то время как бой шел на крайнем левом фланге русских, японцы производили демонстрации против их центра. Третий полк 1-й дивизии [55] атаковал русские аванпосты в деревне Шуйшиин и выбил их оттуда после упорного рукопашного боя. Японцы преследовали их на поле битвы по направлению к сильному люнету в 500 ярдах к югу от деревни, атаковали траншеи и успели на короткое время здесь удержаться; три пулемета, составлявших часть вооружения, были своевременно увезены и поставлены за открытой горжей укрепления и наступившие были встречены таким градом пуль в тесном, открытом внутреннем пространстве люнета, что скоро были вынуждены отступить с потерей свыше 300 человек. Этим закончились на время операции в данном направлении. Одновременно с демонстрациями правое крыло 9-й дивизии атаковало редут Люнгвэн в Шуйшиинской долине, известный корреспондентам под именем Красного редута (по окраске почвы, на которой он расположен). Этот редут находится к северу от железной дороги против форта Эрлунг, на значительном от него расстоянии и представляется небольшим, но очень сильным укреплением, с которого можно скрыть сильный огонь по наступающим японцам, в особенности по 11-й дивизии, вблизи Дагушана. Попытки овладеть Красным редутом были более решительными, чем атаки на Шуйшиинские люнеты и не были, как те, в сущности демонстрациями. Так как позже здесь было много сражений, я откладываю более подробное описание укрепления до следующей главы, а в данное время скажу лишь, что в течение 19 и 20 августа 36-й полк произвел несколько смелых, но безуспешных атак на редут. Во время последних атак японцы дошли до наружного рва, но так как ров был глубок и с отвесными сторонами, а скаты бруствера были также очень круты — высота бруствера над дном рва около 15 футов, то они, не имея с собой штурмовых лестниц, не были в состоянии переправиться и должны были отступить со значительными потерями.
Тем не менее первые два дня штурма должны быть в общем признаны удачными. Японцы действительно заставили крепостную артиллерию замолчать. Японская артиллерия разбила и разрушила валы и внутренние постройки тех фортов, которые предполагалось штурмовать и японцы имели полное основание считать, что цель предварительной бомбардировки — деморализовать гарнизон фортов и подготовить путь наступлению пехоты — была достигнута. Демонстрации производились очень обдуманно и хотя японцы потерпели неудачу при взятии Шуйшиинских люнетов и Красного редута, однако цель их была достигнута и русские поверили, что главная атака будет направлена на их левый фланг, как это и было во время китайской войны 1894 года.
С другой стороны, я считаю, что японцы сделали ошибку, не продолжив демонстраций и продолжительных атак в этом направлении в первые два дня, пока шел штурм. 21, 22 и 23 августа демонстраций, в западной части крепостного района за единственным маловажным исключением, не было вовсе. Здесь все было спокойно, так что для русских скоро стало очевидным, что сражение велось с целью отвлечь их внимание от настоящего пункта атаки. Благодаря этому русские могли сосредоточить в нужный момент достаточно сил, чтобы задержать наступление японцев и обратить исход боя в свою пользу. [56]
Канкан
Когда я прибыл на следующее утро (21 августа) на вершину нашей высоты, артиллерия уже начала действовать. Гром орудий продолжался с необычайной силой, но в это утро японцы, кроме обычных гранат, стреляли также и шрапнелью. Я сразу догадался в чем дело. Начальный акт драмы был окончен и занавес поднялся для следующего акта, в котором должен был развернуться могучий замысел с его удивительными эффектами. Главная ответственная роль была поручена пехоте, хотя и артиллерии пришлось предварительно хорошо поработать.
Целью бомбардировки предшествующих дней было разрушение, по мере возможности, брустверов и вообще уничтожение всего находившегося в пределах фортов, которые должны были стать сущим адом для войск, находившихся на них. Японцы хотели заставить гарнизон остаться в блиндажах, а беспрестанным разрывом снарядов, раздражающим нервы шумом, разрушением, убийствами, ужасными ранами от осколков и невозможностью что-либо предпринять для отмщения своему невидимому безжалостному врагу, обескуражить и деморализовать русских и сделать их неспособными оказать сопротивление решительному штурму. Работа артиллерии была закончена и пехоте теперь оставалось воспользоваться плодами ее трудов.
Но артиллерия должна была, кроме того, прикрывать наступление пехоты, пока войска не подойдут близко к валам форта, и держать защитников под постоянным огнем, который мешал бы прицелиться из ружья или навести пушку на атакующие войска. Для этой цели шрапнель более пригодна, чем граната, ввиду того, что она рассыпается градом свинца и стали над неприятелем, который бывает поэтому вынужден искать надежного укрытия.
После мы узнали, что пехота приготовлялась к наступлению. Обозревая через подзорные трубы все поле сражения, находившееся против нас, мы долго не могли заметить передвижений войск, хотя и знали, в какую сторону надо глядеть и откуда начнется главная атака. Над всем восточным сектором укреплений разрывалась шрапнель в виде круглых облачков дыма, быстро рассеивавшихся легким ветерком. Бомбардировка была настолько сильна, что в продолжение всего дня видны были над каждым фортом по всему сектору эти белые облачка. [58]
Но пока один снаряд разрывался, по крайней мере, три или четыре ложились на форту Северный Кикван и двух фортах Панлунга, недалеко от нас. Иногда облачка разрывающейся шрапнели появлялись также регулярно, как клубы пара из трубы какой-либо машины. Не было буквально ни одного дюйма земли внутри этих фортов, не задетого шрапнельной пулей. Очевидно японцы намерены были вести серьезную борьбу за обладание этим укреплением.
Два форта Панлунг расположены на двух отдельных высотах, это самые передовые форты к востоку от железной дороги; в действительности они представляются лишь земляными укреплениями для пехоты, вооруженными небольшим количеством полевых пушек, еще более временного типа, чем другие форты. Они не были, например, подобно Эрлунгу, усилены окопами или передовыми постройками, выдвинутыми вперед. Не было ничего, кроме тонких проволочных заграждений, для ослабления волны атаки, которая могла всей своей силой обрушиться прямо на валы фортов. С другой стороны, обладание этими фортами дало бы японцам возможность приобрести опорный пункт на русской позиции, с которого можно предпринимать дальнейшие атаки.
Форт Северный Кикван расположен на несколько сот ярдов к юго-востоку от форта Восточный Панлунг, отделяясь от него небольшой укрепленной высотой, называемой японцами фортом «Р», хотя в действительности это обыкновенная гора, усиленная окопами. Северный Кикван — долговременный форт, хотя и небольшой, но чрезвычайно сильной профили; он окружен глубоким рвом. Так как позднее здесь в течение всей осады шел самый ожесточенный бой, я отложу более подробное описание этого форта.
План генерала Ноги заключался, как уже было сказано, в том, чтобы прорваться сквозь русские линии у фортов Панлунга — слабейшем пункте неприятельского фронта и одновременно предпринять решительную атаку на форт Северный Кикван. Даже если бы атаки здесь не удались, то они отвлекли бы внимание русских отсюда и облегчили бы задачу войскам, которые должны были штурмовать форты Панлунга. Атаку Южного Киквана Ноги поручил 9-й дивизии, а на 11-ю дивизию было возложено взятие Северного Киквана. После взятия этих фортов обе дивизии должны были приступить к совместному штурму форта Вантай, расположенного на высоте с двойной остроконечной вершиной и составлявшего главную цель японской армии.
Через нижние склоны высоты Восточный Панлунг на полдороге к форту пролегает загзагами большое ущелье. Со стороны японских линий вход в ущелье легок, но, за исключением последних ста ярдов и далее, к нему можно пройти под прикрытием упомянутого ранее горного кряжа в центре Шуйшиинской долины. Само ущелье частично находится в сфере огня русских, но прикрытие можно найти повсюду за изгибами его крутых стен, так что сюда можно двинуть значительный отряд и держать его наготове для окончательного натиска. Но по выходе из ущелья к гласису, защищенному двойным рядом проволочных заграждений, и во время движения через него к валам форта, войска подвергались убийственному огню не только с Восточного Панлунга, [59] но и соседних фортов, в особенности Северного Киквана и Западного Панлунга. Найти прикрытие в этом месте совершенно невозможно, если не сосредоточить на обороняющихся шрапнельный огонь, благодаря которому они подвергались бы смертельной опасности во время их ружейной и орудийной стрельбы. Вот почему орудия изрыгали поток снарядов и осколков над фортами без отдыха и пощады.
Начальник 9-й дивизии отрядил левофланговую бригаду (6-ю) под командой генерал-майора Ишинобе для наступления против Восточного Панлунга и снова приказал 7-му полку начать атаку. Храбрый командир славного 7-го полка полковник Уши решил выдвинуть два батальона в первую линию, приказав правофланговому атаковать Восточный Панлунг, а левофланговому наступать к высоте «Р» и произвести сильную демонстрацию против этой позиции, чтобы помешать ей принять участие в обороне главного пункта; третий батальон должен был идти за ними и поддержать правофланговый.
Ночью отряд саперов удачно сделал несколько проходов в двойном ряду проволочных заграждений против Восточного Панлунга, хотя и понес большие потери: почти все люди были уничтожены убийственным неприятельским огнем из ружей и пулеметов. Около 5 ч во мраке занимающейся зари была произведена первая атака. От выхода из ущелья двинулся вперед 1-й батальон, но на лишенных прикрытия склонах высоты и, в особенности, при наступлении через узкие проходы в проволочных заграждениях, люди подвергались действию огня с валов фортов; отовсюду — с Эрлунга, Западного Панлунга и Северного Киквана огонь сметал людей и буквально уничтожил батальон; оставшаяся горсть достигла подножия гласиса и нашла здесь слабое прикрытие в покинутых траншеях. После этого полковник Уши лично повел в атаку на форт 3-й батальон с полковыми знаменами. Солдаты пошли в атаку с величайшей храбростью и абсолютным презрением к смерти, но не могли устоять против убийственного сосредоточенного огня. Полковник Уши и многие офицеры были убиты, немного людей ушло невредимыми из этой ужасной бойни и никто не остался в живых за проволочными заграждениями.
В это время батальон, действовавший против форта «Р», подошел вплотную к высоте, но не мог овладеть позицией. Солдаты укрылись в траншеях и вступили в перестрелку с защитниками, мешая последним принять участие в отражении штурма Восточного Панлунга.
Генерал-майор Ишинобе наблюдал за сражением с высокого холма к северу от деревни Вучьафан. Донесений от наступавшего войска не было и хотя звуки битвы и отсутствие обычных ликующих криков «банзай» указывали ему на положение дел, но картина, открывшаяся на рассвете была ужаснее, чем могли подсказать самые скверные предчувствия. Склоны высоты были густо усеяны мертвыми и умирающими, около проходов через проволочные заграждения трупы были навалены на три и четыре фута в вышину. Повсюду атака была отбита и небольшому отряду оставшихся в живых солдат 7-го полка был отрезан путь отступления убийственным неприятельским огнем.
Сообразно с обстоятельствами единственным выходом оставалось продолжать атаку. Генерал Ишинобе приказал 35-му полку снова перейти [60] в наступление под прикрытием батареи пулеметов, которая прибыла на позицию, расположенную вблизи наблюдательного пункта генерала. Около 10 ч 1-й батальон приступил к выполнению гибельного поручения. Атаке предшествовал шрапнельный огонь, более сильный, чем, когда-либо, по Восточному Панлунгу и соседним позициям; трескотня японских пулеметов не прекращалась ни на мгновение даже во время наступления; но шрапнель и пулеметы оказались бесполезными, так как защитники находились в непробиваемых снарядами блиндажах, хотя русским и пришлось почти прекратить убийственный огонь. Днем наступление было гораздо труднее, чем в полутьме раннего утра и ни батальон, посланный первым вперед, ни другой, прибывший на помощь, не могли продвинуться вперед. Как только они вышли из ущелья, по ним был открыт сильный огонь и, понеся тяжелые потери, они должны были отступить к прикрытию. Генерал Ишинобе, считая бесполезным продолжать далее наступление, предложил начальнику дивизии прекратить действия до ночи, но генерал Ошима, убедившись лично в положении дел, приказал продолжать атаку, обещая, что батальон бригады правого крыла и часть 4-й отдельной бригады немедленно поддержат войска генерала Ишинобе.
Получив это приказание генерал Ишинобе сразу двинул весь 35-й полк для новой атаки, батальон бригады правого крыла, который в это время прибыл, получил приказание составить левый фланг наступающего. Снова двинулись вперед рота за ротой; в местах сильного обстрела люди быстро перебегали пространство, но подвергались той же участи, что и их товарищи: снаряды за снарядами летели против [61] них, осыпая градом осколков их ряды, бесчисленное количество пуль из ружей и пулеметов засыпало поле сражения, люди падали сотнями. Только немногие достигли проволочных заграждений, но под убийственным перекрестным огнем никто не мог устоять. Штурм был снова отбит, оставшиеся в живых искали укрытия в ущелье, некоторые нашли ненадежное убежище за камнями или в незначительных неровностях местности, но большинство осталось мертвыми или раненными на орошенных кровью полях.
Единственную надежду генерал Ишинобе возлагал на ночь. Надо было потратить некоторое время на сбор рассеянных войск, чтобы снова предпринять атаку; только после полуночи все было готово и он мог двинуть колонны вперед. Но не помогла и ночная темнота, на которую он рассчитывал, чтобы скрыть передвижения и уменьшить меткость неприятельского огня. Прожекторы и ракеты освещали местность, по которой должны были наступать японские войска, и защитники могли прицеливаться и стрелять как днем; вместе с тем свет ослеплял и приводил в замешательство атакующие войска, сильно затрудняя выполнение их задачи, почти неосуществимой. Эта четвертая атака была также отбита в значительной степени увеличив длинный список потерь японцев. В 4 ч начальник дивизии приказал прекратить наступление, чтобы дать смертельно утомленным людям несколько часов отдыха и сна.
В то время как 9-я дивизия употребила все усилия для выполнения части задачи, возложенной на нее, 11-я дивизия действовала против форта Северный Кикван. Во время жестокой бомбардировки предыдущего дня был подожжен и горел склад боезапаса, огонь проник в помещение для ружейных патронов, отчего произошло несколько взрывов, продолжавшихся до глубокой ночи. Этим обстоятельством можно было бы отлично воспользоваться для овладения штурмом этим укреплением, но план передвижения пехоты на 20 августа не был выработан, войска оказались не подготовленными к делу и, благодаря этому, был упущен драгоценный момент. Японцы считали свои шансы хорошими, когда на раннем рассвете следующего дня приступили к атаке и предполагали, что огонь, взрывы и жестокая бомбардировка деморализовали гарнизон и облегчили их задачу. Скоро они убедились в ошибочности своих предложений. Саперы, подкравшись ночью, успели проложить путь через проволочные заграждения, но когда 44-й полк перешел в наступление, пытаясь достигнуть этого пункта, он был встречен таким опустошительным огнем из ружей и пулеметов, снарядами и шрапнелью, что понес огромные потери. Но японские солдаты удивительны: хотя товарищи их падали направо и налево и с каждым шагом вперед они становились ближе к верной смерти, однако быстро редеющие ряды неустрашимо шли вперед. Некоторые даже достигали широкого и глубокого рва, который окружал форт, и не колеблясь бросались вниз на глубину 20 футов, но они не знали, что сильные капониры защищали ров и могли его обстреливать. Понятно какая судьба постигала их. Большая часть полка не могла подойти ближе к форту, настолько ужасен был огонь; разбитые и рассеянные остатки отряда отступили к прикрытию. В этот день попытку [62] атаковать форт более не повторяли: очевидно это было безнадежно, так как ров преграждал путь.
Утром 22 августа генерал Ноги созвал военный совет для обсуждения положения дел. До сего времени штурм потерпел полную неудачу. Японцы были повсюду отбиты с ужасными потерями. Нигде не удалось продвинуться на шаг вперед. Ни единой выгодной позиции не удалось взять, естественно надо было решить вопрос — не благоразумнее ли будет оставить идею взятия Порт-Артура открытой силой, чем жертвовать людьми для выполнения задачи, огромную трудность которой Ноги теперь начал вполне осознавать. Я не знаю, конечно, какое чувство руководило начальствующими лицами и к какому решению они могли бы прийти, но во время заседания по телефону сообщили, что часть форта Восточный Панлунг взята, что войска на форту вступили в рукопашный бой с защитниками и непоколебимо овладевают укреплением. В такой момент едва ли возможно было прекратить действия. Заседание было немедленно закрыто и начальники дивизий направились к своим частям с приказанием настойчиво продолжать атаку. Один батальон 1-й дивизии был отправлен для подкрепления 9-й дивизии, когда шла самая ожесточенная часть сражения.
Случилось следующее. Когда 7-й полк утром 21 августа атаковал в первый раз, то он подошел к форту ближе, чем когда-либо и отряд численностью около 50 солдат нашел убежище в покинутых окопах у подножия гласиса; около двадцати саперов и несколько солдат 35-го полка также укрылись здесь. Окоп оказался достаточно глубок и имел уступ для стрелков. После прошедшего ранее сильного дождя он был наполовину наполнен водой, и так как уступ был занят ранеными, то остальные должны были стоять по колено в воде и грязи; у них было мало пищи, так что вдобавок к прочим страданиям их мучил голод. Они обшаривали карманы убитых и пили из канавы воду, смешанную с кровью. Об отступлении нечего было думать, так как неприятельский огонь не прекращался и они были вынуждены провести весь день и ночь в этом ужасном месте. Им было видно, как батальоны наступали один за другим, как гибли люди под убийственным огнем раньше, чем достигали прикрытия и у них не было надежды на выручку.
Утром 22 августа положение их стало отчаянным. Атаки прекратились и они были оставлены на произвол судьбы. Между тем офицеры, спокойно взвесив свое положение, решили, после некоторого размышления, что лучше умереть храбрыми солдатами в честном бою, чем погибнуть здесь, подобно крысам в норе. Они решили выждать удобный момент, когда бдительность русских несколько ослабеет, сделать отчаянную попытку захватить врасплох форт. Расстояние, отделявшее их от валов форта, было небольшое. Саперы имели с собой несколько зарядов динамита, упакованных в обыкновенные жестянки — прообраз ручных гранат, так часто применявшихся позднее. Вскоре после полудня они сделали нападение. Русские, не зная о нахождении отряда в окопах и не ожидая поэтому нападения с такого близкого расстояния, оказались не готовы к встрече. Саперы, шедшие впереди, успешно достигли подножия вала, взобрались на брустверы, понеся сравнительно небольшие потери и стали бросать гранаты в блиндажи, частично [63] разрушив их и разбив на куски пулемет. Солдаты 7-го полка следовали за ними вплотную и взбегали на склоны высот насколько возможно быстро. Однако русские скоро пришли в себя и засыпали смельчаков пулями и шрапнелью. Японцы дрогнули и обратились в бегство.
В это мгновение один молодой офицер геройским поступком спас дело. Когда большинство бросилось бежать, он не последовал за ними, а, в сопровождении двух солдат, вскочил на бруствер и водрузил на нем небольшой японский флаг. Мы видели как он звал солдат, указывая на флаг. Вероятно его крики были услышаны, так как бежавшие остановились и снова быстро взбежали на высоту под убийственным огнем. На этот раз ничто не могло остановить их, многие упали, остальные пошли вперед, перескочили с разбега гласис и вскарабкались на бруствер, где развевался японский флаг над трупом храброго офицера, и затем быстро заставили гарнизон укрыться во внутренних постройках форта. Услышав взрыв и видя участь своих товарищей из 7-го полка, другие войска поспешили вперед на помощь к ним. Хотя их потери во время наступления были ужасными, многим удалось все-таки достигнуть форта; некоторое время силуэты их виделись на бруствере, затем они исчезли внутри форта.
Но русские не намерены были сдаваться так легко. Они также храбро отражали атаку, как вел ее неприятель. Целых шесть часов длился ожесточенный рукопашный бой, в котором обе стороны действовали ружьями, штыками, ручными гранатами, пулеметами, камнями, кулаками и прикладами, как в блиндажах и окопах, защищенных земляными мешками, так и вне их, в открытом месте, то играя в прятки, то снова вступая в самый ужасный рукопашный бой. По временам японцам удавалось овладеть большей частью форта, затем снова русские брали верх и отгоняли их к валу.
Во время боя японцы сильно страдали от артиллерийского огня с форта Западный Панлунг, отстоявшего отсюда на сто ярдов. В 16 ч 30 мин от японского снаряда загорелись деревянные части укреплений форта и вскоре, казалось, все было охвачено пламенем.
Воспользовавшись этим две роты, следовавшие для подкрепления войск к Восточному Панлунгу, взяли на себя смелость без приказаний атаковать горящий форт Западный Панлунг и благодаря замешательству им удалось твердо на нем укрепиться. После жестокого рукопашного боя среди горящих развалин и взрывающихся боеприпасов они выбили отсюда русских. Это обстоятельство решило участь боя и на Восточном Панлунге. Не имея поддержки артиллерийским огнем и смертельно устав, русские, то есть их левый фланг, отступили за Китайскую стену и около 18 ч форты оказались в руках японцев.
Дальнейших атак на форте Северный Кикван в этот день более не было. 44-й полк так сильно пострадал накануне, что не пытался повторять их снова, а выжидал исхода боя вокруг фортов Панлунга. Когда последние были взяты, полк должен был атаковать Северный Кикван с тыла и соединиться с 9-й дивизией в действиях против Вантая. 12-й полк, между тем, произвел решительную атаку на форт Восточный Кикван, но был отбит с значительными потерями, Этим закончился день 22 августа. [64]
Как только русские были выбиты с фортов Панлунга, их батареи открыли по ним сильный огонь, ввиду чего на фортах могло удержаться небольшое число людей, которые нашли убежище в блиндажах и немедленно приступили к устройству окопов против контратак со стороны русских. Японцы, кроме того, успели вечером втащить на Восточный Панлунг батарею горных пушек. Ночью русские несколько раз пытались отбить форты, но атаки велись с недостаточными силами и нерешительно, почему и потерпели неудачу. Японские артиллеристы сильно пострадали во время этих вылазок, но огонь их оказал огромнейшую помощь при отбитии атак.
День 23 августа прошел удивительно спокойно. Артиллерийский огонь значительно ослабел, а ружейный едва был слышен. 9-я дивизия выбила русских с Китайской стены за фортами Панлунг и двинула один батальон прямо к подножию высоты Вантай, где он окопался на мертвом пространстве. Вот и все.
Мы не могли понять этого. Нам казалось, что именно теперь, когда были взяты и удержаны за собой важные позиции, сделана брешь в русских оборонительных линиях, было бы своевременно напрячь все силы и двинуть всех годных людей через брешь на русских, в этот момент деморализованных неудачами. Нам казалось, что это был единственный шанс взять крепость скрытой силой. Но нет; ничего, действительно ничего не было сделано. День прошел спокойнее, чем когда-либо со времени нашего прибытия на фронт.
Мы не могли этого понять и только днем узнали, что не хватило боеприпасов; сражение оказалось тяжелее, чем ожидали и было очень трудно подвезти снаряды к рядам сражавшихся по равнинам, обстреливавшимся ружейным огнем. Японцы воспользовались заслуженным отдыхом, на который они не рассчитывали, но это им обошлось очень дорого. Сообразно с положением дел, я думаю, что этот отдых стоил им Порт-Артура. [65]
Последний танец
К 23 августа комплект боевых запасов был пополнен и закончены все приготовления к решительной атаке. Войскам были розданы увеличенные пайки, так как предполагали, что в течение двух следующих дней не будет времени для варки пищи. Части войск, которым было приказано принять участие в атаке, должны были сосредоточиться при наступлении сумерек в различных сборных пунктах. Атака была назначена на 4 ч утра, перед рассветом, когда уже достаточно светло, чтобы различить дорогу и собственных людей, но когда, вместе с тем, неприятелю трудно заметить передвижение войск и почти невозможно воспользоваться светом прожекторов, с которыми японцам приходилось считаться. Такое время, когда еще не день, но и не ночь, не светло и не темно, японцы всегда считали благоприятным для нападения и не было основания изменять в этом случае обычному образу действия.
План действий остался неизменным. 9-я дивизия, усиленная 4-й отдельной бригадой и одним батальоном 1-й дивизии, должна была произвести главную атаку, наступая через взятые форты Панлунга на форт Вантай. Правофланговая бригада 11-й дивизии также должна была пройти форты Панлунга и стараться овладеть фортом Северный Кикван с тыла, где надеялись не встретить преграды в виде рва. Затем они соединяются с 9-й дивизией для поддержки действий против Вантая во время штурма с восточной стороны, в то время как левофланговая бригада действует, главным образом, против фортов, расположенных к юго-востоку. 1-я дивизия одновременно должна была произвести сильную демонстрацию к западу против передовых пехотных окопов у подножия Итцзешана и против Шуйшиинских люнетов.
К вечеру все было готово и войска в боевом порядке оставались на своих позициях, воспользовавшись несколькими часами для сна, чтобы затем приступить к выполнению тяжелой задачи.
Положение русских было таково, что они могли отразить первый стремительный натиск нападения. Могучий прибой волнующегося моря разбился, конечно, о валы фортов, но море пробило брешь в самом слабом пункте линии укреплений и хотя еще оставались внутренние валы, с помощью которых можно противостоять силе бури, но брешь эта очень серьезная вещь и немедленное исправление ее было крайне необходимо. Генерал A. M. Стессель отлично знал, что японцев [66] не обманешь временным затишьем шторма. Он знал, что вскоре на море поднимется новое волнение, еще сильнее прежнего, и он даже мог точно определить, когда оно начнется, настолько хорошо известны были ему приемы противника; ввиду этого он решил воспользоваться кратковременной передышкой для исправления, по мере возможности, причиненного вреда.
Но у А. М. Стесселя были и другие очень важные соображения. Войска его до сих пор вели почти исключительно оборонительную войну. Контратаки ночью 22 августа были незначительны по размерам и нерешительность, с которой они производились, объясняется моральным состоянием войск, изменившимся к худшему, ввиду перенесенных тяжелых бомбардировок и неприятельских штурмов. А. М. Стессель понял, что для придания уверенности войскам и возбуждения в них храбрости надо перейти в смелое наступление. Предчувствие подсказывало ему, что японцы предпримут в ближайшем будущем и он надеялся своевременно предупредить события и помешать осуществлению их планов {26}.
А. М. Стессель назначил контратаку на 23 ч. Он предполагал двинуть небольшой отряд для демонстраций перед японскими позициями против редута Люнгвэн, но целью главной атаки были утраченные форты Панлунга. Сосредоточив значительные силы в долинах за высотами Вантая, он намеревался в нужный момент послать их двумя колоннами через овраги по обеим сторонам фортов Панлунга. Батальон, находившийся в окопах у подножия Вантая, надо было уничтожить, быстро напав на него с превосходными силами с двух сторон. Пока войска действовали за фортами Панлунга, левая колонна должна была вступить в бой и оттеснить отсюда японцев, а правая, действуя вокруг неприятельского тыла на взятых фортах, должна отрезать им путь отступления и овладеть фортами штурмом. Стессель знал, что гарнизон фортов не будет многочисленным, ввиду опасения потерь от артиллерийского огня.
Ночь прошла вполне спокойно. Луна, почти полная, освещала бледным мечтательным светом высоту и долину, звезды ярко горели на темноголубом небе. Вдали к востоку все время светил прожектор, медленно переводя свои лучи по восточной части долины и по подножиям высот. К югу от Золотой Горы и к юго-западу от Итцзешана два других прожектора освещали центральную и западную части японских линий, свет с Золотой Горы по временам падал на высоту, где мы находились, ослепляя нас, подобно блеску солнца, освещая каждый камень, каждую соломинку, каждую черту наших лиц; все было видно и ясно как днем — это с расстояния свыше 6 миль. По временам слышался тихий шелест, когда взлетала вверх ракета со звездами, похожая на тонкую, едва заметную огненную змею, рассыпающуюся дождем искрящихся звезд, медленно потухавших в ночной темноте. Этот удивительный [67] способ освещения на несколько мгновений окружающей местности гораздо сильнее, чем свет десятка прожекторов. Такой интенсивный свет, падая сверху и без глубоких теней, освещал каждого человека и каждый предмет в пределах огромного района. Дома такими ракетами со звездами пользуются в качестве невинной домашней забавы, только здесь они были гораздо больше, таких я раньше не видел, и сила света их поразительная. Не будь случайного пушечного выстрела и внезапной красной вспышки разорвавшегося снаряда можно было вообразить, что мы находимся на высокой терассе и наблюдаем, как где-то вдали происходит фестиваль.
Было около 23 ч. Мы спокойно сидели, курили, болтали и восхищались эффектами света и фейерверка и были заняты нашей личной маленькой войной с москитами. Вдруг справа послышался звук ружейной стрельбы, на которую мы, наученные опытом, обращали более внимания, чем на пушечные раскаты и при звуках ее становились начеку. Когда трескотня ружейного огня сливалась в общий хор, надо было ожидать передвижения войск, и мы настораживались. В такой момент забывалось все: удачно придуманный диалектический прием, даже наши враги москиты, и мы напрягали весь наш слух.
Но вскоре наше внимание было отвлечено в другую сторону. Прямо к югу от нас, очевидно за фортами Панлунга, послышался ружейный огонь стрелков. Звук быстро усиливался, пулеметы начали бить свою дьявольскую трескотню; треск, шум — все это указывало, что начинается серьезное дело. Были и другие признаки. С русских линий засветили новые прожекторы, увеличившись за ночь до семи, одна за другой быстро взлетали ракеты, рассыпавшиеся звездами и освещавшие все поле операций.
Нам было непонятно, происходило ли нападение со стороны японцев или русские сделали вылазку, но скоро мы узнали, в чем дело. Передвижение войск было конечно трудно видеть, но прожекторы и ракеты указывали то место, где шел бой, а гром битвы, все усиливавшийся, был признаком того, что сражавшиеся постепенно приближались по направлению к нам — это и была контратака русских. А. М. Стессель приступил к выполнению своего плана {27}.
Русские войска, пройдя бесшумно путь, по которому можно было подойти незаметно к самому подножью высоты горы Вантай, где в окопах засел батальон 7-го полка, напали на него, открыли с двух сторон сильный огонь из ружей и пулеметов и уложили сотни людей. Часть войск двинулась в обход и пошла в атаку с тыла, главный же отряд ударил во фронт и оба фланга, выбив японские войска из окопов и оттеснив их обратно за Китайскую стену ко взятым ими фортам Панлунга и немного далее. Схватка была ожесточенная и большая часть батальона была уничтожена. Русские преследовали неприятеля, спустившись в овраги по обеим сторонам фортов, затем встретили первые [68] подкрепления, которые стали храбро отражать атаку, но были разбиты, не выдержав яростного нападения; преследуя их далее по склонам высот и по долине, русские столкнулись с новыми, значительными подкреплениями, которые были отброшены, хотя и не так быстро, как прежние, вплоть до небольшой горной гряды и высокой насыпи, расположенных почти параллельно железной дороге. Здесь японцы занимали превосходную позицию, к ним прибыли новые войска на помощь, с целью остановить натиск русских и в этом месте завязывался упорный и жестокий бой, продолжавшийся около 45 мин. Ружья и пулеметы подняли невообразимую трескотню. Все смешалось в какой-то оглушительный рев, подобного которому я никогда не слышал, его можно разве сравнить с шумом машин при выделке бессемеровой стали. Долгое время трудно было предугадать исход сражения. Русские находились в выгодном положении, так как могли освещать неприятеля, ослепляя и приводя его в замешательство. Могучий свет то освещал самые лица японцев, то менял направление и они оставались в полном мраке. Японцы ничего не видели и стреляли наугад по направлению звуков ружейных выстрелов неприятеля. Тем не менее они заняли превосходную позицию, а русские оставались на равнинах и, так как численность японских войск быстро увеличивалась, вскоре они и [69] перешли в наступление. После троекратного крика «банзай» они двинулись против фронта и флангов русских и оттеснили их по тому же пути, по которому те пришли, через высоты за форты и Китайскую стену. Русские медленно отступали, отбиваясь очень решительно, но только за насыпями укрепленной дороги {28} могли остановить атакующих сильным ружейным и пулеметным огнем. Японцы, понесшие ужасные потери, не были в состоянии продолжать наступление, и сражение в этом месте на некоторое время прекратилось. Бой окончился около 1 ч.
Колонна русских, наступавшая по оврагу на восток от Восточного Панлунга с целью начать действия в тылу японских войск, занимавших взятые форты, встретилась с главной частью 11-й дивизии, двинутой сюда для выполнения части плана атаки, и ввиду превосходства противника не могла продвинуться вперед. Когда левая колонна отступила, японцы также отошли за Китайскую стену. Тем временем 1-я дивизия начала атаку там, где не производились вылазки и демонстрации. Она повела наступление против окопов у подножия Итцзешана и у Шуйшиинских люнетов. Прожектор русских с Итцзешана скоро обнаружил передвижение войск и мы заметили, как он, вместо освещения всей местности, внезапно остановил неподвижно свой свет в одном направлении. Ракеты со звездами вспыхивали и освещали прилегающую местность, указывая местонахождение японских войск. Японцы вели наступление медленно и осторожно. Свет ослеплял их и приводил в замешательство, русские направляли жестокий ружейный огонь туда, где лучи прожекторов обнаруживали неприятеля. Не имея возможности отвечать огнем врагу, скрытому за лучами света, японцы вынуждены были искать укрытия во время наступления в отлогих местах или за небольшими насыпями и холмами, куда не проникал беспощадный свет.
Японская артиллерия старалась парализовать действие прожектора. Мы видели с нашего наблюдательного пункта как поднимались небольшие облака дыма и пыли, закрывая на мгновение свет и как все ближе и ближе падали снаряды. Вдруг свет исчез. Снаряд, удачно разорвавшись у прожектора, вероятно разбил его, после чего ночь показалась вдвое темнее. Воспользовавшись этой темнотой, японцы стали быстро наступать. Медлить было нельзя, надо было успеть завязать рукопашный бой, пока не начал действовать другой прожектор.
Японцы находились уже в 400–500 ярдах от русских позиций, что было видно по ракетам со звездами, как вдруг снова появился свет, и не один, а с Золотой Горы и откуда-то из-за фортов Эрлунга; последнего ранее не было видно. При свете нескольких прожекторов японцев можно было видеть также отчетливо, как картинки волшебного фонаря на экране. Немедленно русские открыли убийственный огонь из ружей и, главным образом, из пулеметов, причинив огромное опустошение среди японских войск, находившихся притом на лишенной всякого прикрытия равнине. Японцы ничего не видели и не могли ничего [70] сделать, повсюду угрожала неизбежная смерть, они были ослеплены и совершенно беспомощны. Даже самые храбрые из них сознавали, что единственный исход — уйти от этого побоища и ужасного света обратно к своим лагерям, скорее скрыться в ночной тьме. Они попытались было открыть огонь из пулеметов с позиций, бывших вне действия прожекторов, но лишь только затрещал один из них, как начали взлетать ракеты со звездами, которые обнаружили его и русские открыли по нему огонь из скорострельных орудий, заставивший его скоро замолчать. Борьба представлялась бесполезной; атаки были отбиты и хотя по временам вспыхивал артиллерийский огонь, но серьезной попытки овладеть русскими окопами сделано не было.
Левофланговая бригада 11-й дивизии, произведшая демонстрацию против юго-восточных фортов, подверглась той же участи — тяжелые потери и никакого успеха.
Эта ночь была злополучной для японцев. Хотя русским не удалось взять обратно форты Панлунга, которые они накануне потеряли, но они выбили японские войска с позиций за Китайской стеной и причинили им очень тяжелые потери. В этом деле японцы потеряли свыше 5000 человек убитыми и раненными. Они были отбиты повсюду. Русские совершенно расстроили их планы и перешли в наступление; долгое время, пока японские войска не были значительно усилены, победа оставалась за ними. Благодаря этому русские войска приобрели уверенность в своих силах, средствах обороны и способностях их начальников. С этого дня они сражались с величайшей храбростью и хотя нередко терпели поражения, но в серьезных делах против равного по храбрости и упорству врага вели себя достойно.
Несмотря на тяжелый урон и все неудачи этой ночи, японцы не хотели признать себя побежденными. Они были так уверены, что возьмут Порт-Артур открытой силой и так сильно на это рассчитывали, что не могли от этого отрешиться. На рассвете 9-я дивизия и правая бригада 11-й сделали последнюю отчаянную попытку выполнить приказания генерала Ноги и атаковали русских, которые, однако, предупредили нападение и свели его на нет. Сомкнув свои поредевшие ряды, японцы, под прикрытием сильного артиллерийского огня, стали наступать с фортов Панлунга, оттеснили русских с Китайской стены и двинулись на форт Вантай. Бригада 11-й дивизии повернула в восточном направлении, с целью овладеть фортом Северный Кикван, и напала на него с тыла, как было заранее решено, но, встреченная ужасным огнем с этого и соседних фортов, должна была искать прикрытия, так как нельзя было продвинуться даже на шаг к форту. Окопавшись, японские войска более не предпринимали попытки выполнить возложенную на них задачу.
9-я дивизия представлялась более грозной силой. Хотя полки ее вынесли на своих плечах предшествовавшее сражение и потери среди них были очень значительные, тем не менее они неустанно приступили к делу. Под убийственным огнем японские войска карабкались по северо-восточным склонам высокой, крутой горы Вантай, влезли высоко, проложив себе путь к самым валам форта, но так как ожидавшееся ими подкрепление от 11-й дивизии не прибыло, они вынуждены [71] были отступить и окопаться по откосам высоты. Видя, что эта последняя попытка также не достигла цели и что было бы безумием упорно продолжать это безнадежное дело, генерал Ноги в 14 ч отдал приказание своим войскам отступить по наступлении ночи. Жестокая бомбардировка, начавшаяся с обеих сторон ранним утром, постепенно затихла, вспыхивая по временам, но все слабее и слабее и наконец прекратилась совершенно, как плач ребенка, которого убаюкивают собственные рыдания. После шестидневного непрерывного боя вновь воцарилось затишье над Порт-Артуром.
Вылазка русских ночью 23 августа вероятно будет исключена из японского официального отчета. Японцы не любили вспоминать об этом деле. Когда мы, так много слышавшие и видевшие, пожелали получить более подробные сведения из дивизионных штабов, японцы разъяснили нам события ночного дела, видимо стараясь не выделять его из ряда многих других вылазок русских; однако нам известно и наши друзья среди офицеров штаба генерала Ноги подтверждали, что несчастное ночное дело было самым тяжелым и гибельным испытанием, какому только подвергалась 3-я японская армия в течение всей кампании. [72]
Взгляд на прошлое
Генеральный штурм Порт-Артура потерпел неудачу. Японцы, естественно, должны были решить: следует ли продолжать штурмовать крепость и в утвердительном случае выяснить причины неудачи их планов. Разрешить первую часть вопроса очень трудно. Так как штурм оказался безуспешным, невозможно было предугадать, что должно или могло-бы случиться, если известные обстоятельства сложились бы иначе и если японцы заняли бы выгодное положение, которого они несомненно добились бы при небольшом счастье и немного лучших стратегических приемах. Мое личное убеждение состоит в том, что был момент, когда японцы могли воспользоваться обстоятельствами и обеспечить себе успех, и что границы победы и поражения были в течение одного небольшого промежутка времени очень неопределенные.
Мое мнение, подтверждавшееся и русскими офицерами, лично участвовавшими в этих боях: если бы японцы своевременно двинули больше сил вперед, именно 22 августа, когда они выбили русских с фортов Панлунга, и воспользовались бы своим выгодным положением в этом месте, не обращая внимания на потери, которые причиняли им соседние форты, если бы они бросили через брешь в укреплениях все войска, годные для дела, отрядив три или четыре полка для операций против Вантая и ближайших батарейных позиций, которые преграждали путь к городу, а другие части для наступления вниз к гавани — их усилия могли бы увенчаться успехом.
Русские войска были более или менее деморализованы. Русские солдаты — дети минуты, очень впечатлительные, с изменчивым, сообразно с обстоятельствами, настроением. От полного уныния до самых радужных надежд у них один шаг. Если дела идут хорошо, нельзя найти более храбрых и лучших солдат в мире, но, после продолжительных неудач, они способны потерять бодрость духа и сдаться. В этой кампании они потеряли веру в самих себя, так как терпели частые поражения, знали также, что одинаковая участь постигла их товарищей на севере. Офицеры говорили им, что Порт-Артур неприступен, что он сильнее всех тех позиций, которые они защищали до сего времени, что крепость вознаградит за все понесенные ранее потери и в ней можно обороняться, пока не прибудут на выручку с севера полки А. Н. Куропаткина, и что Балтийский флот, появившись в здешних водах, откроет [73] путь к победе и свободе. А между тем оказалось, что те самые войска, которые с успехом выбили их с таких сильных позиций как Наншан, Ойкесан и Дагушан, сразу пробили брешь в линии этой «неприступной» крепости. Если бы японцы тогда рискнули всем, двинулись бы вперед всей силой, проникли в город и разрушили все склады, я думаю, что гарнизон растерялся бы и Порт-Артур должен был пасть. Я сознаю всю трудность такого дела и понимаю, какой массой жизней надо было пожертвовать, но в такой отчаянной игре или все, или ничего. Японцы, как я пытался доказать, этого не сделали и в результате все ими предпринятое окончилось неудачей.
Бесполезно исследовать вопрос о том, что могло быть. Рассмотрим лучше другой вопрос: что именно было причиной неудач японцев?
Насколько я понимаю, причины эти были двух различных родов: с одной стороны мощь крепости, превосходная тактика командующего русскими войсками и, наконец, мужество этих войск, с другой стороны ошибки, сделанные японцами — не только отсутствие оценки затруднений, которые надо было преодолеть, но и тактика их и способы устранения этих затруднений. Последнего вопроса я касался уже в настоящей и предыдущих главах, но по отношению к русским вопрос этот заслуживает более детального рассмотрения.
Прежде всего крепость была гораздо сильнее, чем предполагали. В особенности опасным японцы считали расположение и устройство фортов таким образом, что они поддерживали и защищали один другого. Главный удар они направили на слабейший, как они думали, пункт неприятельских линий, на временно укрепленный редут Панлунг, но события доказали, что ограничиться борьбой только за эту позицию нельзя. Пришлось в действительности иметь дело одновременно с другими шестью фортами, принимавшими активное участие в обороне. После огромных потерь японцам удалось взять форты Панлунга, но огонь соседних фортов и батарейных позиций не позволял воспользоваться захваченным укреплением для наступательного движения, так как ежедневный список убитых, которыми они платили за удержание этих позиций, был слишком велик.
К долговременным фортам Порт-Артура японцы, за исключением немногих солдат, которые не отступают ни при каких обстоятельствах, никогда не подходили близко; лишь несколько месяцев спустя они попытались взять их штурмом и тогда вполне ознакомились с их силой. Если бы они знали в августе то, чему научились только в октябре, я сомневаюсь, чтобы штурм был бы когда-либо предпринят.
Другим фактором в деле являлась превосходная тактика русских, Не имея возможности без воздушного шара {29} определить расположение отлично замаскированных японских батарей и наблюдать за результатами [74] своей стрельбы по ним, русские благоразумно удерживались от артиллерийского боя, сберегая свои боевые запасы, пока неприятельская пехота не начинала наступления. Они оставались в своих блиндажах, хорошо зная, что даже самая жестокая бомбардировка, доведенная до высшей напряженности, не будет иметь большого результата для их сильных фортов и они молчали, пока японцы не приступали к атаке.
Генерал А. М. Стессель в этом случае снова выказал, как и в течение прежнего периода кампании, отличные способности. Контратаки вообще и в особенности ночью 23 августа доказали, как я старался разъяснить в предшествующей главе, что он вполне сумел выйти из трудного положения и своевременным, хорошо обдуманным и энергичным переходом в наступление обратить его в свою пользу. Кроме того он обладал даром полководца понимать настроение своих солдат {30}. В критический момент, когда после поражения они теряли бодрость, он. умел возбудить в них новую надежду и уверенность, а переходом в наступление будил в них врожденную храбрость и мужественный дух. Он знал, что батальон, который японцы послали к подошве высоты Вантай, находится в его власти. Здесь-то и надо начать нападение. Солдаты должны разбить его в этом месте, при удаче уничтожить совершенно и [75] этот первый успех, он уверен, отлично подействует на впечатлительных и легко воодушевляющихся солдат; их почти фаталистическое ожидание неизбежного несчастья изменится и они жизнерадостно уверуют в свои силы и возможность разбить в конце концов японцев. Как я заметил ранее, события доказали, что он превосходно изучил своих солдат.
Отличные тактические приемы генерала A. M. Стесселя выразились также в том, что превосходные средства обороны, имевшиеся в его распоряжении, как пассивные, так и активные, были всесторонне использованы и я думаю было бы интересно в этом отношении изучить немного детальнее эти средства обороны, с которыми встретились японцы при первом же нападении. По мере хода осадных операций обнаруживались все новые и новые приемы, о которых я и поведу речь.
Форты, на которые японцы произвели атаку, были все, за исключением Северного Киквана, временного типа. Это были земляные укрепления с блиндажами, устроенными из досок и земляных мешков. Перед редутом Люнгвэн находился большой и глубокий ров, такой же ров имелся перед шуйшиинскими люнетами, но не было каменных или бетонных эскарпов и контрэскарпов, рвы же не были вовсе снабжены капонирами.
Наиболее сильными пассивными средствами обороны этих фортов являлись один или два ряда проволочных заграждений. Так как проволока оказалась слишком крепкой, то японцы вначале старались повалить на землю все заграждение, подрезая колья, и в одном случае (при взятии высоты 174 м) им удалось это сделать. Но опыта этого, [76] насколько мне известно, не повторяли. Солдатам приходилось совершенно открыто стоять под неприятельскими пулями и благо, что они придумали другой способ уничтожения заграждений без особых потерь в людях.
Некоторое время этот способ применяли с успехом. Солдат подкрадывался к проволочным заграждениям ночью и привязывал веревки к концам некоторых кольев и затем с концами веревок скрывался в ближайших траншеях. Его товарищи должны были тянуть к себе концы и стараться свалить все приспособление. Русские скоро разгадали в чем дело и в следующий раз, когда японцы затеяли эту же самую игру, последние увидели, что колья были связаны проволокой и все их усилия оказались бесплодными.
Другой способ заключался в следующем: длинные бамбуковые шесты, наполненные черным, сильным, дымным порохом помещались под заграждением, зажигалась трубка и, таким образом, часть проволоки взрывалась. Такие шесты, между прочим, употреблялись иногда при нападениях на блиндажи и капониры на фортах — они вталкивались через амбразуры или входы, где и взрывались; сильный черный дым душил и ел глаза защитников, поднимая густое, темное облако перед атакующими, и скрывая их от неприятельского взора.
Иногда солдаты, имея каждый перед собой большой щит для защиты, могли среди бела дня спокойно приступать к разрезанию проволоки на глазах неприятеля. Вес каждого щита, сделанного из двух железных пластин толщиной в 1/4 дюйма {31}, соединенных вместе, составлял около 80 английских фунтов {32}. Небольшое отверстие вверху давало возможность щитоносцу видеть дорогу. Действовать для этой цели надо было через выемку, сделанную в конце щита. Щит спускался ниже колен и прикреплялся к плечам. Двигаться можно было очень медленно, но быстрее черепахи. Первый солдат, посланный со щитом, был встречен сильным ружейным огнем, [77] пули попадали прямо против груди, не пробивая щит, но толчки от пуль, ударивших с силой большого молота, свалили его на землю. Солдат не был ранен, поднялся и, хотя ему непрестанно наносились удары, заставлявшие его останавливаться и шататься, все-таки достиг заграждения.
Иногда привязывались сзади две бамбуковые палки, верхние концы которых были прикреплены к веревке вокруг талии, а нижние — свешивались и волочились по земле. Когда удары пуль о щит заставляли солдата терять равновесие, он упирался бамбуковыми палками в землю, они и удерживали его от падения. Способ этот не был надежным и к нему прибегали редко.
Наиболее часто применялся следующий способ: пехота или саперы, с наступлением темноты, подкрадывались с величайшими предосторожностями к заграждениям и, лежа на спинах, солдаты старались перерезать проволоку большими ножницами. Способ этот, однако, как я говорил, приносил мало пользы и мне рассказывали, что солдаты приходили в такую ярость, что бросали свои ножницы, хватали проволоку руками и зубами, скручивали, тащили и раскусывали ее, заменяя с успехом ножницы своими зубами. Я не ручаюсь за достоверность, но слышал об этом от японских офицеров; во всяком случае известно, что у большинства японских солдат великолепные зубы. Позднее были доставлены более крепкие ножницы с длинными ручками, которые при энергичном применении успешно выполняли свое назначение.
Когда лучи прожектора останавливались на работавших над уничтожением заграждения, они притворялись мертвыми или ранеными, но, как только прожектор поворачивали, они снова принимались за свою работу. Русские, конечно, раскусили этот маневр и постоянно опасались того, что кто-то да находится около проволочных заграждений и расстреливали всех, не исключая и санитаров с носилками и флагами Красного Креста, не признавая ничего святого.
Из активных средств обороны на первом плане несомненно надо поставить прожекторы и пулеметы. Я старался в предыдущей главе дать понятие о том, какое действие оказывали прожекторы на осаждающих. Русские пользовались этим средством с величайшим искусством и ловкостью. Способ совместного действия ракет со звездами и прожекторов для обнаружения неприятеля и управление прожекторами с целью одновременно освещать местность, по которой следует неприятель и ослеплять его светом, приводя в расстройство, были превосходны. Русские изучили это средство лучше, чем кто-либо, что и выказали в ловком маневре, когда, благодаря прожектору, были завлечены в смертельную западню войска 1-й дивизии, вообразившие, что свет шел от японских ракет.
Как я уже говорил ранее японцы уклонялись от обсуждения событий ночи 23 августа и не считали это дело серьезным. Они также не желали сознаться, какой вред был причинен им русскими прожекторами, тем не менее заслуживает внимания тот факт, что после 23 августа японцы никогда более не предпринимали ночного нападения там, где лучи света могли обнаружить их, тогда как вылазки и контратаки [78] русских производились ночью, когда они могли извлечь наибольшую пользу из сильных источников света.
Хотя японцы не любили говорить об этом, но были согласны, что пулеметы русских имели огромное значение для обороны. Прожекторы неподвижны, говорили они, и местность вокруг Порт-Артура так неровна, что избежать их свет возможно, но пулеметы можно поставить почти повсюду и легко переносить с места на место двумя людьми; обнаружить их и вывести из строя почти невозможно, действие их для японцев было самое гибельное и благодаря этому русские отбивали атаку за атакой, причиняя им жестокие потери. Никто не мог устоять против их огня и неудивительно, что японцы боялись их и даже самые храбрые трусливо отступали, когда неприятельские пулеметы начинали отбивать свою дьявольскую трескотню. Русские стреляли из них с изумительной точностью, даже с большого расстояния и вообще владели ими блестяще.
Пулеметы русских имели калибр 8 мм {33}, японцев — 6,5 мм. Последние, системы Гочкиса, были большей частью изготовлены в Токийском арсенале; первые, интересно отметить — поставлены лондонской фирмой Виккерса с сыновьями и фирмой Максима. [79]
После бала
В течение первых нескольких дней после неудавшейся атаки японцы, казалось, были смущены. Они были уверены, что войдут в Порт-Артур к этому времени и все их планы будущей кампании основывались на этом предположении. Они не могли выполнить того, чего от них с нетерпением ожидали на родине, скорбь угнетала их сердца и повергала в глубочайшую печаль. Они сознавали, что должны теперь приступить к правильной осаде и понимали, насколько трудны операции против крепости, линия фортов которой растянулась на расстоянии более 12 миль; много времени нужно на это потратить, много понести потерь, а между тем результат военных действий на севере был в сильной зависимости от того, как долго они здесь будут задержаны. Они потеряли свыше 15 000 людей в течение последних шести дней и 3000 или 4000 — при оттеснении неприятельских аванпостов у Дагушана и на высотах к западу, близ бухты Луизы — словом, почти столько, сколько считали они будет стоить им взятие всей крепости. Центральная дивизия {34} потеряла почти половину людей. Некоторые полки были совершенно стерты с лица земли. К 25 августа 7-й полк, который вынес всю тяжесть сражения на Восточном Панлунге, мог насчитать всего шесть офицеров и 208 солдат, другие полки находились почти в таком же печальном состоянии.
Орудия японцев оказались совершенно недейственными против сильных фортов. Бомбардировка, продолжаясь в течение нескольких дней, была очень жестокой и молчание неприятельской артиллерии давало повод думать, что огонь японцев заставлял русских артиллеристов держаться блиндажей и не позволял управлять орудиями. Затем, позднее, те самые орудия, которые, казалось, вынуждены были молчать, внезапно скрывали огонь и приводили в расстройство атакующие войска.
Японцы верили, что русский гарнизон совершенно деморализован продолжительной, тяжелой бомбардировкой, а между тем русские выступали со своих позиций, вступали в бой и разбивали их в открытом поле. Для японцев было тяжелым ударом убедиться, что они ошиблись в своих расчетах во всем — как относительно силы крепости, [80] так и успешности их наступательных операций, а равно моральной и численной слабости неприятеля; нужно было несколько дней, чтобы опомниться от тяжелой неудачи. Однако такое положение вещей продолжалось недолго. Японский солдат — мужественный человек в полном смысле этого слова. Тяжело было признать себя разбитыми впервые за эту войну, но раз они признали этот факт и то, что средства, применявшиеся ими, не достигли цели, они не успокоились на этом, не рассуждали о том, что могло бы быть, не придерживались упрямо, подобно русским при Плевне {35}, тех же самых способов и не пали духом. Они мужественно оценили свое положение и принялись за работу, чтобы достигнуть цели другими средствами и другими путями. Они поняли, что атаковать крепость открытой силой нет смысла, так как в этом случае неприятель пользовался всеми преимуществами чрезвычайно сильных укреплений. Быть может они предполагали, что возможно, по крайней мере, отчасти уравнять шансы ночными атаками, но неприятельские прожекторы вскоре рассеяли эту иллюзию и атаки эти стали еще более трудными, чем дневные. [81]
Но одна вещь была упущена: надо было сделать приспособления для защиты солдат во время наступления, подобно тем, которыми пользовались защитники крепости за ее валами. Земля должна была вести борьбу с землей. Ни шагу без земляного вала или мешков с песком на фронте для защиты от неприятельских пуль. По пути должны быть построены блиндажи, где люди могли бы отдыхать и спать в свободное время. Надо было провести много миль сап то через рыхлую наносную почву, то через горы сланцеватой глины, то, наконец, через скалы из конгломерата известняка, кремня и кварца, настолько крепкого, что приходилось его выдалбливать.
Сапы нельзя было вести по прямым линиям к фортам, иначе, конечно, они подвергались бы анфиладному огню, а зигзагами, дабы защищающий вал был всегда обращен к неприятелю. В этом случае вопрос шел не о защите людей от одного только форта, но от всех фортов как слева, так и справа, так что эти сапы или апроши должны вообще были проведены более извилисто и параллельно между собой, чем это обычно делается. Такая работа, конечно, продолжительна, медленна и утомительна, вероятно будет стоить многих жизней, но это единственный путь и японцы, взвесив положение, приступили к делу без колебаний.
Сапы бывают двух видов: апроши и параллели. Апроши, как указывает их название, это пути, ведущие к позициям, которые предполагают атаковать, достаточно извилистые, чтобы избежать анфиладного огня. Параллели можно рассматривать как оборонительные позиции для апрошей, позволяющие сосредоточить в них достаточную силу, чтобы противостоять неприятельским контратакам. Число параллелей зависит, конечно, от расстояний основания (или первой параллели) до форта и от конформации грунта, а также от упорности обороны, силы и решительности нападений на головы сап. Поэтому расстояние между параллелями дает указание на более или менее решительный характер, с которым велась оборона. У Порт-Артура было много параллелей.
В старые времена, когда еще не было дальнобойных орудий, когда расстояния были короче и все могло быть сделано методически, по правилам и определенным формулам, при правильной и хорошо веденной осаде применялись три параллели, обыкновенно с двумя или тремя рядами апрошей, ведущих одна к другой. В те времена орудия обыкновенно помещались в параллелях, чтобы быть ближе и успешнее действовать против валов, которые подвергались обстрелу, так что параллели были совершенно обработаны, широки и снабжены установками для орудий, бивуаками и так далее.
В наши дни все это изменилось. Такой правильности саперных работ давно уже не существует. Извилины апрошей обыкновенно короче и вместе с тем уже, сообразно неровностям грунта, на однообразие и чистоту внимания не обращается. Орудия стреляют также хорошо, даже лучше с позиций на тысячи ярдов, как и с расстояния в несколько сот ярдов в параллелях, где они, кроме того, должны быть несомненно разбиты в короткое время. Параллели и апроши делаются поэтому уже, в среднем ширина первых около 8 футов и последних — 3–4 фута. [82]
В Порт-Артуре они были снабжены брустверами из земляных мешков на стороне, обращенной к неприятелю и сделаны достаточно глубокими, чтобы человек, стоя прямо, мог ходить в них. Брустверы параллелей были снабжены амбразурами, а в апрошах, ближе к атакуемому форту, помещались небольшие деревянные мортиры для ручных гранат. Там, где грунт был очень тверд, например, у Суншу и Эрлунга, где саперы должны были работать в твердой скале, глубина и ширина апрошей уменьшались и людям приходилось проходить в них согнувшись. В некоторых случаях рыли только одну сапу, но обыкновенно открывались одновременно две апроши и, когда сапы подвигались достаточно, их соединяли новой параллелью.
Кроме того японцы за время штурма пришли на опыте к тому убеждению, что орудия их недостаточно действенны против фортов и тяжелой артиллерии неприятеля. Для них стало очевидным, что казематы и блиндажи на фортах выдерживали самую сильную бомбардировку и что поэтому необходимо доставить с родины еще больше орудий и притом самых тяжелых.
Наконец предстояло пополнить вновь поредевшие ряды пехоты и увеличить состав инженерных войск, чтобы ускорить ход саперных работ.
Японцы, как это будет видно, всецело занялись этим в ближайшее время. Они начали вести сапы против всех позиций, которые предполагали атаковать, и прежде всего по направлению ко взятым фортам Панлунга, чтобы соединить их безопасными ходами сообщений с базой. Так как путь от выхода из ущелья к фортам был сравнительно небольшой и почва не особенна твердая, эта часть работы была выполнена быстро.
С 28 августа до половины сентября прибывали подкрепления и орудия: около 16 000 солдат, главным образом второго призыва, три роты саперов, несколько батарей скорострельных орудий, 20 4,7-дюймовых, шесть 6-дюймовых морских пушек и первые шесть из общего числа восемнадцати 11-дюймовых гаубиц, сыгравших такую огромную роль в течение последней части осадных операций.
Тем временем русские приступили к наступательным действиям. Каждую ночь производились вылазки против захваченных фортов Панлунга, но без успеха. Японцы приступили немедленно к работам по укреплению взятых фортов против нападений со стороны русских; были прорыты новые траншеи и сооружены новые брустверы; некоторые из старых блиндажей могли еще быть использованы, но были построены еще и новые, таким образом гарнизон укреплялся здесь изо дня в день. Форты подвергались с промежутками тяжелым бомбардировкам, подземные работы от Китайской стены и ближайших русских позиций продвигались вперед и шли безпрерывно днем и ночью. Потери японцев в первые две недели превышали 100 человек в день на каждом форте и лишь не ранее 8 сентября положение их стало прочным настолько, что русские принуждены были отказаться от мысли овладеть снова фортами, хотя подземные работы продолжались. Некоторое время спустя я побывал на этих фортах и нашел, что они стали похожи на соты пчел, так много было здесь сап и траншей, брустверов [83] и блиндажей, словом, невозможно было представить себе, какой они имели вид до взятия их японцами.
Сознавая невозможность отобрать взятые форты, русские, чтобы ослабить значение их для неприятеля, как оплота для будущей атаки, приступили к укреплению Китайской стены на гораздо большем протяжении, чем раньше, не только за фортами Панлунга, но и по всей ее длине. Во время атак 22 и 23 августа японцы могли атаковать Китайскую стену без особого затруднения и двинуть войска через нее в другую сторону для нападения на форт Вантай. Однако эта коммуникационная артерия между фортами представлялась для русских слишком важным звеном во всей системе обороны, чтобы допустить снова случайное нападение на нее. Поэтому русские приступили к делу энергично и в скором времени привели ее в такое оборонительное состояние, что она действительно стала связующим звеном всего восточного ряда фортов. Позднее японцы вынуждены были подходить к этой линии посредством сап таким же способом, как и против фортов, которые она связывала.
Когда японцы довели головы сап на небольшое расстояние от укреплений, русские ночью стали нападать на людей, работавших в траншеях. Небольшой отряд солдат спускался вниз под покровом тьмы и, бросившись внезапно на саперов, уничтожал их ружейным огнем, штыками или ручными гранатами и разрушал в несколько минут трудную работу целого дня.
После 23 августа русские совершили только одну вылазку в больших размерах, а именно ночью 27 августа. С начала генеральной атаки 19 августа стояла превосходная погода, хотя было очень жарко. Вечером [84] 27 августа над полуостровом разразилась сильная буря с грозой и русские, воспользовавшись этим, перешли в наступление по всему фронту. Шел проливной дождь, мы были вынуждены укрыться в наших палатках у подножья Фенхоаншана и крепко заснули, но около 2 ч были разбужены звуками ружейных выстрелов и трескотни пулеметов, раздававшимися в таком направлении, что, несомненно, у подножья высоты должно было происходить нечто серьезное. Быстро накинув непромокаемые плащи, мы взобрались по отвесным, крутым склонам нашей высоты, разгоряченные, мокрые и не вполне еще проснувшиеся. Здесь все наше удовольствие сразу было забыто при виде картины, представшей нашему взору.
Темная, как вечный мрак, ночь была подходящим фоном для оригинального зрелища; шла удивительная игра света и огня, совершенно ослепивших нас, когда мы поднялись на верхушку высоты. С промежутками в несколько секунд мрак сменился ослепительными, голубовато-белыми лучами света, быстро передвигавшимися по всему горизонту, то скрещивая ятаганы огня, как бесы тьмы в борьбе, то плывя в воздухе в виде огненных шаров, которые разрывались, разливая лучи по всем направлениям и освещая на мгновение всю местность чарующим, бледным светом под низко спустившимися желтоватыми облаками, которые гнались друг за другом на черном небосклоне. Были здесь и другие световые эффекты — узкие, резко очерченные конусы белого света, двигавшиеся по высотам и долине, расположенным перед нами, и внезапные потоки сияющих лучей, медленно исчезавших во мраке ночи. Русские пустили в ход не менее девяти прожекторов, более, чем даже в памятную ночь 23 августа, а ракеты со звездами одна за другой быстро взлетали по всей линии. Дождь лил как из ведра, и так как передвигавшийся свет освещал дождевые капли, то они блестели в лучах, как бриллианты, благодаря чему получался эффект почти сказочной красоты. Для полноты картины каждую секунду вспыхивали огни от орудийной стрельбы, разрывавшихся снарядов и шрапнели красного цвета, точно раскаленный уголь среди чудного, белого света.
Прибавьте к этому хаосу и шум битвы, происходившей на небе и земле, раскаты неумолкавшего грома, рев орудий всех калибров, беспрестанную трескотню ружей и пулеметов и снова страшные удары грома, заглушавшего все другие звуки, становившиеся тихими в сравнении с ним.
Что случилось? Мы не знали, не имели возможности проследить бой и были очень встревожены. Зрелище было великолепное и совершенно поглотило наше внимание — здесь природа и ум человеческий соединились вместе для самой удивительной и блестящей картины, которую мы когда-либо видели. После узнали, что вылазка была произведена в значительных размерах, но наступавшие были повсюду отбиты, и что продолжалась она более часа. Вскоре огонь орудий и ружейный замер; утихла буря и, спустя некоторое время, полный месяц осветил своим бледным светом всю эту местность, где уже царила полная тишина.
Небольшие вылазки и контратаки производились почти каждую ночь, даже днем, и велись с величайшей решительностью; хотя русским [85] так и не удалось взять обратно форты, но они причинили японцам очень серьезные потери и сделали жизнь на фортах сущим адом. Несколько самых отчаянных схваток произошли здесь впоследствии, причем обе стороны сражались с величайшей храбростью и дикой яростью.
В числе многих трофеев и любопытных предметов, найденных после боя и собранных в главной квартире генерала Ноги, были русские ружья, части пулеметов, снаряды всех калибров, саперные инструменты, части мин, другие предметы, затем обыкновенная сабля небольшого, легкого типа, без эфеса, которую русские офицеры носят на ремне через плечо.
30 августа небольшой русский отряд в 20 человек, под командой офицера, пытался сделать отчаянное нападение на Западный Панлунг. Они взобрались на самый форт, где завязался отчаянный рукопашный бой, японцы и русские смешались в этой дикой схватке. Русские сражались как львы, но горсть людей не могла одолеть гарнизон вчетверо сильнее их отряда и после геройской борьбы они все были перебиты. Японцы пришли в восхищение от такого подвига и с величайшим уважением отзывались о храбром русском офицере. Его сабля наверное найдет почетное место в одном из музеев в Токио.
Но кроме пехоты во время наступления действовала и русская артиллерия, которой в дни генеральной атаки удалось определить местонахождение нескольких японских батарей и начать их обстреливать, хотя, благодаря великолепным позициям, русским трудно было подбить японские орудия, но они тем не менее заставили неприятеля пережить трудные минута и при следующих атаках японские артиллеристы не были уже в таком безопасном положении, как это было в начале.
2 сентября одна из японских морских батарей на гребне высоты к северо-западу Шуйшиинской долины была совершенно разбита 10-дюймовыми снарядами с фортов Ицзешана и Лаотешана. В этот день я бродил здесь с двумя корреспондентами и имел великое счастье лично видеть с близкого расстояния часть одного из наиболее ожесточенных, артиллерийских сражений, происходивших здесь.
Когда мы прибыли, стрельба продолжалась не долго, но русские очень удачно пристрелялись и, хотя японские матросы мужественно держались у своих орудий, быстро отвечая на выстрелы неприятеля, скоро стало ясно, что орудия их не могут действовать против тяжелой крепостной артиллерии.
С нашего выгодного наблюдательного пункта мы превосходно видели японскую батарею, но некоторые холмы, лежавшие перед нами, закрывали неприятельские линии и, спустя некоторое время, мы поднялись на другую высоту в 300 или 400 ярдах вправо от батареи. С большой осторожностью мы перешли через гребень и залегли на южном склоне высоты между большими камнями, где было трудно заметить нас в наших костюмах цвета хаки и где мы рассчитывали наблюдать за ходом сражения в полной безопасности. Однако нам недолго пришлось оставаться в покое. Страшный треск раздался внезапно над нашими головами, немедленно затем снова — это упал снаряд на склоне высоты [86] позади нас и разорвался. Мы думали, что русские едва-ли станут тратить свои 10-дюймовые снаряды на трех безобидных военных корреспондентов. Спустя полминуты еще снаряд с ревом пролетел так близко, что мы почувствовали сотрясение воздуха, он разорвался еще ближе к нам, чем первый. После этого мы тронулись в путь. Взбежав на гребень высоты, мы укрылись в пехотной траншее от взора неприятеля и медленно прошли по ней 50–100 ярдов, чтобы уйти из сферы огня, хотя все-таки мы до сих пор не верили, что снаряды предназначались для нас, а думали, что один из восточных фортов открыл огонь по батарее, что прицел был взят слишком высоко и мы очутились в сфере попадания снарядов. Сделав затем на короткое время остановку, мы с величайшей осторожностью стали наблюдать из-за камней с конца траншеи. Едва мы успели установить наши подзорные трубы, как два снаряда пролетели и разорвались позади нас в нескольких ярдах. Дело становилось серьезным. Мы выпрыгнули из траншеи, пробежали гребень высоты и некоторое расстояние вниз по другому ее склону, где нас нельзя было увидеть с какого-либо форта, но здесь опять прогремел снаряд прямо вслед за нами.
Это нас разозлило. Русские поднимают слишком много шума из-за пустяков, подумали мы. Так как приближалось обеденное время и нам предстояла прогулка в течение часа, мы и решили идти прямой дорогой в лагерь. Русские, конечно, приняли нас за японских офицеров, наблюдавших с безопасного пункта за стрельбой своих батарей. Меня неоднократно обстреливали пулями и снарядами, но здесь я в первый и, надеюсь, последний раз удостоился чести «лично сопровождаться» 10-дюймовыми снарядами.
Я упомянул об этом происшествии, чтобы отметить бдительность русских и указать, главным образом, на легкомыслие, с каким они в это время тратили свои боевые запасы, в которых ощущалась такая острая нужда в последней стадии осады. Стрельба 10-дюймовыми снарядами по отдельным лицам, даже будь они офицеры штаба — это такое истребление боевых запасов, которое, даже при неограниченном подвозе, едва ли может быть оправдано.
Мы побывали на морской батарее двумя днями позже и познакомились с результатом действия 10-дюймовых снарядов. Крепкие брустверы и траверсы были разбиты и представляли из себя бесформенную массу; орудия были частью подбиты, частью вероятно увезены; блиндажи были совсем разрушены, общий вид укрепления совершенно изменился и невозможно было поверить, что мы видели здесь недавно сильную и хорошо устроенную батарею. Мы отыскали в скале щель, сделанную последним из «наших снарядов» в двадцать футов диаметром и свыше пяти футов в глубину. Если бы снаряд разорвался также близко перед нами, как это случилось позади нас, то в углублении, которое он сделал, мы трое могли бы найти достаточно места для упокоения на вечные времена. [87]
Японская походная госпитальная служба
Во время сравнительно спокойного периода, который наступил после бурных дней первого генерального штурма, интереснее было наблюдать за тем, что происходило в тылу боевой линии, чем следить за самими боевыми операциями. На передовых линиях все было поразительно спокойно. Мы слышали время от времени гул крупных орудий, можно было днем и ночью слышать оружейную трескотню, но мы так привыкли к этим звукам, и они казались такими тихими и незначительными в сравнении с адским грохотом, который раздавался незадолго перед тем, что мы не обращали на это почти никакого внимания. В то же время саперы, без всякого отдыха, днем и ночью, бесперерывно вели свою подземную работу и нам было видно как темные зигзагообразные линии понемногу приближались к укреплениям и с каждым днем движение их вперед становилось заметнее.
В тылу же боевой линии царила кипучая жизнь и оживление. Из нашего лагеря у подножия Фенхоаншана был отличный вид на всю широкую равнину, которая полосой тянулась к северу горной цепи. До сих пор мы имели мало времени для наблюдения за тем, что тут происходило, так как все мысли были обращены к югу, где шел бой; но теперь у нас было много свободного времени и мы скоро пришли к заключению, что изучение внутреннего устройства и работы того громадного орудия войны, каким является современная армия, заслуживает полного внимания.
Первые дни после большого боя бросались прежде всего в глаза бесконечные вереницы носилок, которые со всех сторон направлялись к Чжанлинской железнодорожной станции. Носилки выносились из полевых госпиталей на руках крепких китайских или манчжурских кули. В сфере огня эту обязанность конечно исполняли солдаты-санитары. В течение всей осады эта часть санитарной службы была в особенности тяжела. Немыслимо было уносить с поля сражения раненых при дневном свете, так как русские не могли или не хотели делать различия между санитарами и строевыми солдатами. Поэтому раненые выносились лишь с наступлением темноты.
В первую ночь, по распоряжению японского главного медицинского инспектора, солдаты-санитары вышли по обыкновению попарно, со своими носилками. Так как было неизвестно, как русские отнесутся [88] к этим отрядам, то были вызваны охотники и двадцать самых сильных и храбрых выбраны для этого опасного дела. Они выступили, продвигаясь вперед без особых предосторожностей; с русских позиций по ним открыли огонь и в этом небольшом отряде три человека были убиты и десять ранены. В следующую ночь санитары были опять высланы попарно, но без носилок, и продвигались с большими предосторожностями, но были скоро открыты неумолимыми лучами прожекторов и вновь подверглись расстрелу. Таким образом, пришлось оставить этот способ и с этого времени каждый санитар действовал в одиночку. Он полз к раненому, пользуясь каждой малейшей складкой местности, каждым камнем и кустиком, которые могли служить прикрытием, хватал раненого за ногу, за руку, или даже за ворот одежды и полз обратно тем же путем, волоча несчастного страдальца по земле с толчками и сотрясениями до ближайшего безопасного места, где имелся перевязочный пункт. Страдания раненых, выносимых при таких условиях, были ужасны. Несчастным должно было казаться верхом жестокости то, что их волочат таким образом по неровной земле, после того как они пролежали длинный, бесконечный день под палящими лучами солнца. Для многих это мучение начиналось как раз в то время, когда ночная прохлада начинала приносить им облегчение страданий. Но их положение было прекрасно в сравнении с теми, которые, по необходимости, оставались гнить на склонах холмов. Я не осуждаю русских. Прежде всего им не всегда было легко узнать, с какими намерениями японцы двигались по направлению к ним; кроме того им на опыте пришлось видеть японских солдат, которые притворялись мертвыми, чтобы потом перерезать их проволочные заграждения. Во-вторых, начиная с Наншаньского боя, велась ожесточенная война. Главной целью было убивать, и с обеих сторон обнаруживалось очень мало жалости. Раненый может выздороветь и вновь взяться за оружие, с мертвым все покончено и навсегда.
При каждой дивизии имелся отряд санитаров в 200 человек, который разделялся на три взвода и находился под начальством капитана и двух лейтенантов. Кроме того, в каждом батальоне было несколько солдат, которые прошли краткий курс санитарной службы и, в случае необходимости, могли быть употреблены для этого дела. Раненые сперва доставлялись на ближайший перевязочный пункт. Личный состав этих пунктов состоял из батальонных врачей с их помощниками (по одному врачу на батальон), и здесь раненым оказывалась первая помощь, накладывались временные повязки и бинты и затем их переносили на носилках в ближайший полевой госпиталь. Во время этой осадной войны было крайне трудно найти подходящие места для перевязочных пунктов. Они должны были бы находиться как можно ближе к боевой линии, но, по мере того как кольцо осаждающей армии сужалось и войска все ближе и ближе подходили к управлениям, было невероятно трудно найти свободное место, соприкасающееся с боевой линией, где можно было бы разбить палатки вне взоров неприятеля.
Большое число убитых и раненных врачей служит лучшим доказательством того, что они больше думали о своем долге по отношению к раненым, чем о своей собственной безопасности. [89]
В японской армии на каждую дивизию полагается шесть полевых госпиталей, из которых каждый может принять 200 раненых. Личный состав полевого госпиталя состоит из трех врачей, фармацевта и делопроизводителя, все в офицерских чинах, и кроме того нескольких не классных чиновников и солдат.
По прибытии в госпиталь, раненый поступал на попечение врача. Его раны промывались и на них накладывалась тщательная перевязка, пули извлекались, необходимые безотлагательные ампутации и операции тут же производились, после чего его помещали в круглую палатку, где он и оставался вместе с 10 или 12 другими ранеными, пока не находили возможным его выписать. Здесь не было особенного комфорта, обстановка была самая невзыскательная и я не думаю, чтобы европейская армия могла удовольствоваться таким устройством. Перевязки, лекарства и все остальное были самые дешевые. Раненые лежали на полу, на голых досках, без постелей, матрацов и подушек. Не было даже пологов для защиты от бесчисленных мух и москитов, которые были там более ядовиты и свирепы, чем где бы то ни было.
Между подножиями холмов, в узких долинах и извилистых оврагах, непосредственно за позициями пехоты, часто впереди батарей, везде можно было видеть эти палатки под сенью флага Красного Креста. Трудно было сказать, что достойнее удивления: умение, ловкость и неустанная заботливость японских врачей, или поразительная стойкость и выносливость японских солдат. С ужасными ранами, во время самых болезненных операций, люди лежали, не испуская даже стона. Только зубы судорожно стискивались и холодный пот покрывал лоб, когда боль становилась слишком острой. Только раз я услышал стон, или крик, и то от человека, у которого вся передняя часть головы и тела были обращены в клочья от ожога при взрыве снаряда.
Говорят, что нервная система японцев не так развита как наша, и что страдания, которые они испытывают не могут сравниться с тем, что мы чувствовали бы при тех же условиях. Врачи говорят, что их пищевой режим и весь обиход гораздо разумнее нашего и что, благодаря этому, они не подвержены разным осложнениям. Они также уверяют, что здоровое телосложение японцев делает их менее впечатлительными, чем нас. Если это действительно так, то это не послужит в нашу пользу, когда соперничество с восточными народами и избыток населения заставит западные народы принять тот же рациональный образ жизни.
Как и следовало ожидать, число ран от орудийных снарядов, сравнительно с ружейными ранами, было в японской армии у Порт-Артура значительно больше, чем в полевой войне. Статистические данные за июль и август показывают следующее:
ружейных и пулеметных ран — 72,16%
ран от орудийных снарядов и шрапнелей — 21,27 %
ран от холодного оружия — 6,57 %
Потери в пехоте были значительно больше, чем в артиллерии, но разница была не так велика, как это бывает во время полевых операций. Когда начались саперные работы, инженерные войска начали сильно страдать. Процент ружейных ран в голову, был незначителен, [90] но зато таких же ран от орудийных снарядов было 36,79 %. Приводим следующую таблицу распределения ран за июль и август: ружейные раны, %:
в голову — 21,16
в туловище — 25,72
в верхнюю часть ног — 26,66
в нижнюю часть ног — 26,46
раны от орудийных снарядов и шрапнелей, %:
в голову — 36,79
в туловище — 18,90
в верхнюю часть ног — 23,18
в нижнюю часть ног — 21,13
разные другие повреждения, %:
в голову — 22,47
в туловище — 12,83
в верхнюю часть ног — 25,26
в нижнюю часть ног — 39,44
Значительное число людей, унесенных на носилках, были не раненые, а больные. 3-я японская армия была особенно счастлива тем, что мало страдала от эпидемических и инфекционных болезней. Больше всего она страдала от злокачественного поноса и тифа. Статистические данные за июль и август показывают следующие заболевания:
тиф, %:
июль — 0,0
август — 0,10
понос, %:
июль — 2,13
август — 6,52
Но другая болезнь, совершенно не инфекционная, принесла здесь японской армии больше вреда, чем самая жестокая эпидемия, а именно бери-бери. Эта болезнь, как предполагают, вызывается каким-то микробом в рисе и известна в Японии, но, по-видимому, этот микроб достигает своего высшего развития в климате южной Манчжурии. Она не опасна, если ее захватить вовремя, но надолго выводит больного из строя, если же запущена, часто кончается смертью, нижние конечности парализуются и смерть наступает от паралича сердца. Симптомы этой болезни следующие: головная боль, общая слабость, боли и опухоль ног, в особенности в икрах, и полная невозможность стоять и даже ходить. Согласно статистическим сведениям общее число заболеваний бери-бери в войсках было следующее:
июнь — 81
июль — 1511
август — 8069
сентябрь — 6165
итого — 15826
Главный медицинский инспектор пробовал сперва предупредить эти заболевания, заменив рис пшеничным хлебом, но во время дождливого периода большая часть хлеба портилась при перевозке и солдатам, привыкшим к рису, хлеб не нравился. Кроме того, печение хлеба, [91] при том оборудовании, которое было под руками, было очень затруднительно, поэтому пришлось оставить эту попытку.
Но когда болезнь достигла широкого распространения, главный медицинский инспектор назначил смешанное довольствие из риса и хлеба, и с конца августа дневная порция состояла из 2 фунтов риса и 0,5 фунта хлеба. Эта мера оказалась спасительной и, со времени введения нового пищевого режима, число заболеваний заметно уменьшилось, хотя довольно большое число новых заболеваний были зарегистрированы даже в октябре и ноябре.
Полевые госпитали должны были быть всегда готовы принять, без предупреждения, значительное число раненых, поэтому, при первой же возможности, лежавшие в них раненые перевозились в дивизионный сводный госпиталь.
Сводные госпитали представляли большие резервы, куда стекались и собирались из полевых госпиталей потоки раненых и откуда они отправлялись целыми партиями на родину. При каждой дивизии был один сводный госпиталь, который обыкновенно открывался в деревне, в безопасном расстоянии от боевой линии, на равнине за Фенхоаншанским хребтом. Это были огромные учреждения, с соответствующим числом врачей и других служащих. Раненые помещались частью в палатках, принадлежащих полевым госпиталям (из шести полевых госпиталей каждой дивизии три обыкновенно устраивались как сводные госпитали), частью в китайских фанзах и оставались там лишь до того времени, пока не приобретали достаточно сил, чтобы вынести трехчасовой путь по железной дороге до Дальнего. [92]
Из сводных госпиталей раненые отправлялись на Чжанлинскую железнодорожную станцию, находящуюся в 3 или 4 милях за Фенхоаншаном и перевозились на открытых платформах, лежа на твердом полу, на одной простыне, в Дальний, в центральный госпиталь. Здесь они впервые встречали некоторый комфорт. Обширный госпиталь помещался в церкви и в некоторых из лучших зданий города.
Раненые укладывались в чистых, просторных комнатах, на хороших матрацах и были снабжены даже пологами. За ними ухаживали опытные врачи и сестры милосердия японского Красного Креста.
В центральном госпитале раненые делились на две категории: легкораненые, которые нуждались лишь в кратковременном лечении, чтобы возвратиться в строй, и тяжелораненые, которые нуждались не только в излечении своих ран, но также в продолжительном отдыхе и основательном лечении, чтобы приобрести достаточно сил для несения службы строевого солдата. Люди первой категории оставались в центральном госпитале, пока не становились вновь годными для полевой службы, остальные же отправлялись в Японию на госпитальных судах, как только врачи признавали их способными вынести морское путешествие. Во время этой войны было возведено в принципе, что при малейшем сомнении в возможности полного выздоровления раненый, часто даже против собственного желания, должен был возвращаться на родину. Это делалось как для пользы самого раненого, так и для удобства санитарной службы в сфере военных действий.
Во время этой войны, в распоряжении японской армии было 11 госпитальных судов. Два из них «Косай мару» и «Хакуай мару», принадлежали [93] японскому обществу Красного Креста, и два, «Кобе мару» и «Иокогама мару» — японскому правительству. Но так как количество потерь оказалось гораздо значительней, чем предполагали, то правительство зафрахтовало еще семь судов и приспособило их для этой цели. Шесть из них («Хакуай», «Косай», «Иокогама», «Мийосино», «Тариен», «Рохилла») поддерживали сообщение между Талиенванской бухтой и Японией, перевозя раненых 3-й армии и легкораненых из северных армий. Остальные пять судов перевозили тяжелораненых 1-й, 2-й и 4-й армий, которые были слишком слабы для железнодорожного путешествия, прямо из Инкоу в Японию. Даже с этими семью добавочными судами госпитальный флот был постоянно занят, безостановочно крейсируя между центральными госпиталями и Японией.
В Талиенванской бухте, где 2-я и 3-я армии устроили свои базы (Талиенван и Дальний), можно было ежедневно любоваться красивыми, белыми госпитальными судами, с широкой красной или зеленой полосой вокруг всего корпуса, весело расцвеченными флагами, японским и Красного Креста.
Среди темных канонерских лодок, истребителей, миноносцев, черных угольщиков и транспортов, госпитальное судно казалось стройным и изящным и похоже было на хорошенькую девушку в среде пожилых друзей ее отца.
Эти суда, приспособленные из пассажирских пароходов, около 3000 тонн водоизмещения, были так же хорошо оборудованы, как и красивы. Когда оказалось, что война неизбежна, они были взяты в распоряжение правительства, которое приспособило их для новой службы. Кроме отличного помещения для 200 больных и раненых на каждом судне имелись операционная комната и рентгеновский аппарат, кроме того они были снабжены всеми новейшими инструментами и приспособлениями.
С прекрасного госпитального судна раненые свозились в один из центральных госпиталей в Моджи, Уджина или Осака, и как только они становились способными к путешествию, их направляли в дивизионный госпиталь, каждого в свой округ. Здесь они оставались, в родной стране и вблизи родных до тех пор, пока не укреплялись настолько, что могли вернуться обратно в строй или же возвращались в свою семью.
Санитарная система японской армии, может быть, будет яснее понята из схемы, показывающей все градации, которые раненый должен пройти от поля сражения до родного дома.
Как видно, японская санитарная часть организована на тех же основаниях, как и в европейских армиях, и в этом отношении у них нечему учиться. Все их оборудование, перевязочный материал, носилки (у них нет особых лазаретных повозок), кровати и тому подобное дешевле и беднее и раненые пользуются меньшим комфортом, чем в западных армиях. Мелочь, на которую я обратил особое внимание — это удобная и остроумная укладка медицинских и хирургических инструментов в очень небольших сумках, в которых помещалось большое количество предметов и каждая вещь могла быть легко и удобно взята. [94]
Но если их организация и снабжение могут дать мало поучительного, зато каждая армия могла бы гордиться таким опытным, храбрым и неустанно работающим личным составом, каким является японский персонал. В течение одного дня тысяча раненых поступили в полевой госпиталь, и хотя, конечно, многим пришлось долго дожидаться своей очереди, но врачи не дали себе ни минуты отдыха, пока все раненые до одного не были осмотрены и перевязаны. Надо также запомнить, что во время этой войны раны были значительно худшего характера, чем раны, встречающиеся обыкновенно во время полевых операций. Как показывают вышеприведенные статистические данные, число ранений от орудийных снарядов было почти вдвое больше, чем это имело бы место при обыкновенных условиях войны, а число ранений холодным оружием было также сравнительно значительно. Немало людей было ранено ручными гранатами, такие раны ужасны и труднее всего поддаются лечению. Надо еще отметить одну особенность. Во время осады ружейная пальба часто производилась в упор, на расстоянии 25–50 саженей {36} (53–107 м. —Ред. ), а на такой дистанции ружейные пули наносят очень тяжелые раны, имеющие вид больших грушевидных отверстий в человеческом теле и похожи на раны от пуль дум-дум.
Таким образом японский врачебный персонал был выше всякой похвалы. Врачи несли свою трудную и тяжелую службу без всяких колебаний и делали свое дело прекрасно. [95]
Лагерь и лагерная жизнь
Длинные темные вереницы носильщиков, с их окровавленным грузом, двигаясь по извилистым дорогам и тропинкам, среди полей, где китайские земледельцы занимались жатвой, встречались с другими вереницами. Это были подкрепления, которые начинали приходить на замену больных и раненых, или же тех, которые лежали, окоченелые и холодные, в своих неглубоких могилах, усеявших всю окружающую местность. Первый эшелон подкреплений прибыл 28 августа, но главные силы новых войск, которые все состояли из людей второго призыва, подошли к середине сентября. Их было около 16 000. Все они выглядели свежими и бодрыми, в новых, чистых мундирах, и заметно отличались по внешнему виду от тех, которые были в походе и трудились уже в течение многих месяцев.
Большую часть этих войск составляла пехота. Некоторые из них были направлены прямо в боевую линию и зачислены на пополнение поредевших рядов, но большая часть были расположены лагерем у того самого места, где мы разбили свою палатку, и вся равнина перед нашими глазами скоро оживилась кипучей жизнью и запестрела яркими цветами. Появились большие, круглые, белые палатки для офицеров и длинные бивачные шатры цвета хаки для солдат; ружья составлены небольшими изящными пирамидками, красные одеяла вынесены для проветривания и наброшены на шатры для защиты от солнца; виднеются сотни и тысячи солдат; одни лениво лежат на земле, другие чистят оружие, варят пищу, таскают дрова или же заняты бесчисленными мелочами своей лагерной жизни; ординарцы и рассыльные носятся верхом и пешком; длинные вереницы вьючных лошадей тянутся от интендантских складов; слышны смех, шутки и пение; роты выступают на учение; раздаются громкие команды, но нигде не слышно ни труб, ни барабанов. Ночью, когда в палатках и на биваках зажигались фонари и все лагерные огоньки загорались, вся равнина становилась похожей на большой город и отдаленный гул голосов, ржание лошадей, и случайный звук концертино или самисена делали иллюзию еще более действенной.
Шатры сделаны из квадратных кусков непромокаемого холста, зашнурованных вместе. Каждый солдат имел при себе одно полотнище с куском тонкой и крепкой палаточной жерди. Такой способ несения [96] палаток употребляется во многих европейских армиях, но там полотнища, из которых составляются шатры, треугольные, тогда как в японской армии они квадратные. Каждое полотнище имеет 3 фута 6 дюймов в квадрате и снабжено по сторонам отверстиями и шнурками. В летнее время шатры разбивали, чтобы защищать от солнца и, вместе с тем, давать свободный доступ воздуха, и биваки имели такой вид первые три недели после прибытия свежих войск.
Но в тех странах нет осени. От томительно жаркого лета до невероятно холодной зимы только один шаг. 3 октября наступила перемена погоды. Я в то утро въезжал в Шуйшиин и к люнетам к югу от этой деревни, которые были взяты за две недели перед тем. Во время моей поездки в штаб 1-й дивизии небо вдруг заволокло и тяжелые тучи быстро пронеслись с северо-восточной стороны. В течение нескольких минут все небо сделалось черным как перед грозой. Думая, что это предвещает сильный дождь, я поспешил как можно скорее к штабу и едва я доехал, как поднялась гроза с силой урагана, опрокидывая палатки, разрывая их в клочья и разметывая их остатки по всему лагерю. Я сразу сообразил, что это не простая буря, а хорошо знакомый мне манчжурский пыльный ураган, и я отлично знал, что это обозначало. Время уже клонилось к вечеру, а в такую погоду и при таких дорогах я хотел быть дома до наступления темноты и поэтому тотчас же стал верхом и выехал по направлению к нашему лагерю. Тогда только разыгралась настоящая буря. То, что было до того, оказалось только предвестником урагана. Я видел пыль, которая, заслоняя все желтовато-черной стеной, приближалась ко мне со скоростью курьерского поезда, и в несколько секунд я был уже окружен ею. Ветер был так силен, что почти выбрасывал меня из седла, пыль наполняла мои глаза и ноздри и все поры моей кожи, колола мое лицо точно тысячи булавок и заставляла закрывать мои глаза как от едкого дыма. Эта поездка в восемь миль навстречу урагану была худшим испытанием в этом роде, которому я подвергался.
Буря, как это здесь обыкновенно бывает, продолжалась три дня, и когда она прошла, с ней ушло лето, и хотя мы имели еще немало хороших дней, но сезон ветров уже начался. Зима уже чувствовалась в воздухе [97] и ночи были очень холодны. От хаки и самой легкой одежды мы должны были сразу перейти к теплому зимнему платью и перенести наш лагерь на самое дно глубокого ущелья, куда ветер не мог проникнуть. Для солдат потребовалось то же самое. Надо было переустроить весь их лагерь и они выказали много сообразительности, чтобы устроиться удобно и уютно. Вблизи крутых холмов они вырывали в склонах большие пещеры и там помещались. В некоторых местах они строили хорошенькие домики из нескольких кусков дерева и глины, а иногда из мешков с песком, в равнинах же более всего в ходу были землянки, углубленные в землю на 3 фута, с перпендикулярными стенами. В эти землянки спускались по нескольким ступенькам.
В той части землянки, где люди спали, пол был покрыт соломой и отрубями, в средней же части земля крепко утрамбовывалась. Крыша делалась из непромокаемых полотнищ, связанных вместе, и края их зарывались в землю. Такие биваки великолепны в стране, где мало выпадает снега. Они удобны, теплы и хорошо проветриваются. В стенах солдаты вырывают небольшие ниши, где хранят свои припасы и другое имущество. Все это устройство было чисто и удобно и те, которым приходилось жить в этих землянках, могли считать себя счастливцами.
Позднее, когда наступила настоящая зима, со снегом и холодными северными ветрами, даже это устройство пришлось улучшить. Крыши из полотнищ были сняты и заменены деревянными жердями, на которых расстилали циновки и насыпался толстый слой земли. Землянки делались глубже и стены толще, чтобы лучше защищаться от холода. Некоторые дома строились из пустых ящиков от пива, наполненных землей и положенных один на другой. Один из лучших домов был сделан из резных китайских шкафов, что имело очень красивый и внушительный вид.
На передовых же позициях солдатам приходилось значительно хуже. Осадные параллели, в которых они находились, были шириной в 8 футов, так что они имели как раз достаточно места, чтобы прислонить свои палатки к стенке траншеи и иметь тропинку шириной в 1 фут вдоль их линии, но людям было конечно очень тесно и не было места для прогулки. К этим неудобствам присоединялась вонь от гниющих трупов. Эта вонь царила везде, но сильнее всего она ощущалась у Панлуншанских фортов, после упорных боев, которые там происходили [98] и беспрерывной перестрелки. Вонь была просто невыносима и видно было даже как истечения от гниющих трупов просачивались в траншеи.
К этому надо прибавить постоянную опасность. Ближайшие русские форты и Китайская стена отстояли всего на расстоянии нескольких сот саженей и их передовые посты были на расстоянии менее 50 саженей от занятых фортов. Перестрелка не прекращалась ни днем, ни ночью, иногда в траншеи попадали шрапнели и снаряды, так что солдаты никогда не могли быть спокойными и должны были быть постоянно настороже в течение недели, которую они проводили в этих окопах. Если они забывались хотя бы на минуту и высовывали голову из траншеи, то они подвергались обстрелу и часто бывали убиты на месте, так как русские назначали для этого своих лучших стрелков. Кроме того русские часто производили вылазки и контратаки, о которых я уже упоминал. Ночь за ночью повторялось одно и то же. Мы слышали ружейную пальбу, которая все усиливалась, к ней присоединялись пулеметы [99] и эта трескотня превращалась в грохот, когда крупные орудия прерывали свое молчание и одно за другим начинали стрельбу. Первые ночи мы обычно пытались узнавать, в чем дело, но скоро это оставили. Грохот обыкновенно прекращался менее, чем через полчаса, так что мы не успевали собраться с мыслями, одеться и взобраться по крутой тропинке на наш наблюдательный пост, как все уже кончалось. Первые две недели после взятия фортов, потери японцев достигали 100 человек в день на каждом форте; после они понизились до 20–25 и даже меньше.
Главные силы армии разбили свой лагерь у подножия холмов, за сапами. Характер почвы позволял везде находить для этой цели укрытые места, где войска могли жить в сравнительной безопасности, скрытые от неприятеля, хотя русские посылали иногда снаряды в такие места, где они предполагали, что японцы разбили свои лагеря. Несколько снарядов пролетело также и над нашим лагерем и несколько осколков снарядов и шрапнелей упало в нескольких шагах от наших палаток; они были подобраны еще горячими. Но, как я уже сказал, эти места были почти совершенно безопасны и несчастия случались там сравнительно редко. Как правило, лагеря были расположены на заднем склоне холмов и очень часто приходилось сверху донизу разделывать холмы террасами, чтобы было где разбить палатки и шатры. Но японцы мастера в этой работе; недаром половину своей собственной страны они превратили в террасы. Они врезаются в холм, строят на этом месте и проводят прекрасные дороги или широкие тропинки, от террасы к террасе, по очень неудобному склону, до самой вершины холмов, которые без этого были бы неприступными. Даже лошади помещались таким образом, и в особенности в штабе 1-й дивизии было интересно наблюдать, как они стояли по две или по три на маленьких террасах, похожих на балконы, почти на вершине холмов, задом к перпендикулярной стене, вырезанной в склоне, впереди же отвесный обрыв доходил до лежащей внизу долины.
Конечно, такие приспособления устраивались только для лошадей штабных офицеров. Все артиллерийские и обозные лошади помещались в лагерях, которыми была усеяна вся местность в тылу армии, образуя длинный полукруг от одного побережья до другого. В теплое время года они, конечно, помещались на открытом воздухе, когда же наступили холода, для них были устроены во многих местах шатры из циновок и навесы. Лошади были в общем очень неважные, хотя в некоторых батареях имелись хорошие коренники, но большая часть — такие скверные и с пороками лошади, каких я не видел ни в какой другой армии. Я не знаю, становятся ли лошади норовистыми от дурного обращения, или же японцы с ними так обращаются оттого, что они слишком злы. Из всех цивилизованных наций, без исключения, японцы самые скверные лошадники, в самом широком значении этого слова. Они не только плохие всадники, так как их телосложение мешает им иметь хорошую посадку, но они не имеют понятия о том, как надо обращаться с лошадью, чтобы получить от нее максимум работы при наименьшем расходовании сил. Они не имеют понятия о еще более важной вещи, как надо воспитать, выездить и надлежащим [100] образом ухаживать за лошадью. Воспитание отвратительное: получаются узкогрудые, с высокой холкой, разбитые на ноги, худые клячи, со слабым передом и еще более слабым задом; что же касается выездки, то я не думаю, чтобы хоть одна, за исключением лишь немногих офицерских лошадей, могла бы выдержать испытание в любой из европейских школ. Люди не имеют ни любви, ни склонности к лошадям и смотрят на них как на врагов, как на существо, которое надо укротить. Я ни разу не видел, чтобы японский солдат ласкал свою лошадь или же старался сделать ее своим другом. С лошадьми обращаются жестоко и непременным результатом этого является то, что они становятся норовистыми, если это качество не было у них природным {37}.
Говоря о лагерной жизни, следует отметить еще одну вещь, достойную внимания. Я уже говорил, что солдаты ежедневно выводились на учение. Обыкновенно оно продолжалось недолго и состояло, главным образом, в гимнастических упражнениях для поддержания бодрости в людях; но однажды в течение недели или десяти дней равнина перед нами принимала вид Альдершата во время маневров. Ротам производилось учение по целым часам, без перерыва, в течение всего утра и дня, и делали примерные атаки на какой-нибудь из окрестных холмов, или же просто перебегали поле по направлению к какому-нибудь оврагу, который должен был изображать русские окопы.
Вместе с тем мы еще обратили внимание на следующее. На склоне крутого холма, у подножия которого разбит наш лагерь, был построен род алтаря, украшенный цветами и зеленью, и покрытый рисом, пирогами и другими съедобными вещами. Два или три раза мы видели распростертыми перед этим алтарем значительное число солдат, выстроенных в несколько каре. Затем начинался род церковной службы, при участии буддийских священников, в вышитых золотом одеяниях, которые совершали богослужение, после чего несколько старших офицеров выступали перед войсками и держали им речь.
Долго мы не могли узнать, в чем было дело. Все японцы были очень сдержаны по этому вопросу. Мы думали, что это богослужение в память товарищей, павших под Порт-Артуром, и никому из нас не пришло в голову связать это богослужение с усилением деятельности по обучению войск. Но мало по малу настоящее соотношение этих двух явлений выяснилось, и хотя нельзя было узнать всех подробностей, но сущность дела оказалась следующей.
Во время атак на одну из неприятельских позиций были назначены для действия два полка — один из действующих дивизий, а другой из числа резервных полков. Первый полк был впереди и пошел первым на приступ. Несмотря на всю стремительность и отвагу, он был отброшен с тяжелыми потерями, и тогда резервному полку было приказано перейти в наступление. Случилось что-то необъяснимое, и, во [101] всяком случае беспримерное в храброй японской армии. Весь полк, то есть нижние чины, отказались наотрез, все до одного, пойти на верную гибель. Тогда командовавший полком майор выступил вперед, и под русскими пулями обнажил саблю, убеждая солдат следовать за ним, но ни один человек не тронулся. Майор был скоро убит и тогда, под влиянием ли угрызений совести, или же по другим причинам, люди пошли вперед и произвели наступление, которое было им приказано. Атака не удалась и они были отбиты с большими потерями.
Это было, как нетрудно понять, постыдным поступком, совершенно противным духу японских традиций, подобного которому не было в остальной армии, для нее он был непонятен и войска не знали, как отнестись к этому поступку. Полк был выведен из боевой линии на неделю или больше, и на это время ему были назначены, в виде наказания, усиленные учения, форсированные марши и атаки на крутые склоны холмов в самое жаркое время дня. Это были те самые войска, которые были распростерты перед алтарем на холме, чтобы присутствовать при богослужении в память их храброго майора и выслушивать от своего высшего начальства назидания о своих обязанностях и упреки за свое постыдное поведение.
По истечении некоторого времени полк был возвращен на передовые позиции; конечно все войска узнали об этом случае и я думаю, что виновным плохо пришлось от них. Я достоверно знаю, что когда был потребован отряд для подкрепления японских сил в Ляояне, командир этого полка выхлопотал для него разрешение войти в состав этого отряда. Я не знаю, искупил ли этот полк свое бесчестие и приобрел ли обратно свой престиж на другом театре войны. Спешу оговориться, что офицеры этого полка не причастны к этому постыдному делу и что их не в чем винить.
Я бы вовсе не упомянул об этом случае, если бы он не проливал свет на дело, которому я придаю огромное значение и которое относится к другому случаю; но я вернусь к этому в следующей главе. [102]
Глава 12.
Сигнальная и интендантская службы
Не только кипучая жизнь и оживленные сцены придавали особенный вид местности, занятой осаждающей армией. Весь профиль местности был изменен деятельными руками инженерных войск. Сеть дорог была проведена не только по равнине, для соединения разных лагерей между собой и с главной квартирой генерала Ноги, интендантскими складами и железнодорожной станцией, но также и по крутым склонам холмов к артиллерийским позициям, и через перевалы и наиболее низкие возвышенности Фенхоаншанского хребта к передовым позициям армии. Было проложено около 50 км дековильной {38} железной дороги и сотни миль телеграфных проводов пересекали местность. Были устроены лагеря и госпитали, кладбища и крематории, мастерские и сигнальные станции, траншеи и бомбовые погреба, холмы разделены террасами, в деревнях многие дома были разрушены артиллерийским огнем, другие — заняты войсками, или же обращены в склады, конюшни или госпитали, так что если обыватели, которые бежали из этих мест, возвратятся обратно, то они не без труда узнают свою родную страну.
Если проследить за направлением телеграфных и телефонных проводов, которые местами подвешены к легким и крепким бамбуковым жердям, частью же стелятся по земле, в кабелях, то видно, что большая их часть соединяют штабы дивизий со всеми полками, батальонами, батареями и даже с передовыми постами, а также и с головными сапами. В тылу провода, которые со всех сторон направлялись к главной квартире генерала Ноги, были очень многочисленны. Но пункт, к которому сходилось наибольшее число проводов, был высоким холмом, недалеко от нашего лагеря, где генерал Теджима, начальник осадной артиллерии, разбил свою палатку. Не менее 130 миль {39} телефонных проводов были проложены к этому месту и отсюда генерал мог лично наблюдать и командовать всей бомбардировкой. Хотя при обыкновенных обстоятельствах он предоставлял батарейным командирам [103] довольно большую самостоятельность, назначая лишь число выстрелов на каждый день и обозначая лишь в общих чертах те из неприятельских позиций, которые следовало обстреливать, он, однако, имел возможность во всякое время, особенно во время больших атак, принимать непосредственное командование всеми крупными орудиями и мортирами осадного парка.
Генерал Теджима не касался полевой артиллерии, которая находилась под начальством командира отдельной артиллерийской бригады. Эти батареи играли значительно менее важную роль, чем крупные орудия, хотя во время атак они приносили большую пользу шрапнельным огнем. Пулеметы, в количестве 22–24 на дивизию, были в непосредственном ведении начальников дивизий.
Почти вся сигнализация у японцев производилась при помощи телефонов, и хотя я слышал, что этот способ сообщения не был вполне удачным на других театрах войны, но под Порт-Артуром эта система действовала безупречно и значительно облегчила осадные операции. Устанавливая телефонное сообщение между всеми батареями и главным начальником, японцы достигли общности действий всех батарей, что было чрезвычайно важно для правильности их службы.
Другие способы сигнализации, употребляемые в европейских армиях, как например, флаги, электрические огни, гелиографы и тому подобные, применялись под Порт-Артуром очень мало. Даже на воздушном шаре, которым в первую неделю осады пользовались каждый день для исследования позиций неприятеля, но который потом поднимался лишь в редких случаях, сообщение было телефонное. Другие способы сигнализации, которые я наблюдал, употреблялись во время штыковых атак, когда до последней минуты поддерживался шрапнельный огонь, для прекращения которого атакующие подавали знак большим белым флагом. К этому я еще возвращусь в последующей главе, когда буду описывать сентябрьские атаки. Позже, когда японцы довели свои сапы до самых укреплений, а в особенности во время больших атак, когда было фактически невозможно определить с батарей расстояние, которое пехота уже прошла, японцы обыкновенно обозначали свою передовую позицию белыми огнями и указывали батареям направление, в котором следовало поддерживать огонь при помощи красных бенгальских огней.
Прежде чем закончить описание событий осады, следует коснуться одной отрасли деятельности армии, о которой мне еще не пришлось говорить, но которая имеет огромное значение для благоденствия армии — это интендантская и транспортная службы. Японцам в этом отношении приходится гораздо легче, чем большинству других армий, так как главная их пища состоит из риса, который очень удобен для перевозки, содержит значительно меньше влаги, чем всякие другие пищевые продукты, благодаря чему можно избежать перевозки излишнего груза.
Ошибочно многие думают, что японские солдаты питаются одним рисом. Это бывает в мирное время, но во время похода их лучше кормят: их дневной паек состоит из 2 фунтов риса, 0,5 фунтов пшеницы, 1 фунта свежих овощей и 0,25 фунта консервов (мясо, пикули или [104] овощи). Консервы очень хороши и помещаются в маленьких жестянках, в количестве дневного пайка в каждой. Свежие овощи состоят обыкновенно из китайской капусты, а летом также из репы, редиски и огурцов. Кроме того солдаты получают через день по 0,5 фунта свежего мяса, а два раза в неделю им раздаются сакэ, папиросы, сладкое пирожное, сахар и чай.
Их дневное жалование составляют 6 сен {40}, которые они обыкновенно тратят на папиросы, платя по 6 сен за десяток. Их запасная пища {41}состоит из мясных консервов и прекрасных бисквитов.
Японские войска хорошо обмундированы. Летом они носят куртки из хаки, почти такие же как и английская армия, шерстяные носки, крепкие башмаки с шнуровкой и белые, или цвета хаки, гамаши. Зимой они носят темно-синие мундиры германского образца. Головной убор и зимой и летом один и тот же и очень похож на германскую фуражку, с широким желтым околышем и металлической звездой на нем. В холодную погоду они покрывают голову капюшонами из мягкой шерстяной ткани, которые накидывают сверх фуражки. Эти капюшоны того же образца и сделаны из того же материала, что и русские башлыки.
Вся армия, за исключением кавалерии, носит одинаковые мундиры, и только цвет воротника и лампасов на шароварах различен для разных родов оружия: красный для пехоты, желтый для артиллерии, коричневый для инженерных войск, синий для интендантства и темно-зеленый для медицинских чинов. Кавалерийский мундир — ярко-красный, с желтыми шнурами и светло-зелеными галунами, невероятно пестрый. [105]
Опыт войны показал, насколько темные мундиры непригодны — они видны ясно на далеком расстоянии и это, бесспорно, сильно повлияло на то, что потери были так значительны. Люди это отлично понимали и можно было нередко видеть как выходя на передовые позиции они накидывали свои кителя из хаки поверх темных мундиров или выворачивали свои шинели с темной подкладкой; часто они носили особую куртку из козьего меха, мехом наружу. Я часто видел, как они накидывали поверх всего простые мешки. В одном случае, о котором я упомяну позже, солдаты одели поверх своих темных мундиров нижнее белье — фуфайки и кальсоны. Без сомнения, опыт войны приведет к полному изменению теперешней зимней формы, которая будет заменена мундирами из шерстяной материи цвета хаки, принятой для шинелей. Шинели прекрасны и сделаны из очень мягкой, легкой и теплой шерстяной ткани, с воротником из козьего меха для защиты шеи и ушей. Нижнее белье зимой также отличное и состоит из шерстяных вязанных фуфаек, чулок и кальсон, которые сделаны из наилучшего материала, а при шинелях и трех одеялах на каждого, солдаты чувствовали себя хорошо и тепло даже во время самых холодных ночей. [106]
При полном владении морем и железной дорогой, доходящей до самой японской боевой линии, транспортная служба перед Порт-Артуром была для японцев не трудна, так как главный складской пункт был устроен в Дальнем. Во время первой части кампании, прежде чем железнодорожный путь был захвачен и колея переделана для японского подвижного состава, все транспорты шли гужем, по большей части на повозках, и лишь в редких случаях при помощи носильщиков. Большое число китайских арб, найденных после взятия Цзин-чжоу {42} и Дальнего, оказали огромные услуги японцам. Эти арбы тяжелы и неуклюжи, но очень прочны, и это единственные перевозочные средства, годные для китайских дорог, которые представляют собой простые тропы, топкие во время дождей, часто превращающиеся в настоящие потоки и покрытые круглыми булыжниками и галькой в сухую погоду. Эти дороги прямо пересекают холмы, совершенно не приспособляясь к рельефу местности. Легкие японские ручные тележки, построенные по моделям индийской армии, принесли бы мало пользы для перевозки провианта и военных припасов для огромной армии на большие расстояния по таким дорогам. Присутствие неограниченного числа китайских кули для переноски тяжестей и выгрузки и нагрузки судов, вагонов и повозок позволяло японцам сократить число военных кули и нестроевых команд, которых они сочли за лучшее назначить боевыми единицами на передовых линиях.
Для облегчения доставки боевых припасов, провианта и тому подобного, дороги были разделены на участки, для каждого из которых [107] был устроен этап под начальством офицера. Эта организация была сохранена на все время осады, и на каждом из этапов был оставлен небольшой караул, даже после того как вся транспортная служба была перенесена на железную дорогу. Это было сделано для того, чтобы транспортировка гужем могла быть возобновлена в любую минуту, если бы железная дорога испортилась или была повреждена неприятелем. В 11-й дивизии, расположенной вблизи восточного побережья, транспортировка гужем производилась до конца осады. Припасы для этой дивизии доставлялись на судах прямо из Японии в бухту Сяо-бинь-дао, и оттуда на арбах в склады дивизии.
В Дальнем было два интендантских управления: одно — для военных припасов и оружия, а другое — для продовольствия, обмундирования, фуража и тому подобного. Главным складом в Чжанлине, конечной железнодорожной станции, где была устроена масса разъездов, для которых сделаны большие выемки и насыпи, заведывал офицер в чине полковника, которому вверена была также транспортировка от железнодорожной станции до дивизионных складов, что производилось, главным образом, при посредстве японских тележек, а частью на китайских арбах.
Дивизионные склады были устроены в тылу каждой дивизии, в удобно расположенных деревнях, куда было проведено много дорог, оттуда припасы принимались каждой отдельной частью и доставлялись в лагеря на вьюках. Каждая отдельная часть, то есть каждый батальон пехоты, каждая артиллерийская батарея, эскадрон кавалерии или саперная рота имели для этой службы по 65 человек и около 40 лошадей.
Особые условия театра войны среди многочисленного туземного населения, способного и желающего нести службу кули для оккупационных армий, облегчили организацию транспортной службы и естественно, что европейские армии, при всем их совершенстве не будут иметь этих преимуществ. То же, до известной степени, относится и к интендантству. Единственный вопрос, достойный внимания — не следует ли попытаться ввести в довольствие наших солдат больше риса, ввиду его питательности и удобств перевозки. Я предлагаю эту мысль вниманию людей, которые заинтересованы в этом вопросе. [108]
Глава 13.
Сентябрь
Генерал Ноги убедился в необходимости начать правильную осаду Порт-Артура. Было очевидно, что для этого надо совершенно изменить не только тактику, но и весь план кампании. При атаках он до сих пор мог двигаться вперед узким фронтом, мало обращая внимания на форты и оставляя лишь достаточный отряд, в виде заслона против ближайшего из них, тогда как главные силы наступали, невзирая на потери, которые они могли понести от них. Стремительные силы, могущественный натиск, нападение врасплох, паника неприятеля, ожесточенное нападение должны были доставить ему победу.
При правильной осаде, с другой стороны, не могло быть и речи о нападении врасплох и внезапных атаках. Нельзя было оставлять за собой укрепления, занятые русскими, откуда сапы могли быть обстреливаемы фланговым огнем. Нельзя было наступать узким фронтом, приближаясь к самым неприятельским фортам, так как войска могли быть отрезаны внезапными контратаками и сапы уничтожены орудийным огнем. Все должно было делаться методически, и все необходимые работы должны были быть закончены, прежде чем приступить к действиям против долговременных фортов. Наступление должно вестись широким фронтом, шаг за шагом, чрезвычайно внимательно, не останавливаясь и не задумываясь даже перед самыми огромными затруднениями.
Пока шла речь о взятии Порт-Артура открытым штурмом наилучшим планом, как я уже пытался разъяснить, было действовать против фортов Панлунга и Вантая, Сильное сопротивление, которое японцы там встретили, показало, что через этот пункт труднее всего можно было рассчитывать ворваться в крепость при правильной осаде и следовало предпринять попытки в других направлениях. Во всяком случае, если восточный участок фортов должен был остаться главным тактическим объектом, необходимо было вести атаки против тех фортов, которые должны были принимать наиболее действительное участие при обороне этого участка. Поэтому генерал Ноги решил вести сапы против всего пояса фортов по северному фронту этого участка, от Суншу до восточного Киквана включительно. Но прежде чем начать осадные работы против западного фланга этих позиций, было необходимо заставить русских отступить с их передовой позиции в Шуйшиинской [109] долине, которая преграждала путь к наступлению против Суншу, Эрлунга и Хакимаки-ямы. Самыми сильными из этих передовых укреплений были редут Люнгвэн и Шуйшиинские люнеты.
Чтобы отвлечь внимание неприятеля в другом направлении и помешать ему сосредоточить свои главные силы на восточном участке, и вероятно также, чтобы убедиться, не будет ли наступление по долине Сюцзятунь, или же восточному плато удобнее, чем по ранее намеченному пути, генерал Ноги решил атаковать обе позиции на Метровой гряде, которые, при том или другом разрешении этого вопроса, безразлично, должны были быть первыми объектами нападения (это высоты 180 м {43} и 203 м). Согласно с этим были подведены сапы против фортов Панлунга, чтобы установить безопасное сообщение с базой, против северного Киквана, а немного после, против восточного Киквана, редута Люнгвэн, Шуйшиинского люнета и позиций на Метровой гряде.
Во время наступления на северный Кикван японцы встретили такое сильное и непоколебимое сопротивление, что только к концу октября они смогли довести свои сапы достаточно близко к фортам, чтобы произвести атаку, так что в течение всего сентября самые деятельные операции японцев должны были ограничиться атаками временных укреплений в Шуйшиинской долине и на Метровой гряде, о которых упоминалось выше.
Только через три недели генерал Ноги, убедившись, что осадные работы продвинулись вперед, приказал атаковать эти позиции. 17 сентября мы были приглашены на его главную квартиру, где были встречены состоящим при его штабе майором Ямаока, который нам объявил, что атака назначена на следующий день, объяснил каким путем она будет вестись и советовал пойти на главную квартиру 1-й дивизии, откуда мы будем отлично видеть эту операцию. Он нам сказал, что атака на редут Люнгвэн будет произведена войсками 9-й дивизии, а на остальные позиции — войсками 1-й дивизии и 1-й отдельной бригады. Одновременно демонстрации будут произведены по всему фронту русских позиций.
На следующий день мы едва успели прийти на главную квартиру 1-й дивизии и занять указанные нам места в траншеях на холме, как японские орудия окрыли огонь по неприятельским позициям, но вначале довольно вяло. Настоящая бомбардировка началась около 14 ч, так что у нас было вполне достаточно времени, чтобы изучить поле сражения, на которое у нас открывался прекрасный вид.
Прямо против нас поднималась громада высоты 180 м, с двойным рядом окопов вдоль ее широкого склона. Немного далее к юго-западу рисуется, отделяясь от высоты 180 м внезапным обрывом, возвышенная, крутая с раздвоенной вершиной высота 203 м, также окруженная двойным рядом окопов. Вправо от нас высота 174 м, которую японцы взяли 20 августа; последняя, отделяясь узкой долиной от высот, лежащих перед нами, начиналась у подошвы легкой покатостью, потом [110] становилась постепенно круче, и гордо поднимала в воздух свою вершину почти перпендикулярно. Влево от нас, значительно ниже, широкая долина Шуйшиин простирала свои зеленые поля далеко к востоку, где окаймлялась темными массивами Дагушана. В центре долины, окруженной плодородными полями, расположена деревня Шуйшиин, мирная и спокойная на вид, под тенью тутовых деревьев и ив. Но в бинокле мирный вид изменялся. Дома без крыш, пустынные улицы, разрушенные и закоптелые стены, показывали другое — огонь и пламя, гудение снарядов и свист пуль, храбрые столкновения ожесточенных людей, кровь, смерть и мрачный ужас. К югу и востоку деревни стояли редуты и люнеты, которые предполагалось атаковать. Их было сразу трудно найти, так как они почти совершенно зарыты в землю и только верхушка невысоких валов виднелась над морем зеленых посевов, но черные зигзаги японских окопов и дым разрывающихся снарядов ясно показывали, куда нам следовало смотреть, чтобы видеть наступавший бой.
Тем временем японские батареи открыли сильный огонь. Прямо под нами, в глубокой низменности, за едва заметной складкой местности, стояли полевые батареи. За ними, недалеко от нас, стояли другие батареи из орудий более крупного калибра, которые были так удачно расположены, что не только русские, но даже мы не могли открыть их позиции, несмотря на то, что мы слышали гул их снарядов, которые летали над нашими головами. Далее, к северу и востоку вдоль Фенхоаншанского хребта и линии холмов, осадные орудия, мортиры и гаубицы всех видов выбрасывали свои снаряды смерти и разрушения и мы наблюдали целыми часами, как они поднимали облачка дыма и пыли около оборонительных сооружений и видно было как верки понемногу разрушались под непрестанными тяжелыми ударами, пока пехота не двинулась вперед и артиллерия перешла с фугасных снарядов на шрапнели.
Атаки всех четырех позиций были произведены одновременно, но велись совершенно самостоятельно и чтобы вынести понятие о них, необходимо разобрать каждую операцию в отдельности.
Редут Люнгвэн, («Глаза дракона»), называемый Красным редутом, расположен на невысоком холме, на расстоянии 5 или 6 саженей к востоку от Шуйшиина. Это небольшое, но сильное временное укрепление, окруженное рвом. Валы были построены из глины и земляных мешков, а пехотные окопы были усилены блиндажей из балок, покрытых такими же мешками. Он был вооружен пулеметами и тремя полевыми орудиями. Внутри укрепления было два капонира, построенных из 14-дюймовых квадратных балок, с амбразурам и для ружей и пулеметов. Позади редута были проведены три траншеи к другим передовым позициям, устроенным перед фортом Эрлунг, вблизи железнодорожной линии. Эти траншеи были постоянными сооружениями, крепко построенными и покрытыми на всем протяжении блиндажами. Их занимали две роты пехоты. Гарнизон самого редута также состоял из двух рот.
От своей базы японцы имели возможность двигаться вдоль оврага, который тянется по направлению с севера на юг на расстоянии 200 саженей [111] от редута и служит отличным прикрытием. Делая из этой естественной параллели свою операционную базу, они придвинулись посредством обыкновенных сап на расстояние 25 саженей к укреплению и, наконец, только здесь была построена параллель, в которой расположился атакующий отряд, в ожидании приказаний.
Задача взятия редута была поручена правой бригаде центральной дивизии. Командир бригады решил повести главное наступление двумя батальонами на северо-восточный угол укрепления, а прилегающие окопы должны были быть одновременно атакованы одним батальоном с востока и одним с запада, так, чтобы гарнизону укрепления был отрезан путь отступления. Два батальона оставались в резерве.
Первая атака была произведена 19 сентября, около 17 ч. Батальон, который атаковал западную траншею, должен был пройти около 70 саженей по открытому месту, тогда как двум остальным отрядам надо было пробежать до рва пространство от 20 до 25 шагов. Западная колонна продвигалась с большой осторожностью. Местность вокруг Порт-Артура настолько неровна, что почти везде можно найти места, где наступающий отряд может укрыться и и собраться для последней перебежки.
Японцы знали по опыту, что значит идти против русских позиций в сомкнутом строю и не хотели подвергаться излишним потерям, поэтому и выслали разведчиков, чтобы исследовать местность. Вперед были высланы два человека, один за другим. Ползком на животе, они [112] двинулись, имея перед собой род щита, сделанного из полуторадюймовых досок, соединенных наподобие крыши, под углом около 60°; наружные стороны были обиты очень тонкими, 1/16 дюйма листами железа и на ребре было вырезано четырехугольное отверстие для винтовки. Эти щиты были применены в деле впервые, но оказались не особенно пригодными, так как были очень тяжелы и громоздки, а неприятельские пули пробивали их легко. Первый солдат был убит, прежде чем успел что-нибудь сделать, но второй был счастливее. Он скоро бросил свой щит и, двигаясь ползком вперед с большой осторожностью, достиг безопасного места на расстоянии 30–35 саженей от рва и оттуда дал знак своим товарищам, что нашел безопасное место, после чего начал ползти обратно, но был убит на месте, как только вышел из-за своего прикрытия. После этого опыта трехугольные деревянные щиты были оставлены и в подобных случаях употреблялись стальные щиты, о которых я уже упоминал выше. Тем не менее необходимые сведения были получены и батальонный командир послал половину роты к этому прикрытию, которого они достигли в одну перебежку, а за ними последовала и остальная часть роты. Отдохнув в этом вполне безопасном месте, они побежали к траншее, но были встречены таким убийственным огнем из ружей и пулеметов, что люди падали как еловые шишки, а оставшиеся в живых вынуждены были поспешить обратно к своему прикрытию. Одновременно были произведены атаки на северо-восточный угол укрепления и на восточную траншею, но в обоих местах натиск был отражен в самом начале ожесточенным огнем неприятеля и ни один человек не достиг рва. Вечером, в темноте была еще произведена атака, которую постигла та же участь.
Тем временем японские батареи открыли ужасный огонь по этому укреплению, сосредоточив его на северо-восточном углу редута, благодаря чему была пробита брешь и на большом пространстве завален ров. До начала и во время атаки они выпустили сотни шрапнелей по укреплениям и траншеям, но бомбардировка оказалась мало действительной против людей, спрятанных за валами из земляных мешков и не могла ни выгнать их оттуда, ни прекратить их огонь. К ночи были опять произведены две стремительные атаки, и хотя первая и была отбита, но во вторую осаждающим удалось перебежать ров, частью наполненный землей от произведенной бреши, и ворваться внутрь укрепления. Русские встретили их жестоким огнем из капониров и вступили с ними в отчаянную рукопашную схватку. Японцы имели с собой динамитные ручные гранаты и бамбуковые жерди, наполненные порохом, о которых я упоминал раньше. Они разгромили капониры и подожгли их. После ожесточенного боя, длившегося несколько часов, русские были оттеснены из укрепления. Это произошло 20 сентября, около 4 ч 30 мин. Ночные атаки на прилегающие траншеи не удались, японцы не смогли отрезать неприятелю пути к отступлению и русские благополучно отошли к своим позициям впереди железнодорожного полотна. Так как японцам невозможно было удержаться в редуте под сильным огнем, который мог быть открыт против них с Анцзешана, Ицзешана, Эрлунга и других укреплений, то они подожгли его и на нем никто больше не бывал, кроме разве какого-нибудь [113] предприимчивого корреспондента. Прилегающие защитные траншеи были также разрушены, так как было бы слишком опасно оставить русским такое удобное сообщение для их контратак на японские сапы, которые велись против фортов Эрлунга и Суншу.
Атаки на Шуйшиинские люнеты начались 19 сентября около 17 ч. Эти четыре люнета были построены на небольшой возвышенности в долине, расположены по углам широкого, неправильного четырехугольника и соединены траншеями. Люнеты были глиняные, открытые с горжи, снабженные окопами с блиндажами, как и на Красном редуте.
Самым сильным люнетом был северо-западный «В», который был вооружен одним полевым, двумя скорострельными орудиями и тремя пулеметами. Из других, один, который японцы называли «А», имел одно скорострельное орудие и три пулемета, «С» — одно полевое орудие и две мортиры, тогда как в «Д» не было вовсе артиллерии и он был занят одной пехотой. Гарнизон всех четырех люнетов состоял, приблизительно, из 1000 человек.
Японцы подвели свои сапы на расстояние приблизительно 25 саженей от двух северных люнетов, против которых были проведены атаки, первые днем, а две другие — ночью. Перед люнетом «В» был небольшой ров и вал был очень крут. Атакующий отряд, во время перебежки от параллели до рва, был встречен жестоким огнем, который многих вывел из строя. Во рву началась рукопашная схватка, по большей части с ручными гранатами, которыми широко пользовались с обеих сторон; но положение атакующего было конечно очень трудное и он нес сильные потери. Немногие, достигавшие бруствера, немедленно [114] убивались и японцы должны были всякий раз отступать с большими потерями. За час до первой атаки и после, во время ночных атак, японцы открывали ужасный шрапнельный огонь по четырем люнетам и соединяющим их траншеям, и все остальное время поддерживали непрерывный артиллерийский огонь. 20 числа с раннего утра началась стрельба шрапнелью; все силы наступающего, в числе пяти батальонов, были сосредоточены против сильного люнета «В», на который была произведена последняя стремительная атака. Русские были побеждены и отступили через траншеи, соединяющие их с люнетом «А», но японцы преследовали их по пятам и вошли в люнет почти одновременно с ними. Гарнизон этого люнета, деморализованный продолжительностью и ожесточенной бомбардировкой, потерей самого сильного люнета, пораженный и подавленный тем, что неприятель ворвался в укрепление, бежал. Остальные два люнета были тоже очищены русскими без серьезного сопротивления, и в 10 ч все позиции были в руках японцев.
Из двух высот Мертвой гряды, которые японцы предполагали атаковать, высота 203 м была значительно сильнее, как по природе, так и по тем оборонительным укреплениям, которые были возведены, чтобы усилить ее природные преимущества. Высота 180 м, которую японцы называют Ямаока-яма, представляет собой возвышенность с широкой и ровной вершиной, с крутыми извилистыми склонами, на которых во многих местах имеются удобные пункты для укрытия. Ее широкая вершина была окаймлена двойным рядом окопов, без внутреннего форта или траншей для их поддержки; вооружение составляли два тяжелых орудия и несколько пулеметов. Окопы только местами были прикрыты от артиллерийского огня и по всему видно, что русские не придавали большого значения этой позиции, которой вполне командовали окружающие высоты, поэтому она не могла иметь значение для японцев, пока высота 203 м была во власти русских.
Рисунок дает представление о том, какой вид эти высоты имели с того места, где мы сидели. Ближайшей к нашему наблюдательному пункту была высота Такасаки, взятая японцами в середине августа, средняя — высота 180 м, и последняя, с раздвоенной вершиной — высота 203 м. На северо-западном (ближайшем) склоне высоты 203 м находятся два неглубоких ущелья, которые тянутся от подножья холма почти до нижней линии русских окопов. Так как грунт вокруг нее очень тверд и наступление на большом протяжении могло вестись под полным прикрытием, то японцы не вели сапы против этой позиции. Задние [116] склоны Такасаки-яма представляли собой лучшую базу для атаки, чем любая параллель, а ущелья, о которых я раньше упоминал, образовали естественные подступы, лучше которых никакие саперы никогда бы не сделали.
Здесь, как и повсюду, артиллерия открыла огонь. Высота ожесточенно обстреливалась в течение 14 ч, а затем, с 18 ч, начался сильный шрапнельный огонь. Под его прикрытием 1-й полк, назначенный для атаки, начал наступление. С позиций на холме Такасаки, небольшой отряд, выслав вперед разведчиков, сполз по склонам и достиг ближайшего ущелья без всяких потерь. Другие небольшие отряды последовали за ним и приблизительно через час довольно значительные силы, численностью около батальона, собрались в ущелье, которое тянулось от подножья холма до защищенного места под самыми нижними окопами. Другой батальон того же полка был послан тем же путем к следующему ущелью. Здесь открытая местность, которую им надлежало пройти, была несколько больше и обстреливалась ружейным огнем со стороны русских, так что приходилось продвигаться осторожнее. Посылать через это место даже небольшие отряды одновременно было слишком рискованно, поэтому люди перебегали эту открытую местность по одному, или по два, с возможной быстротой. Мы очень волновались, наблюдая за этой частью наступления, когда люди один за другим перебегали, не зная что ждет их жизнь или смерть. Мы стояли безмолвно, затаив дыхание, объятые чем-то вроде жажды крови старых времен, которую многие годы цивилизации только видоизменили, запрятав ее в сокровенные складки наших душ; это было что-то подобное тому чувству, с которым римляне смотрели на борьбу гладиаторов. Пока люди перебегали через это место, пули сильно жужжали и видны были маленькие облачка пыли, поднимавшиеся там, где пули ударялись о землю около них.
Первые три человека благополучно достигли убежища. Четвертый, офицер, размахивая обнаженной саблей (они всегда размахивают своими саблями), побежал не по прямой линии как его предшественники, а зигзагами, вероятно, чтобы затруднить русским прицеливание, но это оказалось для него роковым, та как задержало его в сфере огня несколько лишних секунд. Он был сражен пулей, и если не убит на месте, то погиб несколько минут спустя, так как русские пули густо падали вокруг того места, где он упал, пока не оставалось более сомнений в его судьбе. Но перебежка продолжалась безостановочно, и хотя нескольких человек постигла участь офицера, но численность отряда, собиравшегося в ущелье, все увеличивалась, пока не образовался отряд не менее двух рот.
Около 18 ч 30 мин весь наступающий отряд уже перешел через опасное место и благополучно собрался в ущельях, но атака была отложена до наступления полной темноты. За эти высокие и массивные холмы свет прожекторов не проникал и поэтому японцы предпочли обождать, пока, благодаря тьме, огонь русских станет менее метким и убийственным. Но даже под покровом ночи японцам не удалось достичь своей цели. Они перешли через первую линию окопов, выбив из них без труда немногих русских, но были остановлены сложным проволочным [117] заграждением и принуждены отступить под смертоносным огнем из верхнего ряда окопов. Саперы приступили к перерезанию проволок, чтобы открыть проход; остальные войска провели ночь при резком, холодном, северном ветре, одетые в тонкие кителя, без шинелей и мы видели как они оставались на том же месте весь следующий день, в ожидании приказа о новом наступлении.
Пока пехота отдыхала большую часть дня 20 сентября, артиллерия работала более, чем когда-либо. С рассветом батареи открыли огонь и усыпали градом снарядов обе русские позиции; это продолжалось до полудня, когда началась стрельба шрапнелью и продолжалась в течение нескольких часов. Я ранее не видел ничего подобного. На всем протяжении траншей шрапнели рвались без перерыва, и можно было заметить, что маленькие клубы белого дыма над траншеями точно изображали их извилистую линию, до того стрельба японцев была метка.
В 17 ч пехота двинулась и скоро достигла верхних траншей через переплет проволочных заграждений. Очевидно, что ужасный шрапнельный огонь вполне достиг своей цели, так как сравнительно мало людей были убиты во время наступления по крутому склону. Японцы скоро дошли до траншей и очень быстро завладели их ближайшей частью. Но русские все-таки оказывали еще упорное сопротивление. Нам было легко следить за ожесточенным рукопашным боем по силуэтам сражавшихся. Через наши бинокли мы отлично видели каждый отпарированный и нанесенный удар, мы видели как обе стороны с упорством боролись за обладание траншеями штыками, саблями, камнями и ружейными прикладами, пока гарнизон не был побежден и высота не оказалась в руках японцев. Бой от начала до конца продолжался не долее получаса. Но японцы не имели возможности обосноваться [118] на высоте. Сильный артиллерийский огонь с Анцзешана и Ицзешана сделали пребывание на вершине невозможным, и они принуждены были возвратиться к нижним окопам, пока, спустя несколько недель, японские саперы не возвели достаточных защитных сооружений, чтобы эта позиция могла быть использована.
На высоте 203 м бой был гораздо труднее. Эта позиция сама по себе была значительно сильнее и оборонительные сооружения, возведенные русскими, несмотря на свой временный характер, имели огромную силу. Спустя несколько месяцев, в конце ноября и начале декабря, здесь произошли самые ожесточенные и упорные сражения за все время осады, и сила этой позиции была подвергнута испытанию, вполне доказавшему опытность русских инженеров, которым было поручено проектирование и исполнение оборонительных работ. Сражения, которые тут происходили с 19 по 22 сентября, хотя и были временами очень упорны, но их нельзя и сравнивать с теми, которые произошли в ноябре и декабре, и с тактической точки зрения они не представляют особого интереса, так что я ограничусь упоминанием, что атаки на эту высоту были сделаны 15-м и 16-м резервными полками и что японцам удалось овладеть частью высоты, но они не могли довести свои атаки до конца, и после двухдневной отчаянной борьбы были отбиты с большими потерями. Эта операция была приостановлена 22 сентября около 18 ч и долгое время японцы не пытались овладеть этой позицией.
Японские потери во время этих боев, считая убитых и раненых, были следующие: у редута Люнгвэн — 1200, у Шуйшиинских люнетов — около 400, у высоты в 180 метров — около 400 и у высоты 203 м — около 2000. В числе убитых был генерал-майор Ямамото, командир 1-й бригады. [119]
Глава 14.
Пути и средства
Хотя сентябрьские бои были менее значительны, чем августовские и последние генеральные атаки, но в них есть некоторые особенности, которые представляют интерес с тактической точки зрения.
Первое, что обращало на себя внимание, было полное соотношение между действиями артиллерии и пехоты у японцев. Артиллерия не только подготавливала своим огнем путь для наступления пехоты и сокрушила силу сопротивления противника, но принимала участие и в самом штурме. Мы это лучше всего заметили во время атаки высоты 180 м. Войска, которые залегли в ущельях, как я уже упоминал в предыдущей главе, оставались в бездействии почти всю ночь 19 сентября и весь следующий день, до 17 ч, пока не выступили для окончательного штурма.
Первым сигналом начала наступления был выкинутый большой белый флаг. Вокруг него собирались войска и когда отдавался приказ о наступлении и атакующий отряд начинал карабкаться на высоты, большой белый флаг следовал за ними по пятам. Шрапнельный огонь, который с началом атаки становился ужасным, не прекращался ни на минуту, даже когда войска достигли верхнего ряда траншей или даже самой вершины и наступающие и обороняющиеся смешивались в дикой рукопашной схватке. Японские шрапнели рвались над головами своих же людей, осыпая осколками весь склон, куда шли подкрепления, или же откуда русские отступали, и нам казалось, что некоторые из них рвались как раз над кучами людей, схватившихся в рукопашную. Русский офицер, принимавший участие в этих боях, мне говорил, что это действительно так и что много японцев было убито огнем своих. Тогда мы поняли назначение большого белого флага; он показывал батареям, куда следовало направлять огонь, чтобы пехота могла пользоваться поддержкой артиллерии до последней возможности.
Японские батареи удивительно действовали во время этих атак. Меткость стрельбы и совершенство их материальной части, в особенности точность дистанционных трубок, были несравненны. Японцы не скупились на снаряды; они расстреляли в течение этих дней много тысяч гранат и шрапнелей, но я сомневаюсь, чтобы крупные орудия принесли им всю ту пользу, которую они от них ожидали. Конечно, на редуте Люнгвэн им было очень важно пробить брешь в валу и завалить [120] часть рва, а во время штурма высоты 180 м шрапнельный огонь оказал им огромную пользу, но надо вспомнить, что на последней позиции бой происходил в траншеях простейшего устройства, в которых русские не были защищены от шрапнельного огня. На других позициях, где защитники были скрыты за валами из земляных мешков под покровом блиндажей, даже самые тяжелые снаряды и шрапнели не могли их оттуда выбить или уменьшить силу их огня против нападающих. Доказательством этому могут служить многие отбитые атаки. Но ужасное действие шрапнели против войск в открытом поле было нам показано во время этих же атак, когда русские дали неприятный урок нам и японцам.
Утром 20 сентября, около 10 ч, после того как атака на высоту 180 м была отбита, японцы послали часть 15-го полка для атаки юго-западной части этой позиции. Атакующий отряд укрылся за одним из отрогов у подножия высоты 174 м, оттуда ему надо было пройти через открытое пространство, расстоянием около 150 саженей, до оврага, где можно было укрыться. Не было надобности высылать разведчиков, так как гладкая поверхность поля, которое надо было перебежать, ясно показывала, что не было никаких укрытий против огня с окружающих холмов.
Оставалось лишь положиться на быстроту и счастье и надеяться, что шрапнельный огонь, открытый против неприятельских позиций, уменьшит меткость их стрельбы. Группа в 50 или 60 человек пустилась бегом, чтобы достичь оврага. Рассыпавшись по всему полю, они пустились с возможной быстротой по склону. Как только показался первый из них, взлетела первая шрапнель, уложившая несколько человек, [121] другие остались невредимыми и продолжали бегом опасный путь. С других мест отрога начали выбегать люди, но русские повсюду посылали шрапнели. Большее число людей дошли на расстояние около 25 саженей от оврага, стекаясь со всех сторон, но тем временем взлетела шрапнель крупного калибра, разорвалась на сотни пуль, убив всех людей на этом участке. Во главе бежал офицер, за которым по пятам следовал солдат. Хотя казалось, что шрапнель разорвалась как раз впереди него, он каким-то чудом остался невредим и был всего в нескольких шагах от оврага, как вдруг новая шрапнель ранила его и солдата, который его сопровождал. Офицер поплелся дальше, шатаясь как пьяный, но вскоре упал мертвым, коснувшись руками края оврага, который ему мог спасти жизнь, если бы был на десять шагов ближе.
Из всего отряда ни один человек не спасся; все были убиты. Хотя зрелище было тяжелое, но стрельба русских была так великолепна, что могла только порадовать сердце старого артиллериста. Все это продолжалось не больше минуты; люди бежали с такой быстротой, на которую только способен человек, и рассыпались на большом пространстве; тот, кто знает, как трудно менять прицел и наводку в течение нескольких секунд, поймет и оценит прекрасную стрельбу русских и уверует в важность артиллерии в современном бою.
Другое явление, обрисовывающее японский характер, которое можно было наблюдать в течение всей осады, это преувеличенная оценка своей силы и достоинства своих наступательных средств, сравнительно с оборонительными силами неприятеля, доказательством чему служила неподготовленность, или скорее недостаточная их подготовленность для атак. Нигде они не довели своих сап далее 25 саженей к неприятельским укреплениям, так что приходилось перебегать открытое пространство под страшным огнем в упор. Этим объясняются тяжелые потери, которые русские им наносили прежде, чем бывали выбиты из окопов.
Японцы не любили подземной войны. Она была слишком медленна для них и влияла на их стойкость и упорство сильнее, чем самые ожесточенные атаки в открытом поле. Здесь, в рядах своих товарищей, воодушевленный пылом сражения солдат не думал, что может быть убит или ранен, или что его лучший друг или брат погибнет около него. Сердце его билось сильнее и единственным желанием и мыслями было схватиться с врагом в рукопашном бою. Во время же саперных операций дело обстояло совершенно иначе. Не было ни воодушевления, ни криков «банзай». Это была ежедневная, тяжелая, скучная работа, прокладывание пути через твердую почву, в обществе всего нескольких товарищей, которые трудились и изнывали рядом с ним, под постоянной опасностью от пуль и снарядов, летавших вокруг них, и под постоянной угрозой вылазок русских, которые нападали на них в штыки или же губили их ручными гранатами; при этом они беспрерывно видели раненых, которых уносили, или убитых, которых увозили к месту последнего упокоения в мешках из под риса. Нет, они этого не любили, не понимали и большинство офицеров разделяли в этом отношении чувства нижних чинов. «Им надо это показать», — сказал мне раз генерал Ноги, во время завтрака в его главной квартире, показывая [122] старую русскую кирку, которая стерлась с обеих сторон почти до рукоятки, — «чтобы они видели, благодаря чему русские получили возможность нас бить, и чтобы они поняли, что только этим способом можно достичь цели, копать и копать, как копают русские и», — прибавил он улыбаясь, — «кажется я их в этом убедил и заставил их проглотить эту пилюлю, как она ни неприятна».
Как прежде, так и теперь японцы много выиграли бы, если бы всецело прониклись этим уроком и повели свои сапы до самых позиций, которыми хотели овладеть. Но, как всегда, они были слишком кровожадны и нетерпеливы. Конечно, чем ближе сапы подходили к неприятельским позициям, тем работа становилась труднее и потери больше. Люди раздражались, им хотелось броситься в атаку и покончить дело сразу. Форты были в таком близком расстоянии, что можно было добросить до них камень, казалось, отчего не перебежать сразу это незначительное пространство и пойти на штурм, как они это не раз делали, даже потерять тех людей, которых суждено было потерять, в честном бою, где каждый мог постоять за себя и где сама смерть была славной, вместо того, чтобы терять людей днем и ночью, которые гибли как крысы в норе, при позорной работе, достойной лишь кули, а не в славном бою, о котором они мечтали. Многие офицеры тоже так думали и, в результате, атаки были преждевременны и потери японцев были гораздо больше, чем должны были быть. Как это ни важно, но подобная точка зрения при штурме небольших укреплений не была так губительна, как позже, при операциях против сильных укреплений, когда маленькое открытое пространство разрешалось пробежать, в виде уступки национальному темпераменту, но это не только стоило [123] им многих тысяч жизней, нечасто вызывало неудачу и самой операции.
Сентябрьские атаки были также замечательны тем, что тогда впервые обе стороны очень широко пользовались динамитными ручными гранатами и было интересно наблюдать как, в течение осады, это оружие совершенствовалось и приобретало все большее значение, пока не сделалось оружием обеих армий во всех боях на близком расстоянии.
Русские ручные гранаты выделывались из старых орудийных снарядов или же снарядов к старым горным орудиям, а позже — часто из гильз от снарядов к скорострельным орудиям, наполненных динамитом и снабженных обыкновенным бикфордовым шнуром, рассчитанным на 15 с. Японцы наполняли динамитом обыкновенные жестянки, вместимостью около фунта, но их гранаты были гораздо менее разрушительны, чем русские. Во время атак на Шуйшиинские укрепления японцы брали с собой эти гранаты для уничтожения капониров и других внутренних укреплений. На следующий день русские встретили их тем же оружием и ужасное действие этих гранат скоро открыло японцам глаза на значение их, как оружия при наступлениях. Это было для них равносильно тому, как если бы удалось подвезти артиллерию к самым неприятельским позициям для стрельбы при рукопашных схватках, когда снаряды и шрапнели прекращали свое действие. С этого времени обе стороны широко пользовались этими гранатами, хотя я думаю, как это будет видно из дальнейшего, что они приносили больше пользы русским, чем японцам. В первых боях гранаты часто слишком долго рвались, и бывало, что удавалось подобрать русскую гранату, брошенную в японцев, и кинуть ее обратно в обороняющихся. Этот недостаток был однако скоро устранен.
Сперва гранаты поджигались спичками или обыкновенным фитилем. Позднее, в особенности у русских, был введен в употребление особенного устройства запал. К концу бикфордова шнура прикреплялась ружейная гильза, наполненная порохом, в которую вставлялась тонкая трубочка с запалом и тонкая проволока; запал загорался от трения при выдергивании проволоки.
Так как ручные гранаты оказались столь губительными, то естественно, что обе стороны стали вести бой на менее близких расстояниях, поэтому сперва русские, а потом японцы, соорудили деревянные мортиры, из которых можно было выбрасывать гранаты на расстояние [124] до 100 саженей. Японские мортиры делались из двух полуцилиндрических кусков дерева в 1,5 дюйма толщиной, соединенных крепкими бамбуковыми обручами; цилиндры эти образовывали бочку в 2 фута 2 дюйма длины, с внутренним диаметром около 5 дюймов. Бочонок этот прикреплялся к деревянной подставке, под постоянным углом в 45°; стрельба на разные дистанции, от 25 до 100 саженей, достигалась уменьшением количества пороха, которым мортиры заряжались {44}.
В этот же период японцы познакомились с другими двумя родами оружия, которые, однако, играли лишь второстепенную роль в боях под Порт-Артуром. После взятия Шуйшиинских люнетов были найдены [125] и выкопаны впереди люнетов «А» и «В» шесть мин, а также здесь и на Красном редуте были найдены несколько самодвижущихся мин и два минных аппарата. Все эти выкопанные мины были контактными и ни одна из них не взорвалась во время повторных атак на люнеты. Позже, во время штурмов фортов долговременного типа, были также найдены мины как контактные, так и электрические, но большая часть из них были открыты и разоружены, прежде чем успели взорваться; несколько штук, однако, взорвалось, но действие их было незначительным, и наибольшее число убитых одной миной, было четыре человека перед фортом Эрлунг. После опыта под Порт-Артуром трудно предположить, что мины будут играть выдающуюся роль при обороне крепостей, и корреспонденции из Чифу о том, что целые батальоны были взорваны на воздух одной миной, которые даже японский посланник в Лондоне счел нужным опровергнуть, казались нам еще более нелепыми, чем бессмысленные выдумки, которые сообщались всему свету изобретательными корреспондентами этого маленького китайского порта в течение многих месяцев, превращая великую и серьезную Порт-Артурскую драму в глупый фарс.
Едва ли кто-нибудь предполагал, что самодвижущиеся мины будут применяться на сухом пути, но русские думали, вероятно, иначе, так как на упомянутых укреплениях было найдено не менее восьми таких мин. По имеющимся у меня сведениям, они оставались без употребления, хотя японцы уверяют, что передняя часть самодвижущейся мины была пущена в них из мортиры во время штурма одного из фортов Эрлунга {45}.
В заключение этой главы я должен отметить непоколебимую стойкость, с которой русские солдаты держались на своих позициях, в ожидании удара в штыки превосходных сил неприятеля, и сражались всегда до последней возможности. По-видимому, до сих пор маленькие, но ловкие японцы были равны, если не сильнее, своего более массивного и сильного неприятеля. Я слышал, что японцы имели обыкновение кидаться на землю и вонзать свой штык снизу в неприятеля. Позже русские, повидимому, поняли эту хитрость и во многих рукопашных схватках, в которых превосходство японских сил не было слишком велико, русские одерживали над ними верх. [126]
Глава 15.
Октябрь
Сентябрьские атаки были, таким образом, только отчасти успешны. Японцы, взяв укрепления в Шуйшиинской долине, привели в исполнение лишь часть своих планов; это им открыло только путь к началу осадных работ против фортов Эрлунга и Суншу и они положили конец губительному анфиладному огню против своих передовых позиций в долине с Красного редута. С другой стороны, их атаки на Метровую гряду были неудачны. Правда, они взяли высоту 180 м, но последняя, находясь под огнем соседних более высоких позиций, не имела для них никакого значения.
Как я уже указывал, действия в этом направлении имели отчасти целью убедиться, не будет ли путь вдоль Сюцзятунской долины или западного склона удобнее для наступления и не будут ли позиции на Метровой гряде представлять из себя более удобные пункты для атаки, чем восточная цепь фортов; другими словами, эти атаки имели характер усиленной рекогносцировки. Но сильное сопротивление, незначительные результаты и тяжелые потери убедили японцев, что наступление в этом направлении будет очень затруднительно. Так как генерал Ноги не придавал до сих пор овладению высотой 203 м того значения, которое, по другим причинам, он придавал ему позже, то, хотя саперные работы против этой позиции и продолжались, он совершенно отказался от мысли вести наступление в этом направлении и возвратился к своему первоначальному плану атаковать, главным образом, западную часть крепости.
Два соображения подкрепляли его в этом решении. Как раз в это время прибыли первые шесть больших 11-дюймовых {46} гаубиц, и он знал, что за ними следуют еще двенадцать. Никогда еще орудия подобного калибра, или приближающиеся к ним, не применялись при осадных операциях против сухопутных укреплений, и казалось невероятным, чтобы инженеры, которые строили порт-артурские укрепления, приняли в соображение возможность обстрела подобными ужасными орудиями. Их расчеты, необходимые для прочности блиндажей, капониров, брустверов и других сооружений, основаны на совершенно [127] иных данных и форты, поэтому, должны быть слишком слабы, чтобы устоять против сильной бомбардировки из этих новых чудовищных орудий. Эти гаубицы были очень сильны и могли выкидывать снаряды весом в 14 пудов {47} на расстояние до 5 верст {48}. Снаряды были заряжены 75 фунтами мелинита {49}, и генерал Ноги был уверен, что действие такой массы стали и взрыв этих больших зарядов будет сильнее и губительнее для внутренних частей укреплений и гарнизона, если будет падать навесно в самую середину фортов. Он предполагал выпускать их в таком огромном количестве, что, когда настанет время и осадные работы будут подведены к самому подножию фортов, пехоте будет легко произвести последнюю атаку и выбить деморализованных защитников из развалин, в которые будут обращены сильные и грозные укрепления. Раз восточный участок фортов будет взят, нет сомнения, что Порт-Артур сдастся, не потому, что остальные два участка крепости не могли держаться долгое время без помощи восточных фортов, но оттого, что во время последних атак было сделано два наблюдения, которые указывали ясно, что падение крепости близко.
При штурме высоты 180 м были взяты в плен офицер с двумя нижними чинами. Офицер был пожилой, в возрасте от 50 до 60 лет, с длинной белой бородой, настоящий тип отца-командира, какой еще встречается в России. Во время атаки на вершину высоты этот офицер, раненный в руку, с двумя нижними чинами, которые его поддерживали, был пощажен, вероятно за свой возраст и почтенную внешность. Он сказал офицеру штаба генерала Ноги, который его встретил по прибытии на главную квартиру 1-й дивизии, что он капитан интендантства, но что во время последних дней боя он самостоятельно командовал отрядом не менее как в пять рот пехоты на высоте 180 м.
Прежде чем очистить Шуйшиинские люнеты, русские имели время уничтожить орудия, но многие другие вещи, в том числе обмундирование и собственное имущество, были оставлены, и из знаков на погонах японцы могли узнать, что гарнизон люнетов состоял из людей различных семнадцати полков и судовых команд. Оба эти факта, казалось, неопровержимо доказывали, что у неприятеля недостаток в офицерах и солдатах, поэтому можно было с уверенностью предположить, что понеся дальнейшие потери при обороне восточных фортов и с переходом главнейшей части крепости в руки неприятеля, русские прекратят бесцельную борьбу и сдадутся. По крайней мере так на это смотрели всегда оптимистичные японцы. Под сокрушающим огнем новых крупнокалиберных орудий обессиленный гарнизон будет неспособен противостоять решительной атаке всех сил генерала Ноги. Конец приближался; дни Порт-Артура были сочтены.
Чтобы привести в исполнение эти новые планы, необходимы были две вещи: установить на позициях гаубицы, которые начали прибывать [128] в середине сентября, и провести сапы настолько близко к восточным фортам, чтобы атака могла быть произведена из последней параллели. 11-дюймовые гаубицы сооружены по образцам, принятым в Специи. Они состоят из трех главных частей: ствола и станка с компрессором, которые весят 10, 6 и 7 т. Компрессор пригнан к центральной оси, вставленной в крепкие цапфы.
Легко понять, что перевозка этих орудий до позиций была нелегким делом. Слишком тяжелые, они не могли быть перевезены по дековильной железной дороге и их приходилось тащить на катках по скверным дорогам. Потом надо было построить платформы для орудий, собрать и установить их, что было тоже нелегкой работой. Пришлось построить у железнодорожной линии новую платформу и крепкий помост для разгрузки орудий из вагонов. Все тяжелые снаряды приходилось развозить по разным позициям, надо было строить блиндированные, бомбовые погреба и тому подобное. Все это требовало продолжительного и тяжелого труда и только к началу октября была установлена первая гаубица, а в начале ноября удалось установить две последние.
Для японцев было большим счастьем, что у русских в Порт-Артуре не было воздушного шара, так как если бы они имели возможность открывать и определять места нахождения крупных гаубиц во время перевозки или сборки, большие крепостные орудия не позволили бы японцам установить их на позициях. Мы можем только удивляться, что такая важная крепость, великолепно снабженная в других отношениях, была лишена столь важной отрасли современной обороны. Кажется также непонятным, как это русские, когда гаубицы открыли свой огонь, не попытались сделать воздушный шар, чтобы наблюдать [129] за действием своего огня против них. Это было бы не трудно и не только ход всей осады, но и всей войны мог бы измениться, если бы крупнокалиберные гаубицы могли быть выведены из строя, что русские могли бы сделать именно при помощи воздушного шара, а между тем эти гаубицы уничтожили потом русский флот в гавани Порт-Артура {50}.
Как я уже упоминал, осадные работы против высоты 203 м и форта Северный Кикван были начаты около середины августа. После взятия укреплений в Шуйшиинской долине были начаты работы против фортов Эрлунга и Суншу, а так как новый план генерала Ноги заключался в захвате всего северного фронта восточной линии фортов, то были начаты и саперные работы против трех возвышенностей, называемых японцами Хакимаки-яма, форт «Р» и форт Кобу, а также против высокого и могущественного форта Северный Кикван, который возвышался над всеми остальными фортами, почему и должен был быть взять одновременно с ними. Таким образом, этот форт на востоке и Суншу на западе были пределами для сферы японских осадных работ в течение двух следующих месяцев, то есть октября и ноября. Позднее, к концу октября, осадные работы были начаты против Китайской стены от взятых фортов «Р» и Панлунга. Хотя Почва частично, в особенности на востоке, была наносная, саперам приходилось, главным образом, пробиваться через кварцевые скалы, а местами — через очень твердые известковые породы.
Японцы взялись за гигантскую работу. Траншеи были вырыты на протяжении более 13 миль и на продолжении пяти или шести недель мы увидели всю местность перед восточной линией фортов, покрытой целой сетью зигзагообразных траншей. Это была медленная и опасная работа. Только один или два человека могли идти в голове сапы, копая достаточно глубоко, чтобы обезопасить себя от неприятельских пуль. За ними следовали другие большие партии, которые, расширяя и углубляя сапу, складывали вынутую землю в мешки, для постройки бруствера. Для этого использовали более 1 200 000 мешков, не считая большого числа пустых мешков из под риса, которые тоже были применены в дело. Так как каждый мешок стоил 8 пенсов, то японцы израсходовали на одни мешки около 40 000 фунтов стерлингов {51}. Это, пожалуй, даст лучшее представление о грандиозности этой работы, чем самые подробные описания.
При других обстоятельствах это было бы поразительным предприятием, но имея противниками русских, которые были постоянно настороже, готовы к противодействию, полны инициативы и отваги, это было настоящей геркулесовой работой; и по-моему японская армия исполнила этот тяжелый и опасный труд в такое сравнительно короткое время, при стольких затруднениях, что это более соответствует ее славе, чем самые блестящие бои на северном театре войны. [130]
Официальные отчеты, публиковавшиеся в Токио, как правило, заключали лишь голые факты, да и то не всегда о том, что тут происходило; указывалось, что та или другая позиция была атакована или взята, столько-то снарядов было выпущено против того или другого корабля и так далее, но если читать между строк, можно прочесть в сухих, официальных документах захватывающую дух историю. Прочтите, например, следующие выдержки (как они переведены в «The Japanese Times»):
«19 октября. Траншеи, направленные против Эрлунга и северного форта Дункикваншана (Северный Кикван), дошли до самых неприятельских позиций и подвергаются ожесточенным нападениям неприятеля днем и ночью...
21 октября. Противодействие неприятеля постепенно усиливается, но наша работа продолжается... [131]
22 октября. Неприятель продолжает противодействовать нашим работам в траншеях, направленных против Эрлунга и Дункикваншана...
23 октября. Наши войска сильно страдают от неприятельского огня, почему работа медленно подвигается вперед... «
Для нас, которые видели и знали, что означают постоянные противодействия, эти сухие и отрывистые фразы напоминают картины и сцены: как небольшие вылазочные отряды русских осторожно и молчаливо крадутся ночью, с винтовкой и штыком в одной руке, и парой ручных фанат в другой. Эти отряды уверенно как днем идут по направлению звуков ударов кирки о твердую землю. Японские часовые подмечают какие-то неопределенные тени и раздается выстрел. Люди бросают свои кирки и лопаты и хватаются за ружья, к ним присоединяется пулемет и в несколько секунд поднимается всеобщая пальба. Вдруг раздается оглушительный взрыв, среди ночи вспыхивает большое пламя, затем следуют еще несколько взрывов, наступает полная тишина, и ночь кажется еще темнее. В сапе лежит с полдюжины трупов, страшно исковерканных, каша крови и клочьев мяса, в которую обращено то, что за минуту перед тем были молодые, крепкие, здоровые люди, теперь это надо собирать в мешки, чтобы унести.
В других случаях в вылазке принимали участие более значительные отряды, задача которых была серьезнее, чем убить нескольких неприятельских солдат и уничтожить небольшую часть работы вблизи головы сапы. Это были настоящие вылазки отрядов в 50–100 человек, и их задача состояла в том, чтобы оттеснить людей, работающих в головных траншеях, за валы ближайшей параллели. Исполнив это, часть русского отряда вступала в бой с находящимися здесь японцами, пока другие подрывали и уничтожали сапы, представлявшие собой плоды усиленной работы многих дней. В этих случаях русские выказывали самую беззаветную храбрость, и японцы встречали их так же. Даже невозмутимые и молчаливые японцы, как офицеры, так и нижние чины, вспоминали об этих ночных стычках, равных которым по удали и дикости можно было встретить разве во времена Аттилы.
Днем противодействие неприятелю принимало другие формы и выражалось в снарядах, шрапнели, ружейных пулях, а позже, когда сапы дошли до самих фортов, и в динамитных бомбах, выбрасывавшихся из маленьких мортир. Неоднократно и во многих местах брустверы разрушались снарядами, земляные мешки обращались в клочья и земля из них высыпалась, образуя открытые места, проход через которые русские стрелки сильно затрудняли. Обстреливая из крупных орудий саперные работы, что они часто делали, особенно пока их боевые припасы не начали приходить к концу, русские разрушали не только брустверы, но и сами сапы и уничтожали при этом большое число людей. Русские ставили своих лучших стрелков в атакуемых фортах и, после долгой, беспрерывной практики, их стрельба стала до того меткой, что было опасно даже выглянуть в амбразуры валов параллелей и апрошей и многие японцы погибли именно благодаря этому.
Таким образом, саперные отряды не имели покоя ни днем, ни ночью, поэтому не удивительно, что из общего числа саперов, работавших под Порт-Артуром, было выведено из строя более 50%. Но, хотя [132] русские сильно замедляли и задерживали работы, японцы упорно шли вперед и с каждым днем понемногу приближались к фортам, которые предполагали штурмовать.
Пока, таким образом, шли осадные работы, первая из крупных гаубиц была установлена и 2 октября, после нескольких дней упражнения команды холостыми зарядами, был сделан первый боевой выстрел по русскому броненосцу «Пересвет», стоявшему в западной гавани. Пятый выстрел оказался удачным, после чего огонь был обращен против фортов восточного участка. Правильный прицел был скоро найден и действие стрельбы казалось вполне удачным. Большие снаряды летели по кривой под острым углом и, стоя за орудиями, можно было легко следить за их полетом; разрываясь, они поднимали огромный столб пыли и дыма и казалось нетрудно будет срыть все форты при помощи таких могучих снарядов. Японцы были очень довольны результатами. Стрельба была великолепна и по всем наблюдениям можно было заключить, что их вычисления правильны.
В течение следующих дней, когда еще несколько гаубиц были установлены, стрельба из этих орудий усилилась, так как для каждого из них надо было найти точный прицел для различных неприятельских позиций. Некоторые из неприятельских кораблей были повреждены и несколько дней спустя русский флот нашел убежище под Пайюншанским холмом, где он был невидим со всех японских позиций. Бомбардировке подверглись также и форты. Их валы рушились под постоянными, [133] тяжелыми ударами и так как каждый снаряд, который попадал, срывал целые тонны земли, то казалось, что превращение сильных фортов в большие, негодные кучи мусора, где не могло бы держаться ни одно живое существо, было только делом времени и тогда всякое серьезное сопротивление окажется невозможным, и настанет психологический момент пехотной атаки.
Самым большим и сильным из фортов восточного участка был Эрлунг («Двойной Дракон»). Он был только что отстроен и по размерам представлялся вдвое больше всех остальных фортов этого участка. Его огромные массивные валы, построенные из красноватой глины, ясно выделялись на зелени окружающей местности и казались невероятно могущественными. Впереди и по сторонам его было несколько передовых укреплений меньших размеров, которые должны были быть взяты, чтобы можно было довести сапы до самого форта. Некоторые из этих укреплений были построены и у самой железнодорожной линии — для защиты городского водопровода; другие были расположены более к западу, перед фортом Суншу, и, наконец, был укрепленный холм к востоку от Эрлунга, прозванный японцами Хакимаки-яма и отделявшийся от Эрлунга глубоким ущельем.
Приблизительно к 10 октября японцы довели свои сапы до железнодорожной насыпи и в течение следующих недель предприняли ряд атак на эти укрепления, которые, по большей части, были взяты в штыковом бою. Если знаменитое изречение Наполеона, что «на войне, как [134] и в любви, всегда доходят до рукопашной схватки», оказалось верным, то именно во время этой осады.
Различные незначительные атаки и контратаки, в коих выказана была с обеих сторон большая отвага не имеют особенного значения для истории осады, с военной точки зрения, почему я ограничусь следующими голыми фактами.
С 9 октября бомбардировка, в особенности из больших гаубиц, становится все более тяжелой. Огонь был направлен против фортов и позиций вдоль всей западной линии фортов, в особенности против Эрлунга и северного Киквана.
10 октября было взято несколько небольших траншей перед Эрлунгом. Ночью русские произвели контратаку, которая была отбита; японцы потеряли около 50 человек. 11 октября три роты одного из батальонов 1-й дивизии атаковали и взяли небольшую траншею перед Эрлунгом. Подкрепленные отрядом из 9-й дивизии, они двинулись немного вперед к западу, где было построено укрепление для защиты железнодорожного моста. Эта атака была отбита с потерей около 60 человек. На следующий день (12 октября) перед рассветом японцам удалось провести, невидимо для русских, большой отряд 19-го полка к закрытому месту перед укреплением. Этот отряд пролежал там почти весь следующий день и, когда около 16 ч 30 мин он атаковал укрепление, защитники, которые не имели никакого представления о том, что вблизи их позиций находятся значительные неприятельские силы, были застигнуты врасплох и бежали в беспорядке, бросив свои шинели и составленные в пирамиды ружья; потери японцев составляли 38 человек. Ночью русские произвели контратаку, которая была отбита после ожесточенного рукопашного боя.
16 октября был взят холм Хакимака-Яма. Атаку произвели по всем правилам; сперва ожесточенная артиллерийская стрельба, в которой гаубицы принимали деятельное участие, потом сильный шрапнельный огонь в течение часа, после чего была произведена из последней параллели атака на западную часть холма, окончившаяся короткой, но ожесточенной рукопашной схваткой, во время которой русские были понемногу оттеснены через траншеи к Китайской стене. Они открыли тогда из ружей и пулеметов сильный огонь, который приостановил дальнейшее наступление японцев. Ночью была произведена контратака, которую удалось отбить; японцы потеряли около 150 человек. Холм не был особенно сильно укреплен и не составлял особо важной части русской обороны, но имел некоторое значение для японцев, потому что был расположен вблизи обоих фортов Панлунга, которые были взяты в августе, и этим увеличивал брешь в русских передовых линиях. Тем не менее, как я уже отметил в одной из предыдущих глав, укрепление русскими Китайской стены сильно уменьшило значение для японцев всех этих позиций.
После взятия этих укреплений, сапы могли уже вестись к самому подножию гласисов фортов и хотя затруднения росли и контратаки русских становились все отчаяннее, траншеи все ближе и ближе подвигались к неприятельской твердыне. Через несколько дней японцы могли приступить к окончательной работе перед этими фортами, [135] а именно к прокладыванию траншей для пехоты у подножия гласисов фортов Эрлунг и Суншу.
25 октября мы были приглашены в главную квартиру генерала Ноги и, проезжая по пути туда, перед госпиталем 9-й дивизии, мы сразу поняли в чем дело. Палатки и китайские фанзы, в которых размещался госпиталь, были совершенно пусты и все больные и раненые отправлены в Дальний. Была произведена основательная очистка и весь двор посыпан известью. Всюду проникающий запах карболовой кислоты достаточно ясно указывал, что медицинский персонал приготовился к огромной работе.
Когда мы прибыли в главную квартиру, майор Ямаока встретил нас и объяснил, что в ближайшем будущем будет произведена генеральная атака на восточную линию фортов. 26 октября будут взяты окопы, находящиеся на гласисе перед фортами Эрлунга и Суншу, после чего сапы будут повсеместно подведены настолько близко, чтобы можно было предпринять генеральную атаку. В течение нескольких дней форты подвергнутся сильной бомбардировке, в которой крупнокалиберные гаубицы сыграют главную роль. Когда, таким образом, внутренности фортов окажутся совершенно разрушенными, решительные атаки поведутся всеми японскими силами безостановочно, не давая врагу ни малейшей возможности отдохнуть или оправиться, пока форты не будут взяты. Атаки направятся против всей ограды фортов, от Суншу до Восточного Киквана. Взятие Суншу поручили правой дивизии {52}, Эрлунга и форта «Р» — центральной {53}, а Северного и Восточного Киквана и форта Кобу — левой дивизии {54}.
Утром 26 октября началась бомбардировка. В начале она не была особенно сильной, но страшно усилилась к 11 часам. Русские приняли вызов и вступили в перестрелку с японскими батареями, пытаясь, главным образом, нащупать большие гаубицы, из которых шестнадцать были уже установлены. Густой белый дым, поднимавшийся до неба при каждом выстреле (гаубицы стреляли черным порохом), очень ясно указывал их местоположение и русские, у которых были отличные карты местности, могли их определить с довольно большой точностью. Крупные снаряды часто падали у самых батарей и причиняли немало беспокойства их прислуге. Было несколько попаданий в платформы, на которых устанавливались гаубицы и последние временно выбывали из строя, но так как русские не имели возможности следить за действием своего огня и за правильностью прицела, то, несмотря на большое количество выпущенных снарядов, повреждения, нанесенные гаубицам оказались незначительными и прислуга их, по большей части, находилась в полной безопасности.
Атаки пехоты на траншеи у подножия гласисов фортов Эрлунга и Суншу начались около 17 ч. На этот раз японцы, вопреки своему обыкновению, не выставили перед атакой дождя шрапнелей над неприятельской [136] позицией; большие гаубицы посылали сотни снарядов на форты и окутывали их облаками пыли и дыма, которые часто скрывали их из наших глаз, после чего последовала атака на траншеи из последней параллели, которая отстояла от них на 15–20 саженей.
Эрлунг атаковали два отряда, на коротком расстоянии один от другого. Люди были одеты в темные зимние мундиры, благодаря которым можно было хорошо их видеть и наблюдать за ними. Несколько мгновений они стояли вытянувшись в линию на вершине бруствера, против дыма разрывающихся снарядов, после чего они исчезли в траншеях. Что с ними случилось мы не знали, но маленькие, голубоватые клубки дыма, вырывающегося оттуда, дали нам понять, что русские вступили с атакующими в рукопашный бой и пустили в дело ручные гранаты. Вдруг раздался громкий треск, и в западной части траншеи взвился высокий столб пыли и дыма; это взорвался фугас, убивший, как мы после узнали, четырех японских солдат, но мы не могли узнать, удалось ли японцам выбить русских, или они все были истреблены. Последнее предположение казалось вероятнее, так как, по прошествии около десяти минут, два новых отряда выскочили из параллели. Они не добежали до траншей, но внезапно остановились и не пытались проникнуть дальше. Дым, расстилавшийся над этой частью поля битвы был таким густым, что не видно было, что там делается; они, по-видимому, стояли на месте, и мы предполагали, что неприятельский огонь был слишком силен, чтобы было возможно перебежать маленькое пространство, отделявшее их от траншей, и что они нашли безопасное место, где и укрылись, в ожидании удобного момента. Если наши предположения были правильны, то не имелось больше никаких сомнений относительно судьбы тех, которые достигли неприятельских траншей и прыгнули в них: они там остались навсегда.
Мы наблюдали за атакой на траншеи впереди форта Суншу, которая, по-видимому, шла гораздо удачнее, и следили за ожесточенным состязанием между артиллерией обеих сторон; время от времени мы направляли наши бинокли на две небольшие кучки людей, стоявших у Эрлунгшанских траншей, но долгое время не замечали перемены в их положении. Они оставались на том же месте. Немного спустя, в те же минуты, когда дым немного рассеялся, мы начали думать, что они присели, но, всматриваясь внимательнее, наконец сообразили в чем дело. Они рыли траншеи. Наблюдая за ними, мы видели, что их фигуры все уменьшались, пока совершенно не исчезли, как будто земля их поглотила. Вместо людей мы увидели две черные параллельные линии, которые направлялись наискось к серому гласису. Мы тогда все поняли. Русские траншеи были взяты в первую же атаку и японцы приступили к работе по соединению их со своей последней параллелью двойной линией траншей. От 40 до 50 сажен саперной работы были проложены менее чем за час, под неприятельским огнем, что можно считать великолепным делом.
Траншеи у гласиса форта Суншу были, таким образом, взяты с первого же удара, и общие потери японцев в обоих местах не превышали 250 человек убитыми и раненными. На следующее утро, между 3 и 5 ч, русские произвели несколько решительных контратак на траншеи у [137] форта Эрлунг, взятые японцами, но после почти двухчасового непрерывного боя русских окончательно оттеснили; их потери составили 60 человек убитыми, японские же потери превышали 300 человек.
Против траншей впереди Суншу были произведены с 21 ч 30 мин до 2 ч 50 мин утра четыре вылазки, во время которых орудия Анцзешана и Инцзешана поддерживали русских, но все вылазки были отбиты после ожесточенного рукопашного боя. Русские оставили 20 убитых; потери японцев доходили до 124 человек. С рассветом 28 октября японцы вполне овладели траншеями и впервые стали лицом к лицу с настоящими укреплениями Порт-Артура.
Последующие три дня бомбардировка все увеличивалась. 29 октября и всю следующую ночь она была в особенности сильна и гул крупных орудий не прекращался ни на минуту. Русские произвели несколько очень решительных атак на взятые траншеи у подножия гласиса форта Суншу. Ночью 29 октября им даже удалось после жестокого боя выбить японцев и хотя они могли удержаться на этой позиции лишь несколько часов, но все-таки достигли своей цели, помешав японцам вести свои сапы дальше гласиса, к самому форту.
К рассвету 30 октября, дня, назначенного японцами для генеральной атаки, они находились в следующем положении относительно фортов, которые предполагалось штурмовать: около форта Суншу — русская траншея у подножья гласиса была обращена в последнюю осадную параллель, у Эрлунга — сапы были доведены до самого рва, у фортов «Р» и Кобу — сапы были доведены на расстояние около 15 саженей от неприятельских позиций, у Северного Киквана — японцы дошли до рва, у Восточного Киквана — последняя параллель находилась на расстоянии около 150–200 саженей от форта.
30 октября последовала вторая генеральная атака Порт-Артура {55}. [138]
Глава 16.
Вторая генеральная атака
Вторая генеральная атака Порт-Артура оказалась, как и первая, преждевременной. Первую атаку еще можно было оправдать тем, что стратегические соображения первостепенной важности вынуждали взять крепость в возможно кратчайший срок, а также тем, что тогда имелась, хотя и сомнительная, возможность одержать победу одним решительным натиском. Но при второй атаке не было никаких подобных соображений для оправдания этой попытки и особой надобности в ускорении хода событий. Сражения под Ляояном и Шахэ были выиграны {56}; критический момент миновал и стратегическое положение северной армии нисколько не изменилось бы от присоединения к ней части осадной армии.
Как видно будет из моего отчета об этом событии, японцы были очень плохо подготовлены к атаке. Они отлично знали, им что не справиться с этим делом. Вторая атака Порт-Артура была вызвана исключительно сентиментальными соображениями, а сентиментальность, при всех обстоятельствах жизни неуместная, в военном деле, безусловно, ведет к роковым последствиям.
Японский народ был недоволен генералом Ноги. О северной армии и флоте постоянно получались известия и всегда хорошие. Только о Порт-Артуре ничего не было известно. Полная таинственность окружала этот театр войны, к которому были обращены все взоры, с напряженным ожиданием и величайшей сосредоточенностью; хотя никакие официальные сведения не публиковались и военные власти не допускали распространения в народе даже неофициальных сведений, нельзя было предотвратить рассказы и слухи, которые рисовали положение под Порт-Артуром далеко не в удовлетворительном виде. Достаточно было одного того факта, что крепость не была еще взята; народ с уверенностью ожидал, что армия овладеет крепостью в июле, [139] а между тем прошло еще три месяца, но никто не объяснил народу, какая невероятно трудная задача была возложена на армию. Знали только, что самое важное дело в этой кампании пока не удалось. Газеты начали требовать немедленного взятия Порт-Артура и посылки для этого значительных сил. Несколько недель спустя «Джиджи», японский «Times», стали требовать, чтобы в случае необходимости, были посланы еще 100 000 человек на подкрепление осадной армии и чтобы последняя полностью была послана на штурм фортов, с тем, чтобы сразу покончить с этим делом. Не может быть никаких сомнений в том, какая судьба постигла бы эту армию, если бы было исполнено это требование. Всеобщее недовольство царило против 3-й армии и неудивительно, что это обстоятельство сильно задевало самолюбие офицеров и солдат, которые в течение многих месяцев с отчаянной и беззаветной храбростью боролись против чрезвычайно сильных позиций, обороняемых войсками не менее храбрыми и самоотверженными, чем они сами. В данном случае, как и неоднократно бывало раньше, общественное мнение хотело слишком ускорить ход событий и заставило даже хладнокровных людей действовать против своего убеждения.
Еще одна причина, тоже чисто сентиментальная, но которой японцы придают огромное значение, побуждала генерала Ноги попытаться атаковать крепость: 3 ноября был день рождения императора. Не только вся Япония, но и весь мир ожидали, что армия сделает отчаянное усилие, чтобы взять к этому дню Порт-Артур и поднести его императору, как подарок ко дню рождения. Хотя я и не думаю, чтобы даже самые отчаянные японские офицеры рассчитывали, что им удастся взять к этому дню всю крепость, но они с уверенностью надеялись что, по крайней мере, некоторые из главнейших фортов перейдут к ним.
Таким образом, атака была решена и план ее выработан. В течение нескольких дней и ночей продолжалась ужасная бомбардировка и все было подготовлено для решительного штурма восточной линии фортов на 30 октября. Во многих местах сапы не были доведены до самих контрэскарпов и траншей, но японцы думали, что легко на бегу проскочат остающееся пространство. Они знали, что самые сильные форты окружены рвами, но сведения о размерах последних отсутствовали, хотя было известно, что рвы широки и глубоки. Японцы приготовили много штурмовых лестниц, при помощи которых рассчитывали перейти рвы, и нисколько не сомневались в том, что, достигнув вершины бруствера, они будут в состоянии ворваться во внутренние части фортов и уничтожить защитников превосходящими силами.
30 октября был прекрасный осенний день. На темно-голубом небе не было ни облачка, но было очень прохладно, дул легкий северный ветерок. Всю предыдущую ночь бомбардировка не прекращалась. С рассветом она еще усилилась, а между 8 и 9 ч стала чудовищной. После 10 ч она немного стихла, но около 12 ч 30 мин возобновилась с такой силой, какой я никогда раньше не замечал и вероятно не увижу. За эти дни из одних крупных орудий было выпущено более 20 000 снарядов (из них более 1800–11-дюймовыми мортирами), не считая тысяч шрапнелей, которыми осыпали позиции полевые батареи. Огонь [140] был направлен против всей ограды фортов восточного участка, против разных частей прикрытого пути и высоких артиллерийских позиций за ними, но он был особенно сильно сконцентрирован на Северном Кикване и Эрлунге.
Зрелище было единственным в своем роде. Дым от тысяч рвущихся снарядов и шрапнелей разостлал свой голубоватый покров над всей местностью, умеряя все яркие оттенки, смягчая все резкие линии, и скоплялся в долинах и ущельях, представляя как-бы вечернюю мглу. Ежесекундно вспыхивали клубки белого дыма и большие столбы красноватой пыли, скрывая лучи солнца, которые нежно их освещали, окрашивая в золотые и медные тона, и самые пестрые цвета.
С нашего места Северный Кикван был похож в тумане на усеченный конус, поставленный на площадку, образуемую гласисом. На этот форт большие гаубицы выпускали столько снарядов, что дым от разрыва их внутри делал его похожим на вулкан во время извержения. Вспышки огня от разрывающихся снарядов, клубки белого дыма от шрапнелей, похожие на куски лавы, выбрасываемой из кратера, еще усиливали иллюзию.
Ровно в 13 ч пехота пошла в атаку одновременно на все позиции. По всем склонам холма и гласисам японцы ползли как муравьи. Но люди вышли из траншей только тогда, когда залп шрапнелей был выпущен над ними и над траншеями, по которым подходили подкрепления. С брустверов русская пехота открыла по ним пальбу, убивая сотнями и уничтожая штурмовые колонны, прежде чем они успевали развернуться.
Японцы на мгновение опешили. Они были так уверены, что ужасная бомбардировка, а в особенности огонь гаубиц, произвели сильное разрушение в фортах, и что неприятель потерял всякую возможность сопротивляться, а между тем им пришлось убедиться, что все их расчеты не оправдались и что защитники так же бодры, как и раньше. Как это случилось, они даже ценой своих жизней не могли понять и эта загадка разъяснилась для них лишь спустя два месяца, когда они наконец овладели фортом и могли лично убедиться, что форты современной конструкции могут хорошо противостоять даже такой бомбардировке, какой они подвергались.
Но японцы не растерялись и менее чем за полчаса продумали план атаки.
У форта Суншу атакующий отряд дошел до рва, но тут был остановлен. Сюда доставили штурмовые лестницы, но так как японцы неверно определили ширину рва, то лестницы оказались слишком короткими, а потому бесполезными. Эта ошибка оказалась в действительности счастливой для них. Кажется невероятным, чтобы японский генеральный штаб, который разработал план этой атаки мог предположить, что возможно перейти ров долговременного форта при помощи лестниц. Думать, что тот, кто решился на вырытие в твердой скале рва в 30–40 футов глубины, 40–50 футов ширины и несколько сот саженей длины, оставит его без обороны и позволит неприятелю просто перекинуть через него лестницы и перейти через него, весьма наивно и трудно предположить, что это сделал штаб генерала Ноги. [142]
Но факт остается фактом и я совершенно отказываюсь его объяснить. Как будет видно дальше, японцы употребили месяц на то, чтобы дойти до рва и более семи недель, чтобы его перейти.
Вторая атака, как и первая, была отбита со значительными потерями. Оставшимся в живых пришлось, кто как мог, бежать обратно в последнюю параллель, и попытки атаковать этот форт больше не повторялись, даже и тогда, когда японский снаряд попал в склад боевых запасов и от сильного взрыва на форте возник пожар, продолжавшийся почти 2 ч.
У Эрлунга сапы были доведены до самого рва, ширина которого оказалась также слишком большой для лестниц, так что не было сделано даже попытки овладеть этим фортом приступом. Вместо этого японцы пробовали наполнить ров мешками с землей. Конечно, для этого требовалось огромное количество мешков и они набрасывали их беспрерывно в течение целых часов и время от времени длинным стержнем нащупывали, на какую высоту заполнен ров, но, хотя их стержень был длиной в 40 футов, им не удавалось достать дна. Долгое время они не могли понять, в чем дело, так как по числу наброшенных мешков они считали, что работа должна была идти успешнее, как бы широк и глубок ни был ров. Наконец стало ясным, что русские уносили мешки по мере того как они набрасывались, и японцы оставили эту затею.
Атаки на Северный Кикван слишком интересны, их трудно рассказать в нескольких словах и потому они составляют предмет особой главы. Здесь японцам пришлось также сильно поработать в течение месяца, пока им не удалось захватить ров.
Счастливее были их атаки на укрепленный холм, расположенный между Восточным Панлунгом и Северным Кикваном, который они переименовали в форт «D», хотя это простая траншея, снабженная блиндажем из бревен и земляных мешков, окаймляющая один из многочисленных отрогов Вантайского холма. Первый натиск был отбит, но через 20 мин была произведена новая атака и японцам удалось овладеть позицией и оттеснить русских за Китайскую стену.
Позже в этот же день были сделаны две попытки прорваться через Китайскую стену, в тылу занятой позиции, но сосредоточенный шрапнельный и ружейный огонь скоро заставил атакующих отступить в занятую траншею.
Около 22 ч 40 мин русские сделали вылазку против форта «Р». Ползком через валы и прикрытый путь втемную ночь они ворвались в траншеи и завязали с японцами отчаянный рукопашный бой. Обе стороны дрались как дьяволы; японцы мужественно отстаивали свою позицию против неприятеля, значительно превосходившего их числом, пока почти все они не были убиты, и на каких-нибудь полчаса позиция была опять в руках русских.
Тогда генерал-майор Ишинобе, начальник 6-й бригады, стал во главе одного из батальонов и лично повел своих солдат снова в атаку против мужественно обороняемой позиции. Его пример воодушевил войска и с несокрушимой силой они пошли на неприятеля. Крики «банзай» огласили воздух; несколько выстрелов послышались с русской [143] стороны, но японцы были среди них и снова противники схватились в дикой битве, пуская в ход штыки, ручные гранаты, ружейные приклады и по временам даже зубы и ногти. После очень упорного сопротивления русские были опять оттеснены за Китайскую стену. На следующий день было официально объявлено, что форт «Р» будет впредь называться фортом Ишинобе.
Японцы удержали за собой эту позицию до конца, так же как они удерживали перед тем несколько месяцев Панлунгшанские форты, несмотря на постоянные старания русских выбить их оттуда. Из всех блестящих воинских подвигов, оказанных японцами во время осады Порт-Артура, ничто, по моему мнению, не может сравниться с непоколебимой стойкостью, с которой они отстаивали эти временные укрепления, несмотря на тяжкие потери, сильную бомбардировку в течение целых недель и постоянный ружейный обстрел с других командовавших над ними пунктов.
Я считаю, что японцы чудом ухитрились там удержаться. Констатируя этот факт, я объяснить его не могу.
Форт Кобу представляет собой очень незначительное временное укрепление, расположенное на бугре к востоку от Северного Киквана. Его гарнизон был без труда выбит 44-м полком. Оставив небольшой отряд на занятой позиции, полк прошел дальше для атаки Китайской стены, но не мог пробиться под сильным огнем, направленным на него из-за стены и с форта «Q». Убедившись в невыполнимости этого плана, и не желая возвращаться ни с чем, командир полка взял на себя инициативу — без приказания повернуть влево и попробовать атаковать высокий Кикванскийфорт с запада, зная, что 12-й полк атакует с фронта.
Восточный Кикван самый высокий и, конечно, сильнейший из всех фортов восточного участка и не представляет из себя, как Суншу, Эрлунг и Северный Кикван, позиций, главным образом, для пехоты. Он состоит из двух артиллерийских позиций: северной, построенной целиком из бетона, очень сильной, вооруженной четырьмя 6-дюймовыми орудиями Канэ, полевыми орудиями и пулеметами, и южной, соединенной с предыдущей коротким перешейком. Южная батарея представляла из себя временное укрепление, вооруженное двумя 6-дюймовыми морскими орудиями, защищенными дюймовыми стальными щитами и установленными на бревенчатых платформах. Китайская стена проходила между обеими батареями. От форта Кобу по крутому склону Кикванского холма, в юго-восточном направлении, была проложена к следующему форту траншея, снабженная траверзами и блиндажами; позднее эта траншея стала называться у нас «Трагической траншеей». Расстояние от этой траншеи к форту было около 70 саженей по очень крутому склону.
На эти позиции командир 44-го полка решил повести атаку. От беглого огня защитников с фронта и правого фланга сильно поредели ряды японцев, но, раз они пустились в это предприятие, им оставалось только идти вперед и попробовать взять позицию приступом. Отступление под сосредоточенным огнем с форта, Китайской стены и более возвышенных артиллерийских позиций равносильно было бы разгрому, [144] если не полному их уничтожению. Части атакующих удалось достигнуть перешейка между двумя батареями, но здесь они были встречены русскими, которые вступили с ними в рукопашный бой. Японцы уже пострадали от сильного огня и были утомлены подъемом на гору, и хотя сражались с обычной храбростью, но не могли оказать серьезного сопротивления русским. Почти весь отряд поплатился жизнью за это смелое нападение.
Тем временем 12-й полк атаковал позицию с севера, наступая двумя колоннами. В течение почти 10 мин склоны холма чернели от двигающихся по ним людей. Они обошли «Трагическую траншею» и начали последний трудный подъем к вершине. Это было тяжелое дело и русские шрапнели и ружейные пули страшно опустошили их ряды. Число людей, которые все еще поднимались в гору, быстро уменьшалось, пока весь склон холма не покрылся телами убитых и раненых. Несмотря на это, они все подвигались вперед, пока, задыхаясь и с подгибающимися от усталости коленями, не достигли вершины и не свернули вправо, к перешейку, соединяющему обе батареи, так как не могло быть и речи о попытке атаковать через бруствер.
Здесь они были встречены так же, как и их товарищи 44-го полка — штыками и ручными гранатами. Схватка была непродолжительна, так как у японцев не было никакой надежды на успех. Мы недолго видели на горизонте их силуэты наносящие и парирующие удары. Потом они внезапно дрогнули. Некоторые бежали в диком беспорядке вниз по склону к форту Кобу, большая же часть пала под безжалостным огнем, направленным на них со всех сторон. Другой отряд начал отступать по тому же пути, по которому наступал, но скоро японцы заметили, что путь отступления для них отрезан. Русские послали отряд с позиции к востоку, вдоль «Трагической траншеи», и беспомощные японцы оказались между двух огней. Случайно они набрели на безопасное место, где можно было хорошо укрыться от огня с форта и траншей; здесь, на небольшой площадке, на склоне холма собрался отряд в 100–150 человек, выкинувший два маленьких белых флага.
Склон холма вокруг них был усеян телами их убитых и раненных товарищей. Ветер посвежел и стал очень холодным, а у них не было шинелей и пищи было очень мало. Многие из этих людей уже имели ранения и, кроме того, с отдаленных позиций их расстреливали русские стрелки. Они знали, что их не скоро выручат. Не могло быть и речи о посылке к ним носильщиков и отпор, который был оказан при первой атаке, не мог побудить японцев сделать новую попытку. Единственная надежда оставалась на ночь, но и она оказалась тщетной.
В продолжение всей ночи русский прожектор был направлен на них и на тропинки, ведущие к ним, и уроки, вынесенные из августовских атак были еще слишком свежи в памяти японцев, чтобы они рискнули пойти в ночную атаку под лучами неприятельских прожекторов. На следующий день этот несчастный отрядик был еще там, оба флажка еще развевались, и весь день мы могли видеть их молчаливый призыв, но помощь не приходила и они были осуждены на смерть. Одни из них были безжалостно убиты русскими пулями, другие умерли от ран, но большая часть погибла от холода и голода. На следующий день [145] утром флаги уже лежали на земле, но число людей, по-видимому, не уменьшилось. Сколько времени они еще прожили я не могу сказать, но насколько мне удалось узнать, всех их постигла одинаковая судьба — ужасная медленная смерть после страданий, которые легче вообразить, чем описать.
Так окончилась необдуманная вторая генеральная атака. Настоящий бой продолжался всего несколько часов и если сравнить ее с первой атакой, то мы будем поражены разницей в настроении людей в обоих случаях. Штурм велся уже не с той стремительностью и нечеловеческой отвагой, которыми так отличались августовские атаки. Люди так долго находились перед этими чудовищными позициями, понесли столько потерь во время осадных работ к этим фортам, что не только солдаты, но и старшие начальники стали терять веру и хладнокровие.
Атаки велись без должной поддержки. После взятия форта «Р», эта позиция была оставлена под защитой такого незначительного отряда, что русские имели возможность взять ее обратно и выбить японцев, пока не подоспели подкрепления. На Восточном Кикване сравнительно большой отряд японцев был брошен на погибель безо всякой попытки их выручить. В обоих случаях причина была одна и та же — сапы не подвели достаточно близко к неприятельским позициям. Уроки, вынесенные из сентябрьских атак должны были еще раз повториться, чтобы японцы, наконец, достаточно прониклись ими и извлекли из них пользу. Как я уже говорил с самого начала, атака оказалась преждевременной и плохо подготовленной.
Японцы приобрели две незначительные и неважные позиции и некоторый весьма полезный опыт. Они потеряли около 3000 человек, и что хуже, эта неудача сильно подействовала на дух осаждающих и лишила их уверенности и хладнокровия во время третьей и самой большой атаки на русскую твердыню, которая была произведена месяц спустя. [146]
Глава 17.
Ад
При описании осады Порт-Артура борьба, происходившая у форта Северный Кикван, составляет сама по себе содержание самостоятельной главы, совершенно отдельной от изложения других операций.
Надо вспомнить, что японцам пришлось иметь дело во время этой осады с задачами, которые, по большей части, для них совершенно новы. У них не было ни опыта, ни прецедентов, на которые можно опереться; им приходилось продвигаться вперед по малодоступным тропинкам и сталкиваться с вопросами, которые могли быть разрешены только опытом. История знает много осад, но ни одна из них, за исключением разве Севастопольской, не проводилась при обстановке, приближающейся к порт-артурской. Осада Севастополя происходила пятьдесят лет тому назад и при современном усовершенствовании как наступательных, так и оборонительных средств, эта знаменитая осада мало могла дать японцам указаний для решения предстоящей им задачи.
Как я уже упомянул, осадные работы против Северного Киквана начались в конце августа, тогда как работы против других фортов того же участка могли начаться лишь в сентябре, после взятия Шуйшиинских люнетов и редута Люнгвэн. Из этого следует, что операции против Северного Киквана сильно продвинулись вперед и следовательно японцы могли воспользоваться приобретенным здесь опытом при работах против других фортов.
Противодействие русских саперным работам против северного Киквана было гораздо упорнее, чем в других местах. Расстояние от первой параллели до форта было около 300 саженей и чтобы пройти это пространство пришлось вырыть апроши на протяжении до 700 саженей, с 46 поворотами, не считая шести параллелей, которые пришлось заложить для опоры наступления. Русские вылазки, постоянная ружейная и орудийная стрельба сильно утомляли японцев; сапы приходилось делать очень глубокими, хорошо рассчитанными и, таким образом, хотя работы велись в наносной, легкой для работы, почве, японцы только через два месяца настолько приблизились к форту, чтобы построить свою шестую и последнюю параллель, на расстоянии около 15 саженей от контрэскарпа.
Большую часть работы пришлось вести по ровной или слегка покатой местности, но последние 40 саженей уклон становился круче и [147] от шестой параллели до рва он стал до того крутым, и, следовательно, подвержен обстрелу с высоко расположенных артиллерийских позиций, что японцы решили провести подземную галерею от этого места до рва. Русские скоро заметили это и начали вести контрмину ниже японцев. Японские саперы слышали глухой звук кирок под собой и впереди, но не могли определить точно направление, откуда шли эти звуки. Они сообразили, в чем дело, но несмотря на это, должны были идти вперед. Без сомнения каждая смена, окончив свою работу, считала за счастье, что взрыв произошел не во время ее очереди. С продолжением работ эти звуки становились все яснее; конец был близок и легко представить себе душевное состояние саперов, работавших в [148] темной галерее, буквально над миной. Тем не менее эти отважные люди не выказывали своих ощущений и работали без устали.
24 октября русские взорвали свою мину. Страшный взрыв был слышен далеко и густой столб земли, пыли и белого дыма поднялся к небу, земля как бы заколебалась и японские саперы были погребены на большой глубине. Взрыв разрушил галерею на большом протяжении, но в одном отношении он оказал услугу японцам: в углу большой воронки, произведенной взрывом, показалось что-то похожее на часть бетонной стены. Ясно было, что это задняя стенка капонира, построенного под контрэскарпом для обороны рва.
Ров, окружавший форт, имел 30 футов ширины и около 20 футов глубины. Его фланги были совершенно открыты для анфиладного огня с фортов Вантай и «Q», но настоящую силу ему придавала галерея, которая была построена под контрэскарпами восточного и западного флангов. Эта галерея была построена из бетона, со стенами толщиной в 6 футов. По фронту и западному флангу она разделялась толстыми бетонными стенами на восемь казематов, сообщавшихся между собой при посредстве узких сводчатых проходов. Из большого капонира «h» ров мог обстреливаться по фронту и восточному флангу из ружей и пулеметов. По восточному флангу галерея имела всего 5 футов ширины; она не была разделена на казематы и представляла в действительности только проход, который сообщался с внутренностью форта через потерну подо рвом и валами укрепления. Эта часть галереи была длиной около 40 сажен и имела в северной части несколько амбразур.
В течение недели после взрыва русской контрмины японцы успели исправить причиненные повреждения. Глубокие сапы с прочными валами из земляных мешков были проложены до места, где взрыв обнажил небольшую часть капонирной галереи и были сделаны приготовления для взрыва стены. Для этого приступили к закладке последней параллели, как раз за капонирной галереей.
Само собой разумеется, что русские не давали японцам вести работы без помех. Кроме обыкновенных приемов причинения беспокойства неприятелю — вылазок, ружейной и орудийной стрельбы, бросания динамитных бомб из маленьких мортир — придуман был новый способ мешать саперным работам. Они поджигали мешки, образующие брустверы сап, так, чтобы земля из них высыпалась и брустверы обваливались. Для этого они употребляли медные гильзы пулеметных патронов, наполненные каким-то составом, который долго горел сильным пламенем и его нельзя было залить водой. Этими снарядами они поджигали мешки, которые во время вылазок часто обливались керосином. Японцам было трудно заметить эти гильзы, пока огонь разгорался, и даже, когда дым указывал на надвигающуюся опасность, было не легко потушить огонь, несмотря на наличие ручных насосов и баков с водой, так как невозможно было видеть, что наверху или за бруствером, ввиду опасности даже высунуть голову.
Постройка седьмой параллели наверху контрэскарпа оказалась очень трудным предприятием, ввиду сильного обстрела, которому подверглось это место. Работа эта продвигалась очень медленно и стоила [149] многих жизней, поэтому одно время японцы подумывали направить свои атаки на другие части форта.
Ночью 31 октября офицер с небольшим разведочным отрядом направился с поручением попытаться незаметно обойти форт и исследовать, не легче ли будет перейти ров с задней стороны. Ночь была совершенно темная и маленький отряд продвигался очень осторожно, имея впереди офицера.
В то же самое время небольшой русский вылазочный отряд выступил с задней стороны крепости для обычной ночной атаки на голову сапы. Оба отряда, пробиравшиеся с возможно большей осторожностью, внезапно встретились. Во главе русского отряда тоже был офицер, и ни одна из сторон не видела и не слышала другой, пока офицеры не столкнулись. Они тотчас же схватились. Русский был сильнее и больше ростом, чем японец и быстро смял своего противника, но последнему хорошую услугу оказали приемы «джужицзы» {57}, которым все офицеры обучаются в военных училищах. Ему удалось высвободиться и пронзить своего противника в сердце. Солдаты с обеих сторон открыли ружейный огонь и начали бросать ручные гранаты, но так как ничего не было видно и тревога была уже поднята, оба отряда быстро отступили к своим позициям, не доведя до конца своего дела.
Утром 30 октября, как раз перед второй генеральной атакой, саперы уже все подготовили для попытки овладеть оборонительными сооружениями рва Северного Киквана. Они проделали щель в твердом бетоне, вложили туда заряд динамита, взорвали его и таким способом пробили широкую брешь наверху задней стены капонирной галереи.
Ожидавшие этого момента войска сразу ринулись через брешь и скрылись в темных казематах, не думая о том, что могло с ними случиться, и, действительно, они оттуда не вернулись. Взрыв произошел около прохода между казематами «b» и «с». Пока японцы врывались в каземат «b», русские уничтожили их из каземата «с» ручными гранатами. Затем японцы положили второй большой заряд динамита у отверстия, пробитого первым зарядом; половина стены каземата «b» была разрушена и русские, из опасения, что осаждающие уничтожат всю галерею, быстро завалили проход в следующий каземат земляными мешками.
Японцы, таким образом, приобрели точку опоры в самом рву и немедленно принялись за работу, чтобы использовать свое выгодное положение. Они проникли через стену во взятый каземат и ночью построили из бревен и земляных мешков крытый переход через ров и вырыли траншею, которая поднималась зигзагами по эскарпу к брустверу.
Утром 31 октября отряд около 80 человек был послан вверх и ему удалось достичь бруствера, где половина людей начала окапываться, а другая половина удерживала русских в отдалении. Этот отряд постигла очень трагическая судьба. Русские втащили в свою капонирную галерею [150] горное орудие {58} и разрушили снарядами японский блиндаж через ров, подожгли балки и мешки и отрезали путь отступления этому отряду. Против людей, стоящих на парапете, выпускались из маленьких мортир динамитные бомбы и на них постоянно нападала русская пехота. Об обратном переходе рва не могло быть и речи; те немногие, которые это попробовали, были убиты немедленно русскими стрелками или из пулеметов, стоявших в капонирах. Послать подкрепление было тоже немыслимо. Исхода не было — все погибли, причем большинство было разорвано ручными гранатами; только 3 ноября погибли последние люди этого маленького отряда, после трех долгих дней, и еще более долгих ночей, проведенных в голоде, холоде и бое, в постоянном ожидании смерти. Что людям пришлось вытерпеть и вынести в эту войну трудно вообразить и еще труднее описать.
В тот же день 31 октября японцы достигли большой удачи в другом предприятии. Через проход ко рву было послано несколько саперов, снабженных большими запасами динамита, и, хотя почти все они погибли, им удалось, однако, поместить бомбы в амбразурах трех ближайших казематов, заставив русских их очистить, так что японцы овладели пятью западными казематами галереи.
Хотя им довольно легко удалось захватить эту часть обороны рва, но взятие остальной позиции оказалось весьма медленным и трудным делом. В течение почти трех недель они отчаянно сражались днем и ночью в этих подземных казематах, где даже днем свет был тусклым, с целью овладеть двумя соседними казематами («f» и «g»).
Когда произошел взрыв в казематах «с», «d» и «е», русские отступили и японцы их так быстро преследовали, что они не успели завалить проход. Японцы пробовали ворваться через узкий проход, но были встречены русскими штыками и ручными гранатами, а так как проходить одновременно могло не более двух человек, то им и не удалось прорваться. Новые попытки атаковать эти казематы со стороны рва тоже не удались и, таким образом, противники стояли рядом, отделенные только бетонной стеной, борясь за обладание узким проходом.
Каземат «е» был большую часть времени пуст, так как ручные гранаты и другие подобные орудия не давали никому возможности там оставаться. Временами какой-нибудь солдат, толкая впереди себя мешок с песком, подползал лежа к проходу достаточно близко, чтобы бросить динамитную бомбу через вал из земляных мешков, который русские успели воздвигнуть на высоту человеческого роста, с парой амбразур для винтовок, но в большинстве случаев его обнаруживали прежде, чем он мог бросить свою бомбу и ручная граната прекращала его замысел. Большая часть этих людей была разорвана на мелкие куски, и их останки приходилось собирать и уносить в мешках.
Дни проходили за днями и, не взирая на значительные потери, японцам не удалось пробить прохода. Страшная борьба в темных погребах [151] и ужасный вид убитых и раненных товарищей начали слишком сильно действовать на нервы, и японцы стали обдумывать новые способы и средства выбить русских.
Появилась мысль установить помпы и залить водой рвы и все оборонительные сооружения, но ближайший водный резервуар, достаточно большой для этой цели — море — находился в нескольких милях. Доставка воды оттуда стала бы слишком медленным и дорогим предприятием с сомнительными шансами на успех, поэтому проект был оставлен без исполнения.
Пробовали наваливать кучи гаоляна (китайское высокое просо) и поджигать их, чтобы выкурить русских. Но дым пошел не туда, куда надо было, наполнил казематы, занятые японцами и заставил их на время очистить галерею. Этот опыт оказался слишком опасен и его не повторяли.
Русские офицеры мне рассказывали про другой прямо адский способ, который, по их уверениям, применялся японцами. Они посылали человека, одетого в одежду водолаза и снабженного насосом, при посредстве которого он наполнял галереи удушливым газом. Но, по их словам, этот способ одинаково действовал против обеих сторон, так как если он, с одной стороны, выгонял русских, с другой, не позволял японцам войти, пока воздух не очистится и тогда они уже находили русских на прежнем месте. Японцы совершенно это отрицают и, наоборот, уверяют, что русские употребляли против них бомбы, начиненные ядовитыми газами. Хотя в этой ужасной войне меня ничто не удивляло, но я воздержусь выразить свое мнение, которая из этих двух версий, если они вообще справедливы, правильна. По опыту я вывел заключение, что в присутствии военного корреспондента обе стороны безо всякого злого умысла извращали истину.
Наконец японцы решили прорыть траншею вдоль всей задней стены капонирной галереи, до самого фундамента, с тем, чтобы обнажить всю эту стену. После того они предполагали прорубить отверстия в стене, наполнить их динамитом и взорвать все укрепление. Довольно значительная часть этой работы была уже выполнена, пока русские узнали об этом во время одной из своих вылазок и немедленно повели контрмины. 18 ноября русские взорвали свою мину и уничтожили японскую траншею, но мина была так неудачно положена, что одновременно сделала широкую брешь в стене капонира северо-восточного угла («j»), благодаря чему им пришлось поспешно очистить всю часть галереи вдоль фронта. Они еще держались у узкого прохода вдоль восточного фланга, куда вход был завален земляными мешками. Промежуточные валы из мешков были устроены дальше поперек прохода, причем делалось небольшое отверстие, которое легко можно было завалить в случае отступления; они построили другой вал из мешков с песком поперек рва (в каземате «i»), в противовес потере капонира фронта, откуда можно было бы держать восточный фланг рва под анфиладным огнем.
21 ноября, рано утром, пять японских саперов вызвались пробраться в ров и установить бомбы в амбразурах в северной части прохода. Им это удалось и как только произошел взрыв, японцы опрокинули [152] вал из мешков, преграждавший путь в проход, который и штурмовали, но скоро они были отбиты ружейным огнем из-за ближайшего промежуточного вала, небольшое отверстие в котором русские немедленно заложили земляными мешками.
Казалось, что японцам придется начинать с самого начала штурм камер вдоль фронта, но одному из солдат пришла новая мысль. Он устроил маленький бруствер из трех мешков с песком, уложив два в основании рядом и один на них. Он лег за ними на спину и в таком положении был совершенно укрыт от неприятельского огня; тогда, согнув колени и упираясь ногами в стену, он начал подвигать вперед свой маленький бруствер, пока ноги совершенно не выпрямились. Тогда второй человек лег между первым и стеной и оба согнули колени; первый человек уперся ногами в плечи второго, который, в свою очередь, уперся ногами в стену, и таким образом мешки были подвинуты несколько дальше, пока не оказались в 7 или 8 футах от входа. Тогда они поползли назад за другими мешками и скоро построили поперек прохода бруствер высотой 4 или 5 футов.
С этого момента борьба была облегчена. Построив бруствер толщиной в три мешка, они взяли мешки внутреннего ряда и перебросили их по другую сторону бруствера, потом перебросили второй ряд и таким образом, шаг за шагом, бруствер был подвинут к русскому промежуточному валу и амбразуры были закрыты мешками с песком.
В этой части галереи было всего несколько русских, когда японские саперы ворвались с динамитными зарядами. Большинству из них удалось скрыться за промежуточный вал, прежде чем последовал взрыв, но двое, которые стояли на часах у амбразур, были тяжело ранены и оглушены ударом. Когда они очнулись, отверстие в следующем валу было уже завалено. Они подползли к нему и стали просить и умолять своих товарищей разобрать вал, чтобы их пропустить.
Это было невозможно и их пришлось оставить лежать раненными и беспомощными на земле у самой позиции. Тем временем японский бруствер все приближался, медленно, но верно, пока оба несчастных не были стиснуты между обоими валами, а затем заживо погребены под мешками с песком. Когда я посетил это место в тот же день, были еще слышны их стоны.
На следующий день японцы взобрались наверх своего бруствера и начали разбирать русские мешки. Скоро они проделали брешь, и хотя русские отстаивали свою позицию с суровым упорством и в продолжение часов сражались как львы на этом маленьком валу поперек узкого прохода, но, наконец, были оттеснены японцами, после чего укрылись за следующим валом, шагах в сорока дальше.
Таким образом, японцы пробивали себе путь от вала к валу, из одного темного каземата в другой, куда свет совсем не проникал; сражение шло с такой адской дикостью, при такой возмутительной и ужасной обстановке, что эта бойня не имеет себе равной даже в хронике этой долгой и страшной осады, пока, наконец, русские не прекратили сопротивление и не отступили во внутренность форта через потерну, которую взорвали за собой. Это произошло 25 ноября, за день до третьей генеральной атаки Порт-Артура. [153]
Глава 18.
Ноябрь
Уроки, полученные японцами во время безуспешной атаки 30 октября и долгого, ожесточенного боя за обладание рвом, усиливавшим Северный Кикван, сильно подействовали на них, но и принесли пользу. Еще при обсуждении решений, принятых японцами после первого тяжелого поражения в августе, я отметил, как после первых нескольких дней уныния они затем дружно собрались с духом и снова весело принялись за дело, основывая свои новые планы на опыте, приобретенном дорогой ценой. Тоже самое случилось и после неудачи, постигшей их в октябре. Не было и теперь колебаний. Они увидели свои ошибки, осознали, что их надо исправить и соответственно с этим стали действовать. Четыре недели, прошедшие между второй и третьей генеральными атаками, были использованы для всякого рода приготовлений, основанных на опыте последнего времени, с надеждой на успех предстоящей новой атаки. Прежде всего японцы убедились, благодаря октябрьской атаке, в необходимости доводить сапы до самых укреплений. В этом отношении работы должны быть закончены. Даже небольшое открытое пространство в 30–40 ярдов, которое они считали возможным быстро пробежать, оказалось фатальным. Оно стоило им многих сотен жизней, свело к нулю атаку и благодаря этому энергия солдат ослабела и уверенность в себе была поколеблена. Японцы пришли также к заключению, что атаковать оборонительные постройки во рву таким способом, как это имело место у форта Северный Кикван — предприятие слишком медленное и сомнительное и что необходимо придумать другие средства, чтобы операции против этих сооружений пришли к быстрому и успешному концу.
Далее они решили, что как бы ни были достоверны донесения многих шпионов относительно состояния и активной силы гарнизона, исчислявшейся в это время в 10 000 человек {59}, Порт-Артур, очевидно, был все-таки еще достаточно силен, чтобы оказать сопротивление решительной атаке, если бы даже в нем остался только один сектор укреплений. Поэтому, для того, чтобы новая атака имела какой-либо [154] шанс на успех, ее следовало вести в широких размерах и распространить на западный сектор укреплений, с целью помешать русским сосредоточить значительную силу в каком-либо из атакуемых пунктов.
Наконец, они убедились, что сделали слишком высокую оценку результата своей бомбардировки фортов и траншей и сочли за лучшее расходовать боевые запасы для потопления кораблей в гавани и разрушения города с его складами, арсеналами и магазинами, вместо того, чтобы разбивать земляные валы и бетонные своды фортов.
Поэтому в течение ноября сапы велись в широких размерах и сильно продвинулись вперед, одновременно с этим было удвоено число апрошей между параллелями во многих местах, с целью облегчить доставку подкреплений, а также боевых запасов, провианта и прочее.
Перед фортом Эрлунг, в особенности, была проведена целая сеть сап, издали похожая на паутину. Сапы повсюду делались глубже и прочнее, чтобы лучше защищать их от разрушения неприятельским орудийным огнем и шрапнелью.
У форта Суншу была сооружена последняя параллель, в тридцати ярдах от рва, и отсюда были проведены две апроши прямо к гребню контрэскарпа. Артиллерия продвинулась ближе к форту, чтобы лучше наблюдать за эффектом своей стрельбы и чтобы орудия могли быть направлены прямо на амбразуры и другие части укреплений. Близ деревни Шуйшиин была установлена батарея из шести 12-фунтовых {60} морских пушек, у самой деревни Шикоу две 3,6-дюймовых {61} мортиры [155] и еще ближе к форту, на расстоянии всего лишь 1200 ярдов помещены батареи полевых пушек.
Апроши были проведены от фортов Хакимака-яма, Восточный и Западный Панлунг и Ишинобе («Р») к различным частям Китайской стены, чтобы подготовить атаку на всю цепь укреплений, отвлекать внимание неприятеля и вынудить его разбросать сравнительно небольшие силы на огромной площади.
Сапы у форта Восточный Кикван были доведены до наружного ската по направлению к «Трагической траншее», а также были проведены апроши и параллели по направлению к высотам 203 м и ее «сестре» Аказака-яме.
Хотя вся линия фортов еще обстреливалась сильным артиллерийским огнем, но японцы в течение этого периода сосредоточили огонь больших гаубиц и 4,7-дюймовых морских пушек, главным образом, на городе и гавани. Бомбардировка эта скоро дала о себе знать. Снаряды попадали во многие склады боевых запасов, причиняя взрывы и частые пожары в городе, последние, главным образом, от морских пушек, так как снаряды, которыми они стреляли, были снабжены более чувствительными трубками, чем у гаубиц и разрывались при ударе о крыши и стены домов, тогда как снаряды гаубиц пробивали их легко и разрывались, встречая лишь солидное сопротивление.
Почти каждый день виден был густой дым от пожаров, покрывавший злополучный город. В особенности в один день, когда был зажжен склад масла близ арсенала, черная масса дыма распространилась над городом до вершин высот и казалось, что вся крепость была объята пламенем. [156]
Сильный артиллерийский огонь был направлен также против кораблей, находившихся в гавани, благодаря чему малые суда должны были менять стоянку, а броненосцы и крейсеры переместились под высоту Паличжуан, где они вполне были скрыты от неприятельского взора, поэтому японцы не имели возможности корректировать свою стрельбу. Единственно, что могло им помочь — это огромные фонтаны воды, поднимавшиеся от падения снарядов в море. По этому признаку они узнавали, что снаряд не попал в корабль, но, во всяком случае, это было слабым утешением и руководствоваться им исключительно было невозможно.
Вопрос истребления русского флота стал вскоре очень серьезным. Балтийская эскадра {62} была в пути. Первые корабли уже прошли Суэцкий канал, другие находились около мыса Доброй Надежды на пути к месту их общей встречи у Мадагаскара. Если бы флот, находившийся в порт-артурской гавани и состоявший из пяти броненосцев и двух крейсеров, мог продержаться, пока Балтийская эскадра прибудет в японские воды, русские, конечно, могли бы, располагая соединенными Балтийской, Порт-Артурской и Владивостокской {63} эскадрами, стать грозной силой для японцев. Они могли бы даже вступить в бой с японским флотом или просто, следуя тактике Владивостокской эскадры в июне и июле, угрожать сообщению Японии с армиями и расстроить также ее торговые отношения. Неудивительно, что Морское министерство в Токио усиленно настаивало на том, чтобы осаждающая армия приняла все меры для овладения позициями, с которых русский флот мог быть уничтожен или выгнан из гавани в море. Настояния эти немного позже стали настолько энергичными, что армия у Порт-Артура получила решительное приказание приступить к атаке даже до полного окончания всех приготовлений. Но об этом дальше.
Первой задачей, предстоявшей японцам, был переход через рвы фортов Суншу и Эрлунга. Прежний опыт и уроки, полученные во время боя в «кроличьих садках» у форта Северный Кикван, заставили японцев признать, что наиболее безопасным и легким путем будет применение способов, к которым они прибегали в этом месте, а именно провести траншею к концу тыльной стены капониров, выдолбить отверстия в этой скале, наполнить их динамитом и взорвать. Этим можно не только разрушить капониры, но и заполнить ров массой земли от взрыва и облегчить переход через него.
Японцы обнаружили, что у форта Суншу ров снабжен контрэскарповой галереей, но была ли она растянута по всему фронту, как на Северном Кикване, или имелась только на углах, они не знали, так как в центральной части не было обнаружено амбразур и бойниц в каменной стене. Конечно, им было также неизвестно, как далеко галереи тянутся под контрэскарпом. В действительности галерея была проведена перед всеми фронтами и снабжена амбразурами только на углах [157] для правильного обстрела рвов перед флангами. Галерея соединилась с внутренностью форта через проход, построенный из бетона; последний поднимается только на несколько футов над дном рва и снабжен бойницами, из которых ров мог обстреливаться продольно.
Все это, как я сказал, не было известно японцам и, чтобы установить размеры и устройство построек во рву, они решили устроить колодцы вдоль фронта контрэскарпа. Два из них удалось довести как раз до конца валов капонира в то время как по двум центральным саперы, опустившись приблизительно на 8 футов, дошли до кровли.
Чтобы дойти до задней стенки капонира необходимо было проложить горизонтальные галереи вдоль кровли и затем снова вести работы вниз до оснований.
Как только размеры капонира стали известны, были вырыты три других колодца перпендикулярно вдоль задней части вала и когда они были доведены вниз до основания, то все были связаны подземным ходом. Задняя стена капонира была выстроена из бетона около 6 футов толщиной, но любопытно, что основание было каменное, так что было сравнительно легко выдолбить отверстие диаметром около 2 футов и глубиной 3 фута, в них и заложили заряды динамита. Остальная часть работы оказалась очень тяжелой. Колодцы и, в особенности, галереи были очень узки. В большинстве случаев два человека, иногда только один, могли работать в них в одно и то же время, так как скала была очень твердая. Только колодец «f» был сделан несколько больших [158] размеров, в нем имелся род витой лестницы, выбитой в скале, так что люди могли подниматься и опускаться с инструментами и динамитными зарядами, но другие колодцы, в которых я побывал, дали мне живое представление об опасностях и неприятностях профессии горнорабочих старого времени, а в галереи, проведенные вдоль крыши капонира, я бы предпочел послать вместо себя моего такса, хотя я сам не из трусливого десятка.
У форта Эрлунг скала оказалась еще тверже, чем у Суншу, так как состояла из очень твердого конгломерата известняка, кварца и кремния. Японцы обнаружили, что ров был снабжен капонирами только по углам, почему и решили, что достаточно вырыть три шахты такой же глубины, как и в нижней части рва: две на восточной стороне и одну — на западной. Эта работа продвигалась медленно и люди работали как негры {64}, хотя и сменялись каждый час. Здесь был применен алмазный бурав, но он плохо действовал и все 35 футов глубины шахты пришлось выдолбить. Русские, конечно, мешали, насколько возможно, успеху работ. Не было ночи, чтобы они не появлялись, совершая отважные нападения на головы сап. Вначале им удалось бросить несколько ручных гранат в колодцы, чем они причинили много вреда работам и убили всех находившихся в галереях людей. Позднее японцы соорудили солидные брустверы вокруг этих мест, которые дали им возможность держать русских в отдалении, но, несмотря на это, потери были все-таки тяжелые. Мне сообщили в главной квартире, что, в течение этого периода, японцы израсходовали свыше 10 000 патронов по русским ночным вылазочным отрядам и я уверен, что всю ночь можно было слышать звуки долбления и ружейной стрельбы, причем то раздавались одиночные выстрелы, то барабанили из ружей, подобно дождю, падающему на крыши. Орудийные выстрелы звонко гремели с промежутками в несколько минут, иногда каждую минуту и днем и ночью.
17 ноября были заложены и взорваны динамитные заряды в задней стенке Суншунской галереи. Эти взрывы оказались только отчасти успешными. В восточной части мины взорвались в бетонной стене, разрушили галерею и завалили большую часть рва, в западной же части взрыв по галереям не причинил особого вреда. Тем не менее японцы овладели передней частью рва и сразу приступили к проведению через него непробиваемого снарядами прохода, защищенного срубом из тяжелых брусьев, так что во время ближайшей атаки люди могли безопасно подняться к самым валам форта.
20 ноября были взорваны мины в контрэскарпе форта Эрлунг, две восточных удачно, завалив глубокий ров доверху, но западные взорвались здесь безрезультатно. Ввиду этого японцы решили построить в этом месте мост на крепких деревянных сваях, а на восточной стороне приступили к сооружению защищенного прохода, как на форт Суншу. Мост был закончен к 21 ноября, но русские в этот день разбили его вдребезги 6-дюймовым снарядом с батарейной позиции за [159] Суншу {65}. Защищенный проход, в который артиллерия не могла попасть, остался невредимым.
20 ноября военные корреспонденты возвратились из поездки для наблюдения за взрывами у форта Эрлунг, которые как картины, да и во всех других отношениях, не представляли особого интереса.
Когда мы возвратились, нас неожиданно посетил генерал Ноги.
У входа в лощину, где были разбиты наши палатки, мы вывесили объявление с приглашением солдат армии, которые озябли или чувствуют жажду, войти, выпить чашку чая и согреться; этим охотно пользовались солдаты, проходившие мимо нас, так как в это время часто бывали холодные дни. Генерал Ноги, проезжая верхом, прочел наше объявление и вошел к нам в сопровождении адьютанта, сказав:
«Я прочел, господа, ваше приглашение и собираюсь поймать вас на слове. Я солдат, пожалуйста, дайте мне чаю».
У генерала всегда находилось ласковое слово кстати.
Он просидел, разговаривая с нами, около получаса и затем уехал. Во время его визита ружейная перестрелка становилась все сильнее и очень скоро, после его отъезда, достигла высшей степени напряжения. Пулеметы присоединились к хору и сотни орудий открыли такой сильный огонь, который бывает только при отражении серьезных атак.
Мы вышли из палаток, но уже становилось темно и невозможно было определить, что в действительности происходило. Казалось русские производили большую контратаку по направлению к Эрлунгу; стрельба из ружей и пулеметов слышалась в этом направлении. Артиллерийский огонь слышен был, главным образом, со стороны русских. Снаряды и шрапнель разрывались сотнями над японскими параллелями и апрошами, ведущими к фортам Эрлунг и Суншу. Бой продолжался около полутора часов и затем сразу прекратился. Только на следующее утро на главной квартире мы узнали что произошло и каков был исход сражения.
После взрывов у Эрлунга японцы около трех часов ночи послали патруль, состоявший из одного унтер-офицера и двух солдат вдоль рва, чтобы произвести разведку постройки и состояния укреплений. Они успешно перешли незамеченными ров, залегли под бруствером из земляных мешков на гребне парапета и притаились. Затем они заметили, что находятся против наружного фаса форта и что в этой части сосредоточен очень небольшой гарнизон. Далее сзади, через открытое пространство, на расстоянии около 50 ярдов, находилось внутреннее, более сильное и высокое укрепление, где, казалось, находилась большая часть гарнизона. Через некоторое время патруль обнаружили и обстреляли, но он успел быстро отойти обратно ко рву.
В 5 ч утра один офицер и 25 солдат были посланы снова попытаться разведать фланги и тыл форта и донести об оборонительной системе этих частей. Но русские оказались наготове и как только небольшой отряд стал переходить ров, они немедленно открыли огонь по ним и в то же время командир форта, предполагая, что японцы собираются [160] атаковать, телефонировал о присылке подкреплений. Последние в количестве около 100 солдат из города и около 50 с Вантая скоро прибыли, но не приняли предосторожности, чтобы пройти незамеченными, а спешили во весь дух, в надежде своевременно оказать помощь при отражении атаки. Понятно, что они были замечены с японских западных батарей, которые сразу открыли огонь, а бомбардировка со стороны неприятеля укрепила русских в предположении, что атака приближается. Поэтому батареи на Паличжуане, Ицзешане и Анцзешане открыли ужасный огонь по всем японским апрошам, откуда могли подойти подкрепления. Ввиду этих обстоятельств небольшой разведочный отряд, конечно, ничего не мог выполнить и вынужден был искать укрытия, а с наступлением ночи отступил. Дело это, таким образом, оказалось более или менее ложной тревогой.
Японцы были скорее довольны этим делом. Потери их не превысили 50 человек, зато они получили возможность ознакомиться со способами, которые русские будут применять во время отражения атаки, так что это небольшое дело явилось как бы репетицией настоящего штурма. Наконец, русские истратили огромное количество боевых запасов, а японцы знали, что неприятель вынужден был беречь их, так как было очевидно, что они начали терпеть нужду в них, в особенности для тяжелых орудий. Недавно они уменьшили стрельбу шрапнелью и снаряды, которые посылались в японцев, имели плохое качество: главным образом это были старые китайские, приспособленные к новым пушкам и снабженные трубками, которые из пяти случаев в четырех не действовали. Некоторые из этих снарядов были исследованы, причем обнаружилось, что они содержат лишь часть заряда, который они должны иметь, остальная же часть камеры наполнена деревом. К некоторым снарядам имелось тщательно сделанное и остроумное приспособление: небольшой заряд, весом не более унции {66}, помещался в мешочке из шелка-сырца (а) и затем заключался в хорошо пригнанный, лакированный деревянный ящик в нижней части которого помещалась грубо выделанная трубка (с), прикрепленная пружиной (b).
Результат артиллерийского огня русских в течение этого периода, естественно, был очень небольшой, но ошибочно было со стороны всегда оптимистически настроенных японцев предполагать, что боевые запасы русских действительно исчерпаны. Тяжелые потери, которые причиняла японцам русская артиллерия во время жестоких боев конца ноября и начала декабря, в особенности на высоте 203 м, скоро заставила их почувствовать, что в [161] критический момент неприятель находит достаточно боевых запасов и притом очень хорошего качества. Стрельба по японским батареям производилась иногда не столько с целью причинить значительный вред, сколько для поднятия духа собственных солдат.
В то время как операции против фортов Суншу и Эрлунг продолжались, как было упомянуто, саперы 11-й дивизии медленно вели сапы по направлению к высокому форту Восточный Кикван. Работа эта была очень тяжелая. Чем дальше продвигались они вперед, тем труднее оказывалось предохранять людей от снарядов и динамитных бомб, выпускавшихся из небольших мортир. Работая вдоль двух апрошей, на расстоянии около 30 ярдов от «Трагической траншеи», они должны были в этом месте соединить их с короткой и прочно построенной параллелью, снабженной очень солидными блиндажами. От центра этой параллели они начали вести вперед одну сапу, но под дождем снарядов с «Трагической траншеи» дальнейшая работа здесь оказалась действительно невозможной. После значительных потерь попытка была оставлена; очень узкая и неглубокая траншея в 2 ярда длины — вот все, чем можно здесь отметить успех бравых саперов.
После этого японцы решили попытаться овладеть «Трагической траншеей» посредством штурма. Они знали, что попытка весьма вероятно будет стоить им многих жизней и что атака не задумана легкомысленно, как многие предыдущие, тем не менее это было единственным выходом; проведение же подземного хода через скалу представлялось, сообразно с обстоятельствами, делом слишком медленным, тем более, что в скором времени предстояло приступить к третьей {67} генеральной атаке.
Штурм начался около 18 ч 23 ноября и был совершен 12-м полком. Последняя параллель и апроши, ближайшие к ней, были наполнены солдатами, а в других параллелях находились наготове большие подкрепления.
После очень жестокой бомбардировки и обстрела шрапнелью началась атака. Мрачно пустынная часть высоты внезапно оживилась двигающимися солдатами, которые карабкались вверх с лихорадочной поспешностью, каждый из них был вооружен только ружьем и парой ручных гранат. Едва они вышли из траншей, как над ними разразилась буря с градом свинца, осколков стали и разрывающейся шрапнели и в несколько секунд небольшое открытое пространство между противоположными траншеями превратилось в ужасный ад страданий и было усеяно искалеченными телами и раненными людьми, корчившимися в муках. Несмотря на это осаждающие успешно овладели «Трагической траншеей» и выбили оттуда защитников.
Траншея была очень прочно сооружена и снабжена блиндажами и траверзами, представляющимися великолепным прикрытием против атак с севера со стороны японцев, но против ужасного огня, открывавшегося с русских позиций, эти укрепления были мало эффективны [162] и японцы жестоко страдали. Сосредоточить здесь значительную силу было невозможно. Поэтому, когда русские снова пошли приступом на них со штыками и ручными гранатами, они не могли противостоять стремительному нападению и были оттеснены обратно к параллели.
Позже вечером было совершено много нападений, и хотя японцам всякий раз удавалось овладевать траншеей, русские их все-таки выбивали решительными контратаками. В 1 ч ночи командир 12-го полка решил прекратить всякую попытку в этом направлении и отложить дальнейшие операции до дня предстоящей генеральной атаки, когда русские будут заняты сражением по всему фронту и поэтому лишены возможности сосредоточить внимание на каком-либо отдельном пункте.
Таким образом, русские остались хозяевами поля сражения. После ожесточенного боя за траншеи тела русских и японцев лежали целыми кучами, а открытое пространство траншеи было сплошь усеяно телами убитых и тяжело раненных солдат. В течение двух дней последние все умерли. Не могло быть и речи об уборке раненых, которые так и погибли. Во второй, но еще не последний раз, «Трагическая траншея» вполне оправдала свое название. [163]
Глава 19.
Третья генеральная атака
В половине ноября маршал Ойяма, главнокомандующий японскими армиями, послал своего генерал-квартирмейстера, генерала Фукусима и начальника своего штаба генерала Кодама к осадной порт-артурской армии для представления донесения о причинах столь неудовлетворительного положения дел на этом театре военных действий. Как я указывал в предыдущей главе, прибытие Балтийской эскадры, как нового фактора в войне, вызывало настоятельную необходимость немедленного овладения крепостью или, по крайней мере, взятия позиций, с которых возможно было бы уничтожить русский флот в Порт-Артуре или вынудить корабли покинуть гавань. Надо полагать, что эти лучшие офицеры были командированы с поручением продвинуть дело вперед и озаботиться принятием всех мер осуществления этой цели. При следующей атаке войска получили приказание продолжать штурмы без остановки и отдыха, даже если бы бой длился несколько часов, пока не будет достигнута цель или пока последний солдат не погибнет при выполнении задачи.
Октябрьские атаки показали, что осадная армия была недостаточно сильна, чтобы выполнить возложенную на нее задачу или быть может моральное состояние солдат пострадало от продолжительной борьбы настолько, что они утратили свою неукротимую, почти сверхчеловеческую храбрость, которой они так отличались в течение первого периода кампании.
По этому поводу имелось много указаний на то, что последнее предположение правильно. После безуспешных атак на «Трагическую траншею» 23 ноября 12-й полк, который выдержал всю тяжесть сражений, был отозван и заменен другим. Во время атаки 18 декабря на форте Северный Кикван 22-й полк, который прокладывал себе дорогу оружием против этой твердыни с самого начала и который был назначен для совершения окончательного приступа, получил в самый последний момент приказание начальника дивизии отступить назад и вместо него был послан новый полк, ввиду того, что генерал «прочел страх на их лицах», как он сам выразился.
Офицеры, принимавшие участие в атаках на форты Суншу, Эрлунг и Северный Кикван 26 ноября рассказывали мне об этом страшном бое и сообщали, как была устроена внутренность фортов, представлявшая [164] из себя лабиринт блиндажей из земляных мешков и как в узких проходах и искусно сделанной западне они потерялись и ужасно пострадали от огня ружей и пулеметов их невидимых врагов; далее они говорили, что русский отряд, который укрылся в одном темном, узком боковом проходе, атаковал их штыками и ручными гранатами. Этот рассказ, хотя я его слышал от нескольких лиц, сразу показался мне совершенно неправдоподобным. Я не мог понять, каким образом такой лабиринт брустверов из земляных мешков и блиндажей, если бы даже он существовал, мог остаться целым после ужасной бомбардировки фортов, которая продолжалась в течение многих часов перед самими атаками. Я думал, что такие импровизированные приспособления будут совершенно разбиты и окажутся бесполезными для указанных целей. Впоследствии исследования на месте и беседы со многими русскими офицерами, которые принимали участие в этих сражениях, убедили меня, что никаких внутренних укреплений не существовало. Имелись брустверы из земляных мешков на валах и блиндажи под банкетами. На форте Северный Кикван имелась траншея, защищенная земляными мешками в тылу фортов, а на Эрлунге — крытое сообщение между верхней и нижней батареями; все же рассказы о «лабиринте» вызваны были сильно возбужденным воображением людей, участвовавших в сражении.
Примеры эти, показывают, что японцы под Порт-Артуром начали страдать нервным расстройством от страшного напряжения, случаи которого были многочисленны, но я ограничусь рассказом лишь еще об одном. После взятия форта Северный Кикван находившийся здесь японский гарнизон и саперы, ведшие работы по направлению к форту «Q», сильно страдали от ружейного и пулеметного огня и не могли догадаться, откуда он был направлен. Они знали, что частью огонь велся с форта «Q», частью с Китайской стены, но расположение этих укреплений не было таким, чтобы оттуда можно было сосредоточить такой сильный обстрел, которому они подверглись. Они вообразили, что здесь где-нибудь между фортами Северный Кикван и «Q» должна находиться отлично замаскированная позиция, а так как они не могли определить место ее нахождения и она начала наводить на них некоторого рода сверхестественный ужас, то они и дали воображаемой позиции имя «Траншея приведений». В этом, конечно, нет ничего необыкновенного, но обстоятельство это представляется в высшей степени характерным.
Немедленно после взятия форта японцы начертили план, на котором были нанесены форт «Q» и «Траншея приведений» и даже несколько дней спустя нам говорили, что эта траншея теперь была взята.
На следующий день после капитуляции Порт-Артура я бродил по всем фортам и траншеям восточного сектора крепости. Я подходил к форту «Q» и прошел вдоль открытого поля вниз к форту Северный Кикван, но никакой траншеи здесь или где-либо по близости не было. Таким образом, «Траншея приведений» была создана расстроенным воображением людей с сильно издерганными нервами.
Неудовлетворительное положение дел стало очевидным и для самих японцев. Они поняли, что для достижения столь желанного конца [165] необходимо вдохнуть новую жизнь, вызвать соревнование, подействовать на врожденное самолюбие, переменить совершенно полки, чтобы они не могли постоянно действовать против одних и тех же позиций, где они терпели неудачи и бывали неоднократно отбиты и которые вследствие этого представлялись их воображению чем-то внушающим необъяснимый ужас.
Еще 20 октября прибыла из Японии 10-я бригада из солдат второго призыва и была назначена в подкрепление 11-й дивизии. 17 ноября в Дальний прибыла 7-я армейская дивизия и расположилась у Шуантайку, в 8 милях от тыла японских линий.
Эта дивизия состояла из молодых, свежих войск, прибывших прямо с родины, набранных из округов Хоккайдо и всегда считалась одной из лучших и храбрейших во всей японской армии. Это была единственная дивизия, которая не принимала пока участия в войне, оставаясь дома в то время, когда товарищи ее сражались и покрывали себя славой. Легко себе представить, с какими чувствами эти войска читали и слушали рассказы о подвигах других дивизий, в то время как они оставались в бездействии, снедаемые самолюбием. Но, наконец, пришел и их черед. Император поручил им славную задачу взятия Порт-Артура — единственного места, где их товарищи потерпели неудачу. Наконец-то им представился удобный случай.
Войска дивизии не были допущены прямо к фронту, а стояли сзади у Шуантайку, пока в них отсутствовала надобность. Им не разрешали общаться с другими войсками, которые могли скверно повлиять на них рассказами о грозной крепости, страшных сражениях, тяжелой работе, страданиях и ужасных картинах — нет, они должны были без всяких предвзятых идей, полные пыла и энтузиазма, подойти к фронту и их молодая, долго сдерживавшаяся сила должна была возродить усталую в борьбе армию и вдохнуть в нее новую энергию.
С этими подкреплениями численность осаждающей армии дошла почти до 100 000 человек и заключала в себе 20 пехотных полков; с такой грозной силой японцы возобновили атаки на крепость.
Японский план, как уже было изложено, заключался в совершении одновременных атак на позиции вдоль северной цепи восточного сектора: на форты Суншу, Эрлунг, Северный Кикван, «Q» и Восточный Кикван, а также против некоторых частей прикрытого пути {68}. Таким образом, площадь операций к 6 ноября была та же самая, как и во время второй генеральной атаки в октябре. Полки, которые приступили к штурму различных позиций, были, за одним исключением, те же, и весь бой сначала до конца велся в большинстве случаев тем же способом, распадаясь на ряд отдельных, независимых штурмов.
Как и при предыдущих атаках японцы открыли действия продолжительной и сильной бомбардировкой. Хотя многие испытания казалось должны были убедить их в очень незначительном эффекте этой предварительной бомбардировки на русских укреплениях, в действительности служившей для неприятеля как бы извещением о необходимости [166] стать наготове, тем не менее, они не изменили своей тактики. В военном деле японцы очень упрямы.
Предварительная бомбардировка была очень сильной, хотя и слабее октябрьской, и продолжалась с рассвета до 13 ч, после чего пехота перешла в наступление. В течение последних 2 ч огонь был исключительно шрапнельный; большие орудия играли очень незначительную роль, сравнительно с действием их во время второй генеральной атаки.
Третья генеральная атака началась 26 ноября с попытки овладеть цепью фортов восточного сектора, и была отражена после пятнадцатичасового боя, с очень жестокими потерями, такими, каких еще никогда японцы не несли под Порт-Артуром. Во время предшествовавших двух атак, несмотря на то, что они были отражены, японцы достигли некоторых результатов: при первой они взяли два форта Панлунга, при второй овладели фортами «Р» и Кобу, но при третьей генеральной атаке они были отброшены назад повсюду, не продвинувшись ни на шаг вперед в каком-нибудь направлении. Однако, стратегическое положение было таково, что, ввиду угрожающего приближения Балтийского флота, японцы вынуждены были продолжить штурм. Взятие крепости, при таком положении вещей, стало делом второстепенной важности; надо было во что бы то ни стало уничтожить флот и так как в восточном секторе их постигла неудача, они были вынуждены попытать счастья в другом направлении. Ввиду этого с 27 ноября атака свелась к страшному усилию овладеть чрезвычайно важной позицией — высотой 203 м, где произошло знаменитое девятидневное сражение.
Хотя бой велся в действительности беспрерывно с 26 ноября по 6 декабря, но штурм первых дней, составляя совершенно независимую часть всей операции, должен быть исследован отдельно.
Атаки пехоты были встречены вначале сильным огнем ружей и пулеметов. Сражение вскоре развернулось в ряде рукопашных схваток. На таком близком расстоянии от неприятеля защитникам было очень трудно сохранять спокойствие и вести меткую стрельбу. Трудно было оставаться хладнокровными и не потерять самообладания, слишком было приподнято настроение. Невозможно было удержаться, чтобы не ринуться в рукопашный бой с неприятелем, хотя каждый знал, что ружье — оружие гораздо более губительное, чем штык.
Рано утром войска, действовавшие против форта Суншу, были значительно увеличены. Около 14 ч был совершен первый приступ. Через непробиваемый снарядами проход японцы перешли через ров и достигли бруствера, который в одно мгновение был покрыт двигавшимися солдатами. На эту бушующую массу людей пулеметы на фортах и батареях Инцзешана направили такой ужасный огонь, что атакующие оказались разбиты, рассеяны и кубарем полетели обратно по рву в одно мгновение, прежде чем хоть один человек проник во внутреннюю часть форта. Та же самая участь постигла и атаку, предпринятую снова в 17 ч. По наступлении темноты некоторому числу солдат удалось перейти обстреливаемую пулями зону и достигнуть валганга форта. Русские вступили с ними в рукопашный бой, произошла страшная схватка, продолжавшаяся почти 2 ч, причем борьба велась с дикой яростью. [168]
С обеих сторон было выказано много решительности и мужества. Одним желанием были наполнены мысли людей:
Убить! Убить! Убить!
Хриплые, страшные крики, как будто диких зверей, звон стальных орудий, дробь ружейных выстрелов и немилосердный треск разрывающихся снарядов; стоны раненых, корчащихся в муках, дым, кровь, едкий запах испарений возбужденных людей, сладковатый, удушливый чад динамита и пироксилина и запах пороха, которые, как шпоры лошадь, раздражали людей до смерти.
Убить! Убить! Убить!
Бросай свою ручную гранату в самую середину твоих врагов! Ничего нет равного ей для искалечивания, изуродования, растерзания частей тела; головы и куски мяса разлетаются во все стороны и горячая кровь брызжет в твое лицо.
Убить! Убить! Убить!
Бей своим штыком, вонзай его лезвие глубоко в трепещущее тело, схвати за ствол твое ружье сильными руками, занеси его высоко и размозжи голову твоего врага страшным ударом. Терзай его ногтями, кусай его зубами и души его цепкими пальцами.
Убить! Убить! Убить!
Борьба длилась 2 ч; затем смертельно усталые противники молчаливо разошлись, точно по взаимному уговору, и отступили, русские — к горже форта, японцы — к траншеям, которые их саперы тем временем вырыли на банкете. С этих позиций продолжалась стрельба, но дальнейшей попытки с обеих сторон выбить неприятеля не последовало. На следующую ночь японцы, найдя, что удержаться во внутренней части форта было невозможно, снова отступили ко рву.
У форта Эрлунг сражение было еще более ожесточенного характера и продолжалось с небольшими перерывами целый день и так до 3 ч утра. Внутренность форта состояла из нижней и верхней батарей, нижняя была вооружена полевыми орудиями, внутренняя — 15-см {69} пушками и пулеметами. План японцев состоял в том, чтобы направить главную атаку от рва на валы нижней батареи и в это же самое время отрядить часть войск через глубокое ущелье между Эрлунгом и Хакимаки-яма, чтобы проникнуть отчасти через сапы, которые были здесь проведены, к горже форта и попытаться произвести другую атаку с этой стороны. Долгое время отряд задерживался непрерывной стрельбой с Китайской стены и когда, наконец, его поредевшим рядам удалось пробиться и достигнуть дороги, которая ведет от Суншу вдоль тыла линии форта, они были встречены таким бешеным огнем с батарейных позиций на Новом Панлунге и с так называемого Суншунского вспомогательного форта, что весь отряд был буквально стерт с лица земли.
Атаки, окончившиеся в полдень, были отбиты и возобновились снова в тот же день около 22 ч. Здесь, как и повсюду, большая часть боя происходила врукопашную, хотя трескотня ружей и пулеметов в [169] этом направлении была по временам ужасной. После двухчасового жестокого боя русские были выбиты из форта. В полночь японцы сделали отчаянное усилие взять приступом верхнюю батарею, но нападавшие были отброшены вниз пулеметами, едва только они показались на парапете, а ручные гранаты и снаряды немилосердно уничтожали их ряды. Подкрепления за подкреплениями посылались кверху только для того, чтобы в свою очередь быть отброшенными вниз и когда, наконец, бой начал утихать рано утром, японцы были вынуждены отступить назад к своим импровизированным траншеям на передней части укреплений, оставив весь валганг между верхней и нижней батареями усеянными мертвыми телами, наваленными в некоторых местах на 6–8 футов в высоту. У Эрлунга, как и у Суншу, японцы [170] на следующую ночь отошли снова ко рву. Позже ночью артиллерия с обеих сторон приняла деятельное участие в сражении: японские батареи бомбардировали верхнюю, а русские — нижнюю часть форта. Здесь, как и по всей линии атак, японцы корректировали стрельбу своих батарей небольшими белыми огнями, указывавшими как далеко вверх против различных позиций они должны действовать. Специальные сигналы производились красными бенгальскими огнями. Большая часть русских сигналов производилась посредством их прожекторов.
Кроме атак на Китайскую стену к тылу Хакимаки-ямы, о которых я уже упоминал, японцы пытались прорваться через линию обороны в двух других местах, именно за фортом «Р» и Восточным Панлунгом. На первое укрепление было сделано два приступа, но оба были отбиты ужасным огнем с близкого расстояния. На Восточный Панлунг было сделано не менее четырех приступов, три из них были отбиты убийственным огнем; во время четвертого нападающим удалось прорваться и отряд в 200 человек был послан вперед на склоны высоты Вантай. Они достигли перешейка. Но здесь, как и повсюду, русские приготовились оказать им горячий прием. С форта «Н» и с Вантая на них внезапно накинулись подкрепления и с обеих сторон был открыт беглый огонь из пулеметов. Из небольшого отряда никого не осталось и никто не мог поведать товарищам о характере местности по ту сторону вершины. После этого все дальнейшие попытки прорыва были оставлены и японцы утвердились в траншеях, всего в нескольких ярдах от Китайской стены, в местах, где были произведены атаки; с обеих сторон непрерывно продолжалось метание ручных гранат.
Атака на форт Северный Кикван была произведена тем же самым способом, как и на Суншу и Эрлунг. Здесь сражение было также жесточайшего характера и преимущественно велось штыками и ручными гранатами. Пять приступов было сделано на валы. В узком пространстве внутренности форта ряды сражающихся солдат ежеминутно подвигались то вперед, то назад, смотря по тому какой отряд брал перевес, но в конце концов результат оказался тем же самым. Русские отстаивали укрепление с удивительным мужеством и сражались, пока все не были перебиты; подкрепления держались наготове в узком проходе форта, чтобы пополнить ряды выбывших из строя и, несмотря на всю храбрость, японцы всякий раз бывали отбиты, оставляя сотни людей на месте боя; но среди убитых и умиравших, заполнивших небольшое пространство, было очень небольшое количество русских. Из трупов храбрых солдат образовалась целая стена, которая и остановила натиск японцев.
У Восточного Киквана днем произошло несколько кровопролитных схваток в борьбе за «Трагическую траншею». Как я упомянул, 12-й полк, производивший атаки 23 ноября и отбитый с большим уроном, был выведен из боевой линии и оставлен в резерве, а вместо него был назначен 27-й полк вновь прибывшей 7-й дивизии. Траншея трижды находилась в руках японцев и столько же раз оказывалась отбита обратно штыками; промежуточное пространство между траншеей и последней японской параллелью, которое уже было усеяно трупами во время прежних атак в октябре и ноябре, еще раз дало обильную жатву. [171]
На следующий день эта часть местности казалась с расстояния как бы покрытой черным ковром мертвых тел. Вероятно ни одно место на земле не было так пропитано кровью храбрых солдат, как эта небольшая часть склона высоты Восточный Кикван.
Около 21 ч, когда мы сидели, наблюдая за сражением и прислушиваясь к звукам стрельбы из ружей и пулеметов, стараясь создать себе представление об успехе атаки, наше внимание привлек один из русских прожекторов в низменной части Шуйшиинской долины, который начал действовать весьма странным и эксцентричным образом. Свет его то потухал, то снова блистал с бесконечно малыми промежутками каким-то дрожащим сиянием, точно в бреду, затем внезапно конус света остановился неподвижно в направлении к шуйшиинским люнетам; вскоре свет опять начал двигаться по всем направлениям и затем вдруг совершенно исчез.
Немедленно после этого мы услышали сильную стрельбу, раздававшуюся в направлении к форту Суншу и быстро увеличивавшуюся в силе, пока она не достигла высшего напряжения. Мы предполагали, что усиленная сигнализация и сверкание прожектора имели целью обратить внимание русских на какое-то неожиданное движение японских войск. Наше предположение действительно оправдалось. Генерал Ноги, в связи с фронтальными атаками на восточный сектор, задумал произвести обходное движение для овладения сильной батарейной позицией за фортом Суншу, которую японцы называли Суншунским вспомогательным фортом, посредством атаки с западной стороны. Если бы это предприятие удалось, японцы могли бы таким образом утвердиться в тылу русских линий и обстреливать прямым огнем форты Суншу и Эрлунг, которые было бы трудно удержать; никакое другое движение не могло бы способствовать скорейшему падению крепости, чем задуманное.
Чтобы выполнить этот план генерал Ноги сформировал отряд из 2000 охотников, лучших солдат, набранных из разных полков, составлявших правый фланг японцев, а командование этим войском поручил храброму начальнику 2-й бригады генерал-майору Накамуре. Войска были направлены на два южных шуйшиинских люнета и соединительные траншеи; отсюда они должны были спуститься по крутому склону к низменной части шуйшиинской долины, затем пройти ее и проникнуть в узкий проход между Суншу и вспомогательным фортом.
Я привожу ниже инструкцию генерала Накамура его отряду, так как она даст ясное указание на ту важность, которую японцы придавали этому движению. Кроме того замечательные слова генерала подтверждают изложенное мной в начале настоящей главы.
«Цель нашего отряда разбить Порт-Артурскую крепость на две части. Ни один не должен надеяться вернуться живым. Если меня не станет, полковник Ватанабе заменит меня, если и его постигнет та же участь, командование примет подполковник Окуно. Всякий офицер, какого бы то ни было чина, должен назначить себе приемника. Атака будет вестись, главным образом, в штыки. Как бы ни был жесток неприятельский огонь, наши солдаты не должны отвечать ни единым выстрелом, пока мы не укрепимся. Офицерам разрешается убивать тех [172] солдат, которые без надлежащего основания будут отставать, самовольно покинут строй или отступят».
В 21 ч, как раз при восходе луны, отряд пустился в свое отважное предприятие по направлению к неприятельским позициям. Русские форты и батареи высились окутанные как будто туманом; огромные, черные и грозные, освещенные бледным фантастическим светом виднелись они прямо напротив и на обоих флангах. Слева шла бешеная битва и над головами отряда жужжали снаряды и шрапнель. Колонна продвигалась вперед при гробовом молчании и подошла вниз к долине незамеченной; затем на нее вдруг наткнулись лучи прожектора, медленно двигавшиеся взад и вперед, исследуя поле. На несколько мгновений свет остановился неподвижно, освещая войско, точно парализованный, затем, когда блеск штыков обнаружил большую неприятельскую силу недалеко от их собственных линий, свет стал неистово прыгать, испуская как бы безмолвный крик бедствия короткими, быстрыми вспышками по всему горизонту. Его призыв заметили и поняли. Начался страшный артиллерийский огонь со всех сторон по отряду, и когда он пытался проникнуть в узкий проход и стал карабкаться вверх по крутым склонам к вспомогательному форту Суншу, сильные резервы русских, собранные здесь, обдавали его жарким огнем, затем бросились на него и вступили в отчаянную рукопашную борьбу. Обе стороны сражались безумно, в особенности русские, которые в этот день нападали с беспримерной храбростью. Никто не мог устоять против их яростного приступа. Генерал Накамура был тяжело ранен, подполковник Окуба убит и свыше тысячи солдат выбыло из строя. После почти трехчасового жесточайшего боя, когда всякая надежда на успех исчезла, генерал Ноги в 1 ч отозвал отряд. [173]
Глава 20.
Высота 203 м
День 26 ноября оказался несчастным для японцев. 10 000 храбрых солдат лежали убитыми или тяжело раненными на темных склонах высоты, на фортах и в траншеях, где бушевала битва; госпитали были переполнены истерзанными, искалеченными и изуродованными людьми с ужасными ранами, причиненными штыками, ручными гранатами и ружейными пулями при стрельбе с близкого расстояния. Но все эти жертвы ни на шаг не приблизили их к намеченной цели.
В атаке принимал участие весь центр и большая часть войск правого и левого флангов; люди совершенно выбились из сил после пятнадцатичасового беспрерывного, ужасного боя. Глубокое отчаяние и мрачная печаль охватили всю армию. Погода была пасмурная и душная, как бы гармонируя с настроением духа осаждающих, а необыкновенная тишина и угрюмое молчание, царившие среди японских войск, казались вдвое угнетающими после суматохи и оглушительного шума предыдущего дня.
В главной квартире это чувство отчаяния и уныния было еще более заметно, чем в войсках. Расчеты и оценка снова оказались ошибочными, способы недействительными и планы неудачными. Я совершенно был убежден, что японцы поступят также, как и после других безуспешных атак и употребят три-четыре недели на самую тщательную подготовку к новому штурму, дав отдых и попытавшись восстановить уверенность в себе. Но на этот раз они были вынуждены продолжать дело. Приказания из Токио были решительные, а генералы Фокусима и Кодама оставались здесь для наблюдения за неуклонным их выполнением. Было вполне очевидно, что вести упорную борьбу за те позиции, куда они пытались проникнуть 26 ноября, — дело безнадежное; необходимо было попытаться в других направлениях. Они поняли, что должны оставить в настоящее время всякую надежду на быстрое падение крепости и удовольствоваться взятием позиций, с которых мог быть уничтожен русский флот. Раз они это признали необходимым, сомнений о том, где должны быть сосредоточены их усилия, не было никаких. Единственной главенствующей позицией, в пределах возможного прицела и соответственного расстояния выстрела по гавани, была высота 203 м, которую они уже безуспешно атаковали в сентябре. [174]
Эта гора представляется самой высокой на большой плоской возвышенности, которая тянется к северу от гавани почти до бухты Луизы. Расположенная в центре западного края плоской возвышенности, она находится на расстоянии около 3 миль от высоты Паличжуан, под прикрытием которой стояли на якоре русские броненосцы; с ее вершины открывается превосходный вид с птичьего полета на гавань, Новый город и части Старого города.
Обладание высотой 203 м могло доставить японцам также и другие выгоды. Она вполне господствовала над фортами восточного сектора плоской возвышенности и японцы, поместив орудия на ее вершине, могли прямо обстреливать открытый узкий проход Анцзешана и разрушить находившиеся на нем батареи. Нижние укрепленные высоты и передовые позиции против восточных и южных фортов на плоской возвышенности было бы невозможно удержать и защитники их могли быть без затруднения оттеснены за валы фортов, благодаря чему, в сильной степени, сокращались осадные работы. Другими словами, высота 203 м была ключом всего западного сектора укреплений и поэтому представлялась естественным пунктом для атаки, на который японцы должны были сосредоточить все свои силы и энергию.
По природе своей эта высота была очень сильной позицией. Отделяясь от ближайших, более низких высот глубокими, узкими проходами, она поднимает свои высокие пики над всей окружающей местностью. Нижние части высоты имеют очень легкий наклон, но выше склоны во многих местах отвесные и крутые; подъем на них чрезвычайно труден. На северо-восток небольшой перешеек соединяет высоту 203 м со значительно более низкой Аказака-яма {70}, которая также была сильно укреплена и, с ее продольным положением к главной высоте, имела огромное значение для защитников. С сильными укреплениями долговременного типа высоты эти могли бы стать действительно неприступными. Русские или упустили из вида их огромную важность или не имели времени и средств построить здесь настоящие форты, но даже с укреплениями временного типа, естественная их сила была такова, что вынудила японцев вести девятидневную, почти беспрерывную борьбу и овладение ими стоило им свыше 8000 человек. Только лишь потратив более 4000 снарядов для полного разрушения траншей, они смогли овладеть этим укреплением. На достаточно сильных, чтобы выдержать такой огонь фортах, — как, например, на Эрлунге и других фортах долговременного типа на восточном горном кряже, — японцы, возможно, потерпели бы полную неудачу при взятии позиций штурмом и проведении к ней подземного хода через твердую скалу; даже, если бы все шло хорошо на овладение ими потребовалось бы много месяцев.
На каждом пике высоты 203 м имелся небольшой форт, а вокруг фронта и флангов был построен двойной ряд траншей, усиленных крепкими проволочными заграждениями. Форты и траншеи были построены одинаковым способом: на сваях из тяжелого строевого леса [175] устраивалась крыша из брусьев 8 х 14 дюймов, покрытая большими полудюймовыми стальными листами; сверху этого толстого слоя наваливались мешки с песком.
Прочные брустверы из земляных мешков доводились прямо до крыши и амбразуры были защищены стальными листами в полдюйма, площадью в 12 дюймов, с крестообразным отверстием, проделанным для ружья. На двух фортах углы были укреплены рельсами. За гребнем высоты были построены крепкие блиндажи, где значительное количество резервов могло держаться наготове и от них были проведены широкие, непробиваемые снарядами проходы к каждому из фортов. Укрепления на Аказака-яме были сооружены по тому же способу.
Работа японских саперов у высоты 203 м была очень тяжелая. Внизу по склонам высоты, на другой стороне узкой долины надо было вырыть очень глубокие и широкие апроши и снабдить их чрезвычайно толстыми брустверами, чтобы противостоять тяжелому артиллерийскому огню, который мог быть направлен прямо на нас с Тайангку и Лаотешана. В конце долины японцы могли на коротком расстоянии воспользоваться глубокой лощиной, но вверху, по отвесным склонам высоты 203 м, где почва была очень твердая, работа, при опустошительном огне с траншей и Аказака-ямы, представлялась крайне трудной и опасной. Одна линия апрошей была сооружена по направлению к юго-западному пику и здесь тесно примкнула к нижним траншеям. Против северо-восточного пика были прорыты две апроши, но подвергаясь продольному огню с Аказака-ямы, саперы здесь работали медленнее, так что 27 ноября головные части сап были еще на расстоянии около 175 ярдов от расположенного на пике форта. Сапы, ведшиеся по направлению к Аказаке-яма, были также далеко еще не закончены. Японцы осознавали, что они еще не готовы к атаке, но по странному капризу судьбы они, наученные уже горьким опытом во время прежних безумных и преждевременных атак, вынуждены были [176] под давлением извне и против собственного убеждения приступить снова к штурму.
Атаки начались в 7 ч 27 ноября и продолжались днем и ночью с неослабной яростью до 30 ноября, с переменным счастьем, но в конечном результате русские удержали обладание пиками и тылом высоты, а японцы были оттеснены снова назад к их параллелям и апрошам. Двойные ряды траншей оставались незанятыми обеими сторонами и были совершенно сравнены с землей японскими 11-дюймовыми снарядами.
В течение первых четырех дней декабря здесь происходили продолжительные схватки, было много небольших атак и контратак, но надлежаще организованных штурмов в больших размерах не было; японцы, главным образом, были заняты окончанием устройства сап. Против юго-западного пика апроши были проведены за двумя рядами траншей к пункту, откуда открывался великолепный вид на город и гавань и, чтобы овладеть и удержать это небольшое пространство, японцы должны были сражаться с величайшим упорством и понесли потрясающий урон. Теперь они старательно работали над укреплением этого места, дабы русские не могли их снова выбить отсюда. Даже если бы им не удалось овладеть всей позицией, они намерены были отстаивать всеми силами эти несколько ярдов. Это было все, в чем они нуждались, — небольшое пространство для двух, даже одного человека с телефоном, чтобы наблюдать и корректировать стрельбу по городу и неприятельским военным кораблям.
В полдень 5 декабря работы по проведению сап были закончены и японцы приступили к окончательному штурму высоты 203 м. После самого бешеного двенадцатичасового боя высота была взята штурмом в 4 ч 6 декабря. Сильные демонстрации против восточных фортов помешали русским воспользоваться подкреплениями с этого сектора и все время под огнем на высоте 203 м действовали одни и те же части войск. Потери русских были очень серьезные — свыше 4000 убитых и раненых; долгий, жестокий бой наконец выбил защитников из сил и заставил их свалиться от страшного напряжения.
Детальное описание всех различных приступов и натисков, а равно и всех русских контратак, представляет мало интереса. Почти все они были совершены по одному и тому же шаблону. Тяжесть боя вынесли на себе 1-й, 15-й и 38-й полки второго резерва. По истечение суток были посланы войска вновь прибывшей 7-й дивизии в постоянно увеличивавшемся количестве, пока вся дивизия не приняла участия в бое. Страшное испытание постигло этих молодых солдат, никогда ранее не видевших сражений: принять участие в штурме этих грозных позиций на крутых, защищенных проволочными заграждениями склонах высот, где сотнями и тысячами уже лежали их товарищи, безбожно искалеченные и изуродованные, где земля стала скользкой от крови и где на каждом шагу они наталкивались на страшные, душераздирающие картины. Бой у высоты 203 м и Аказака-ямы, ввиду широкого применения сильно разрывных снарядов и бомб, был еще ужаснее, чем в каком-либо другом месте перед Порт-Артуром, и люди сражались так отчаянно и свирепо не только потому, что обе стороны [177] вполне понимали важность овладения и удержания позиции, но также, ввиду ужасных, бесчеловечных средств истребления, которые применялись противниками и действовали на них так, что они превращались в диких зверей.
Несколько раз японцам удавалось овладевать частями высоты, но русские снова выбивали их контратакой, производившейся с самой неистовой энергией, причем главным оружием были ручные гранаты. Дважды японцы на короткое время овладевали всей высотой; но в первом случае сильный отряд моряков, наступая в штыки с криками «ура», заставил японцев обратиться в бегство, не ожидая приказания; в следующий раз, как только русские очистили позицию, начался такой [178] обстрел высоты из орудий крупных калибров, в особенности с Тайангку, а также с Анцзешана, Итцзешана, Лаотешана и других батарейных позиций, что японцы не могли удержаться и должны были отступить к своим сапам, а тем временем русские снова заняли высоту.
Японцы со своей стороны бомбардировали большими гаубицами с наивысшей энергией. Как я упомянул, было сделано свыше 4000 выстрелов, и действие этих огромных снарядов и сильных взрывов на временные укрепления было ужасным.
Трубки снарядов действовали лишь при ударе о твердый грунт; снаряды последовательно прибивали землю и мешки с песком на кровле блиндажей и разрывались уже при столкновении со стальными листами. Разрыв был так силен, что ломал и отбрасывал их в сторону, разбивал крепкие бревна и разбрасывал их по всем направлениям. Во время атак 28 ноября японцы приносили ведра керосина, обливали им бревна, мешки с песком в блиндажах и зажигали; но когда атаки отражались, русские снова занимали траншеи и оставались в развалинах, несмотря на жар и дым.
У Аказака-ямы, где атаки велись, главным образом, 7-й дивизией, японцы не могли продвинуться вперед более, чем у высоты 203 м и история сражения на обеих этих высотах, почти совершенно сходных, состояла из ряда атак и контратак, в которых ручные гранаты и сильно разрывающиеся {71} снаряды играли главную роль.
Расположение высоты, с которой можно вести обстрел продольным огнем, являлось весьма важным для русских, помогая им отражать атаки на высоту 203 м. Так, например, 28 ноября отряд, численностью около 400 японцев, был сосредоточен на параллели, где они были совершенно укрыты от огня с какой-либо части высоты и чувствовали себя в полной безопасности. Но русские матросы на Аказака-яме поставили два пулемета на позициях, с которых они могли обстреливать параллель прямым огнем и, прежде чем японцы обнаружили их, сразу открыли огонь. Японцы совершенно беспечно сидели битком набитые в узком пространстве, как вдруг на них полилась лавина свинца. В несколько секунд траншея превратилась в настоящий ад, в кипящую массу людей, где бились яростно, чтобы оттолкнуть друг друга, топтали раненых, карабкались по грудам трупов, которые загораживали вход или пытались вырваться по краю параллели вниз к лишенной прикрытия стороне высоты. Но пулеметы Максима делали свое дело, и в течение нескольких минут весь отряд был совершенно стерт с лица земли; несколько солдат было убито наповал, когда они бежали вниз к склону высоты, но почти все остальные погибли в узкой траншее. Японцам потребовалось несколько дней, чтобы разобрать и унести кучи трупов.
Хотя пулеметы играли важную роль в сражении, а ружья и даже штыки также деятельно применялись, но битва у высоты 203 м, ведшаяся, главным образом, посредством ручных гранат и сильно разрывающихся снарядов, представлялась каким-то триумфом, апофеозом [179] динамита, пироксилина и мелинита. В сомкнутом строю солдаты бросали свои ружья, полагаясь исключительно на ручные гранаты и небезосновательно, как мне кажется, так как действие этого новейшего адского оружия огромное и наводит ужас даже на самых храбрых.
Несколько дней спустя после взятия позиций я бродил по полю битвы и имел случай видеть и убедиться в этом.
Через глубокие сапы, над которыми разрывались еще шальные русские шрапнели, я прошел первую часть дороги, но внизу в траншее ничего не было видно, так что я вылез из нее и стал карабкаться по склону высоты. На нижних откосах большая часть трупов была убрана и я поднялся почти наполовину к вершине, пока не получил предупреждения о том, что меня ожидало.
Первая вещь, которая привлекла мое внимание, была обыкновенная японская фуражка, лежавшая на земле. Я поднял ее, она показалась тяжелой, затем, взглянув ближе, я немедленно ее отбросил: в ней был скальп и часть мозгов солдата, которому она принадлежала.
Вскоре после этого я дошел до небольшого рва перед нижними проволочными заграждениями, которые были придавлены к земле снарядами, а проволока была скручена и спутана в бесформенную груду. 15 или 20 трупов лежали здесь в навалку: очевидно люди искали убежища на короткое время в неглубоком рву, желая перевести дух и докарабкаться до траншей, когда в середину этой группы попала динамитная граната, которая всех их убила и теперь они здесь лежали так перемешавшись, что трудно было догадаться, какая часть тела кому принадлежала. Силой взрыва было разорвано в клочки их обмундирование; одни лишь башмаки, сапоги и носки остались целыми, а в одном или двух случаях я заметил кожаный пояс вокруг талии солдата, вся остальная одежда была сорвана.
Я не видел ни одного трупа, у которого, по крайней мере, одна жизненная часть тела не была бы оторвана; у большинства не хватало руки или ноги; одни лежали с распоротым желудком или развороченной грудью, другие совсем без головы; одна голова откатилась на несколько шагов, отвратительно оскалив зубы. Все эти трупы или части трупов сбились в кучу высотой в 4 или 5 футов, в самом отчаянном беспорядке. Из этой пирамиды рук и ног выделялась рука с кистью и пальцами, простертыми к небу, как бы в безмолвной мольбе.
Далее к югу прямо под проволочными заграждениями тела лежали уже не десятками, а сотнями, все небольшими кучами в пятнадцать или двадцать человек; от разрыва каждой ручной гранаты или снаряда, брошенного в середину атакующего отряда, трупы разрывались на куски и получился вид какого-то рагу из изуродованных человеческих тел и оторванных частей в соусе из крови, мозгов и внутренностей. Лица трупов не были обезображены до неузнаваемости и почти все носили выражение ужаса, вообще вся эта картина представлялась донельзя страшной.
Много мертвых тел лежало по одиночке на склонах высоты, а оторванные части тела валялись почти повсюду. Казалось странным, что действие разрыва было так строго рассчитано. Я видел людей с оторванной головой, рукой или ногой, а между тем остальная часть тела [180] оказывалась неповрежденной. Голова одного солдата была разрезана пополам от темени до подбородка, точно пилой, причем правая половина была абсолютно нетронута, а левая совершенно исковеркана.
Таково было действие сильно разрывающихся снарядов, которые очень часто разлетались на тонкие, похожие на нож, осколки, свиставшие по воздуху с огромной силой и приносившие смерть этим беднягам. Я видел еще человека, разрезанного пополам у пояса, в него должно быть попал весь снаряд; верхняя часть тела лежала, не имея никаких повреждений, от нижней же не осталось и следа.
Траншеи, как я упоминал, были совершенно сровнены с землей; только кучи насыпанной мягкой земли, перемешанной с щепками от бревен и остатками сгоревших мешков давали некоторое указание на то, что здесь находились укрепления. Из этих обломков высовывались отовсюду части тел, доказывающие как упорно защитники отстаивали свои позиции и как неустрашимо атаковали их японцы. Сотни храбрых солдат были погребены в этих тесных могилах, вырытых русскими, а японские снаряды наполняли их снова доверху мертвыми телами.
Картины, которые я видел на поле сражения, были достаточно жестокие, но те, что я наблюдал в госпиталях были еще ужаснее и они до сих пор меня преследуют во сне. На самом деле люди, лежавшие мертвыми на склонах и в траншеях высоты 203 м, не испытывали уже страданий; они умирали, хотя и страшно, но сразу и потому легче. Но оставшиеся в живых, те, кого не убило на месте, эти остатки людей, которые страдали в предсмертной агонии по несколько недель или те, которые вынуждены жить, или, лучше сказать, влачить существование годами, подправленные и залеченные искусными хирургами, как будто похожие на живые существа, без рук и ног, часто слепые, с искалеченными телами и совершенно расстроенной нервной системой от ужасного потрясения — вот те люди, которых надо пожалеть. Я видел их — но что же, ничего не поделаешь... [181]
Глава 21.
Перемена счастья
Взятие высоты 203 м дорого стоило японцам, но их упорная настойчивость и огромные усилия были щедро вознаграждены последовавшими за этим важными результатами. Обладание высотой помогло им разбить русский флот в гавани; благодаря этому ключу к западным позициям, каким его считали японцы, не только последовало падение ряда мелких укреплений, но этот первый реальный успех под Порт-Артуром имел благотворное влияние на настроение всей армии и укрепил вновь в них уверенность, которая сильно поколебалась от долгого, ужасного напряжения и постоянных неудач в течение последних четырех месяцев.
Взятие высоты 203 м стало повторным пунктом осады: с этого момента движение японцев вперед шло непреодолимо. Хотя русские храбро сражались еще в течение двух недель и отстаивали каждую пядь земли с обычным упорством, но позиция за позицией переходили в руки осаждающих, пока защитники не решались оставить безнадежную борьбу и сдаться.
Немедленно после того как русские были вытеснены с высоты 203 м, батареи Тигрового Хвоста, Тайангку, Золотой горы, Паличжуана и других начали ужасную бомбардировку этой позиции; но японцы, опасаясь новых контратак, защищали высоту не только с целью установить здесь наблюдательный пункт, но даже пытались устроить на вершине высоты брустверы, чтобы иметь возможность отражать штурмы со стороны русских. Однако в этом не было необходимости. Смертельно усталые от продолжительного, ужасного боя, деморализованные неослабной яростью и неутомимым упорством атак, русские потеряли всякую надежду овладеть обратно позицией и вскоре прекратили бомбардировки. Боевые запасы в Порт-Артуре начинали истощаться, осажденные вынуждены были экономить и беречь остатки снарядов для защиты других фортов и позиций; хотя на высоту залетало еще немного шальных снарядов, но она оставалась в неоспоримом владении японцев до конца осады.
С 11 ч 6 декабря японцы начали бомбардировать корабли, стоявшие в гавани, 11-дюймовыми гаубицами, а так как стрельбу можно было наблюдать и корректировать по телефону с обсервационного пункта к батареям, флот был очень скоро разбит. Бомбардировка продолжалась [183] три дня, в течение которых все броненосцы и крейсеры затонули в мелком заливе, недалеко от берега под высотой Паличжуан. Русские старались защитить палубы кораблей настилкой из мешков, наполненных землей или золой; но, как я упомянул, трубки 11-дюймовых снарядов действовали только встречая сильное сопротивление, так что снаряды пробивали мешки с песком, верхнюю незащищенную палубу и взрывались уже от удара о броню нижней палубы, производя полное разрушение всей внутренности корабля. Многие снаряды даже и в этом случае не разрывались, а пробивали бронированную палубу; траектория была такова, что некоторые снаряды пробивали борт ниже броневого пояса, содействуя этим потоплению корабля.
Броненосец «Севастополь» не дал себя потопить без сопротивления; им командовал храбрый капитан И. О. фон Эссен, бывший командир славного «Новика». Ночью 8 декабря Н. О. Эссен вывел свой броненосец, стоявший в доке, из гавани и стал на якоре под прикрытием полуострова Тигровый Хвост. Находясь здесь вне обстрела орудий с сухопутного фронта, он позднее подвергся бешеным атакам миноносцев в течение трех дней и ночей и после блестящего отражения, во время которого он пустил ко дну пять назойливо нападавших пигмеев со всем экипажем {72}, броненосец затем наткнулся на мель так неудачно, что не мог управляться, накренился на 10° и затонул в неглубоком [184] месте. После этого атаки прекратились; но через несколько дней капитану фон-Эссену удалось снять его с мели и выйти на глубокое место, где «Севастополь» и был потоплен.
После 8 декабря стрельба из больших гаубиц была направлена против Нового и Старого города, а потопление канонерских лодок и миноносцев было предоставлено 4,7-дюймовым морским пушкам. Четыре канонерки были потоплены в гавани, но миноносцы счастливо держались на поверхности воды. На рассвете они вышли и укрылись у мыса Тигровый Хвост; ночью они снова вошли в гавань, опасаясь минных атак в темноте. Японцы стреляли по ним, когда они в сумерках стали разводить пары, и пытались бомбардировать их ночью в гавани, но безуспешно. Всем десяти миноносцам удалось ускользнуть до капитуляции, четверо из них пришли в Чифу, пять в Киао-Чао {73} и один в Шанхай.
Бомбардировка города была очень действенной; она способствовала деморализации гарнизона и сдаче крепости. Огонь был направлен против арсенала, который скоро был совершенно разрушен, против мест, где, по сведениям, доставленным японскими шпионами, находились пекарни, мукомольные мельницы, опреснители, склады и другие жизненно важные объекты. От японских снарядов загорелся пороховой склад под высотой Паличжуан, что вызвало страшный взрыв; сгорело также много домов и складов. Гражданское население, включая 500 женщин и детей, конечно, пережило тяжелое время, так как снаряды летали повсюду, разрываясь на улицах и пробивая крыши и стены домов; надо удивляться, что убитых и раненых среди них было сравнительно немного, но напряжение нервов от этой непрерывной, безжалостной бомбардировки было очень сильное и естественно отражалось на душевном состоянии тех, кто являлся ответственным за их благополучие и безопасность.
Хотя японцы никогда не стреляли умышленно по госпиталям, но трудно было избежать шальных снарядов, попадавших в эти здания, с тяжкими последствиями в некоторых случаях для их обитателей. В городе было разрушено так много домов и находилось такое большое количество больных и раненых, что русские вынуждены были устраивать госпитали повсюду, иногда очень близко к зданиям, где, как было известно японцам, находились мукомольные мельницы, склады и другие объекты, которые они старались разрушать. Из гаубиц, действовавших с дальнего расстояния, невозможно было стрелять с такой точностью, чтобы попасть в какое-либо здание, не задев соседнего. Но, с другой стороны, надо сказать, что японцы могли быть осторожнее и избежать обвинения, которое русские возводили на них; в действительности количество снарядов, «несчастливо» попадавших в госпиталя, было более, чем это мог допустить случай. Вид госпиталя № 9, по соседству с которым все дома были заняты госпиталями или частными жителями, неопровержимо подтверждает мое убеждение. Как я уже заметил в одной из первых глав — одним из слабейших [186] пунктов всей системы обороны Порт-Артура было то, что первая линия укреплений не была выдвинута вперед возможно далее от города, благодаря чему японские батареи, задолго до взятия фортов, могли наносить большой вред городу, разрушая арсеналы, склады, бараки и прочее, лишая солдат, рабочих и гражданское население убежища, где они могли бы жить и работать в безопасности и покое.
После взятия высоты 203 м японские операции распались на две различные группы; во-первых, они широко воспользовались преимуществами, полученными от обладания этой позицией, во-вторых, продолжали дальнейшие приготовления для возобновления сильных атак на восточный ряд фортов.
Ввиду того,что неприятель твердо основался на высоте 203 м, русские были вынуждены сдать без дальнейшего сопротивления Аказака-яму и ряд передовых позиций на плоской возвышенности против Анцзешана и Ицзешана. Они увезли с собой все пушки и отступили к фортам долговременного типа, сильно теснимые японцами, которые занимали позиции одну за другой. От самых передовых позиций осаждающие повели сапы против Ицзешана.
На перешейке между высотой 203 м и Аказака-ямой была поставлена одна батарея из двух 4,7-дюймовых и трех 12-фунтовых морских пушек {74} для обстрела города и гавани прямой наводкой. Пушки были доставлены на позицию и готовы к действию 12 декабря, а в 11 ч началась бомбардировка. Немедленно с русских позиций посыпался целый град снарядов на батарею, но японские морские артиллеристы твердо стояли у своих пушек, помещенных с обычным искусством, и русские не могли их заставить замолчать. Через некоторое время недостаток боевых запасов вынудил русских оставить батарею в покое, несмотря на то, что она причиняла серьезные повреждения в Старом и Новом городе.
На юге, вдоль возвышенной местности, по направлению к сильным фортам Тайангку и внизу в широкой долине, которая тянется к западу плоской возвышенности от бухты Луизы до внутренней части гавани, движение японцев вперед шло, хотя и медленно, но уверенно и неумолимо, как сам рок.
Передовые позиции на Гингазаяме и Янгшифанге были заняты без особого сопротивления. 17 декабря после трехчасового боя была взята временно укрепленная высота на расстоянии около 1000 ярдов к западу от Тайангку. 20 декабря были взяты два небольших люнета на берегах Голубиной бухты, а 25 декабря Хаузениангту и две другие деревни немного южнее были захвачены и удержаны после ночной контратаки, так что японцам к концу месяца действительно удалось перерезать сухопутное сообщение между Лаотешаном и другими оборонительными секторами и занять отличную позицию для открытия наступательных операций против фортов Тайангку. [187]
Однако главные усилия японцев во второй половине декабря были направлены против восточного ряда фортов. Достигнув своей цели, заключавшейся в истреблении флота, стоявшего в гавани, они могли теперь отдать все свое внимание и сосредоточить всю свою энергию против восточных фортов, как предварительного шага к выполнению их главной задачи — овладению всей крепостью.
Между тактикой японцев до третьей генеральной атаки и способом действия, принятым после этого времени, была очень заметная разница. До конца ноября все их атаки шли на широком фронте и большой площади — с целью не дать возможности защитникам сосредоточить значительную силу в каком-либо одном пункте нападения; хотя японцы были неправильно осведомлены о действительной силе гарнизона, однако с точки зрения тактики они были правы в этом отношении. С начала декабря японцы стали сосредоточивать атаки на отдельных позициях, иногда, как это было у высоты 203 м, вместе с демонстрациями в других направлениях, но в большинстве случаев они ограничивались только одной позицией. Причины такого изменения способа действия легко понять, если обратить внимание на то положение, которое заняли японцы при позднейших операциях, благодаря новым средствам, принятым ими для окончания своих задач.
После жестокого несчастья 26 ноября японцы убедились в негодности своих методов и признали, что должны продолжать дело далее в том направлении, к которому привела их шаг за шагом логика событий. В августе они пытались атаковать форты таким же способом, как штурмовали обыкновенные укрепленные позиции у Наншана, Кензана и Ойкесана и в других местах, именно непосредственно с фронта через открытые поля с защищенных позиций, отстоявших в нескольких сотнях ярдов. В октябре, убедившись на горьком опыте в безнадежности этого способа против фортов долговременного типа, они стали вести сапы, прокладывая путь к подошве гласиса и пытаясь овладеть небольшим расстоянием до форта посредством быстрого натиска; но это небольшое открытое пространство также оказалось фатальным, стоило им сотен жизней, так что они решили доводить сапы прямо до гребня контрэскарпа. Но доходя до этого места они задерживались перед рвами и опыт ужасного сражения на капонирах Северного Киквана убедил их, что саперные и земляные работы их еще не закончены. В ноябре они проводили уже подземные ходы во рвах и атаковали отсюда вал; но даже это оказалось очень трудной задачей ввиду пулеметов и ручных гранат защитников, надежно защищенных валами из земляных мешков. Так шаг за шагом японцы прокладывали себе путь далее и далее вперед к фортам, пока окончательно не пришли к выводу, полученному горьким опытом, о необходимости проводить сапы и подземные ходы прямо во внутренность фортов.
Нетрудно сказать теперь, к чему японцы сразу должны были приступить, но, как я уже отметил, необходимо помнить, что при осаде Порт-Артура японцы столкнулись впервые с совершенно новой проблемой, не имевшей никаких прецедентов, на которые можно было бы опереться; пришлось ее разрешить на практике. Я утверждаю, что вторая генеральная атака была необдуманной и ее не следовало предпринимать; [188] но две другие атаки в августе и ноябре, сообразно с обстоятельствами, могут найти себе оправдание, невзирая на неудачный исход.
Еще до третьей генеральной атаки японцы начали вести галерею от рва к эскарпу форта Северный Кикван, а в течение следующих трех недель была вполне закончена минная галерея с ветвями под всем передним валом. В конце каждой ветви был помещен большой заряд динамита; электрические провода были связаны с детонаторами, а минные камеры были затем заделаны твердой утрамбованной землей. Всего было две главных шахты с семью ветвями; общий вес динамитных зарядов составлял немного более 2 т.
К 18 декабря все было готово для взрыва. Японский план заключался в овладении фортом врасплох и устранении всего, что могло бы привлечь внимание гарнизона. В полдень, когда люди, находившиеся во рву и передовых траншеях, обычно сменялись, а русские привыкли видеть эту суматоху в апрошах, атакующие войска были двинуты в капониры и последние параллели. Предварительной бомбардировки не было — с целью не заставлять противника быть настороже. Немедленно после взрыва должен был быть произведен натиск и японцы были уверены, что в первые минуты страха и смущения легко будет одолеть объятый паникой гарнизон. Натиск был совершен охотниками 22-го полка, который давно уже здесь сражался, прокладывая себе путь по направлению к форту, а 38-й полк второго призыва, который так храбро бился на высотах 203 м и Аказака-яме и состоял из ветеранов по возрасту и опыту, стоял в готовности поддержать наступление.
Солдаты, которые вызывались совершить первый натиск, были разделены на две группы. Первую, из шестидесяти человек, с красными лентами на руках, предполагалось двинуть в капониры; немедленно после взрыва она должна была атаковать внутренность форта и обрушиться на защитников; за ними должна была сейчас же следовать вторая группа, которая находилась на последней параллели; эти солдаты имели белые значки. Если бы охотникам не удалось в первое время замешательства и смущения выбить гарнизон, большая часть полков должна была бы следовать за ними и уничтожить защитников превосходящими по численности силами.
Хотя солдаты были уверены в победе, но принимали в расчет все упорство обороны русских; люди, участвовавшие в сражении на высоте 203 м, имели полное представление об опасностях, которые их ожидали, и о вероятной судьбе своей. Поэтому они отмечали свои имена на фуражках, куртках, ботинках и других частях одежды, чтобы в случае, если будут найдены только рука, нога или часть тела, пострадавшего от действия ручных гранат и сильно разрывающихся снарядов, попавших в них, можно было бы удостовериться в их судьбе и назвать по имени останки, которые будут зарывать или предавать сожжению после боя. Эти хладнокровные приготовления гораздо сильнее характеризуют удивительную храбрость и преданность долгу японских солдат, чем наиболее доблестные подвиги и отчаянная смелость во время самого сражения. Легко быть храбрым в пылу битвы, когда люди вне себя, но вызваться охотником, чтобы пойти против неприятеля, имея ввиду такую страшную перспективу и спокойно сделать все [189] приготовления для своего собственного погребения — для этого нужно обладать большой бодростью духа; одно это достойно полного удивления.
19 декабря был великолепный зимний день. Не было и намека на ветер и с темно-синего безоблачного неба яркое и теплое солнце освещало прекрасный вид. Глубокий снег покрывал мрачные, серые склоны высот одеянием из серебряного газа, усыпанного сверкающими алмазами, оттеняя живописные очертания высот и гор и выделяя резко и ясно их суровые контуры с прекрасными голубыми тенями в складках наброшенной драпировки. Сквозь легкий золотой туман высокие вершины Лаотешана, с выступающими шпицами и глубоко изборожденными склонами, казались волшебным дворцом, легким и воздушным, мечтой художника в белом сиянии и голубой лазури.
Я отыскал великолепный наблюдательный пункт недалеко от места событий и сидел здесь в ожидании атаки. Не было никаких признаков, указывающих на то, что произойдет нечто необыкновенное. На форте «Р» японцы поставили две 6-дюймовых гаубицы, из которых они могли обстреливать прямой наводкой внутренность форта Северный Кикван и в данное время они старались разрушить здесь блиндажи под банкетами. Затем загремели большие пушки на Восточном Кикване, направив очень меткий огонь по гаубицам и заставив последних вскоре замолчать. После этого восточные батареи японцев открыли огонь и завязали бой с орудиями Восточного Киквана, которые приняли вызов и стали им отвечать. Когда обстрел форта «Р» ослабел, гаубицы возобновили обстрел блиндажей, пока огонь русских не стал слишком опустошительным; таким способом артиллерия обеих сторон сделала репетицию небольшой пьесы для «поднятия занавеса», перед началом самой драмы. Мне это, до известной степени, напомнило известную «трехугольную дуэль» в одной из повестей Марриэтта. Небольшое дело, продолжавшееся около часа и без особого пыла, можно было ежедневно наблюдать в рутине осадных операций.
Взрыв был назначен ровно в 14 ч; но снаряд русских перебил электрический провод, назначенный для воспламенения зарядов, так что событие произошло на 15 мин позже.
С конусообразного форта вдруг поднялся громадный столб дыма и кусков дерева, — быть может и человеческих тел, — с молниеносной быстротой; затем столб этот повис в воздухе, приблизительно на 200 футов высоты, и растянулся в форме огромного балдахина над злополучным фортом. Несколько минут позже — второй взрыв, поднявший другой столб земли, дыма и обломков на месте прежнего. Еще раньше, чем обломки упали обратно на землю, охотники с красными повязками выскочили и приступили к выполнению своего гибельного поручения. Одновременно целый град снарядов посыпался на тыл форта, чтобы увеличить замешательство защитников и облегчить задачу атакующих.
Из двух взрывов только один, на северо-восточном углу, был успешен, так как здесь взлетел на воздух весь вал и эта часть форта была совершенно разрушена. Наибольшая часть силы взрыва других мин направилась обратно через шахты, которые было очень трудно надлежащим [190] образом завалить мерзлой землей. Охотники первой группы были все убиты падавшими камнями и глыбами земли и совершенно погребены под обломками; взрыв наполнил до краев апроши ко рву, благодаря чему вторая группа и подкрепления не имели возможности продолжить дело. Атака через открытую местность, без всякого прикрытия, под страшным огнем русских батарей, была совершенна невозможна; японцы попытались сделать то, к чему они неоднократно прибегали: принялись очищать сапы от обломков ранее, чем какая-нибудь атака могла быть сделана, русские же воспользовались этой отсрочкой, двинули сюда подкрепления, численностью около 300 человек, и приготовились оказать сильное сопротивление в тылу форта, где не было повреждений от взрыва.
При наступлении сумерек солдаты 22-го полка были приведены под бруствер переднего фаса. В этом месте брустверы были очень высоки, около 20 футов над валгангом форта, что было сделано для защиты от огня с Дагушана, который возвышался, огромный и страшный, вдали, приблизительно на 2500 ярдов. Он был, как сказал мне один из офицеров, точно установлен на берегу бухты, чтобы наблюдать, как все находящееся внизу постепенно превратится в котел ведьмы, полный крови и ужасов. В горже форта японцы заметили траншеи из земляных мешков, за которыми притаились искусные русские стрелки и находились пулеметы, готовые начать свою смертоносную работу. Такова была картина, от которой мог содрогнуться и самый храбрый человек.
Когда генерал-лейтенант Тсушиа был серьезно ранен в битве 26 ноября, командование 11-й дивизией принял инженер-генерал Самейеда, состоявший в прикомандировании к генеральному штабу в Токио; ему было поручено произвести осмотр инженерных работ перед Порт-Артуром. Это был человек оригинальной внешности, очень небольшого роста, даже для японца, сухощавого телосложения, длиннорукий, крепкий и мускулистый, со странным, старым лицом, сплошь в складках и морщинах, с кожей как пергамент, но зато с парой молодых, зорких глаз, с взглядом острым, как кинжал. Офицеры относились к нему с величайшим уважением: «Он очень силен», — говорили они мне, — «и может еще свалить любого из нас; кроме того он очень храбр».
Этот человек решил взять форт Северный Кикван или умереть при выполнении этой задачи. В день атаки он выкупался и умылся, надел чистое белье и самый лучший мундир со всеми орденами и медалями. Таков старый обычай японцев — в сражении быть одетыми и умирать как настоящие джентельмены. Его тщательный туалет, поэтому, служил для войск внешним признаком его твердого решения.
Когда солдаты 22-го полка были собраны под парапетом в готовности для приступа, генерал Самейеда осмотрел их ряды. Внешний вид солдат не удовлетворил его.
«Я увидел страх на их лицах», — говорил он мне после, — «почему и приказал им вернуться обратно».
Тяжело было полку, который вынес тяжесть всех сражений против форта с начала осады, лишиться возможности пожать плоды своих [191] трудов и видеть, как другой полк получает награду, которую он по справедливости считал своей; но у генерала не было никаких сентиментальных колебаний. Он увидел их лица, знал, что они слишком долго пробыли на передовой линии и понимал, что свежий полк, посланный против форта в первый раз и поощряемый мыслями о почете и славе, связанными со взятием грозной позиции, где потерпел неудачу другой полк, будет более годен для выполнения опасного дела.
Батальон 38-го полка получил приказание заменить их и генерал Самейеда стал во главе его. С целью быть менее заметными солдаты одели серые шерстяные фуфайки, кальсоны и штиблеты поверх темных, заметных мундиров.
В таком виде они представляли самое странное и невиданное зрелище; недоставало только пары рогов, чтобы совсем стать похожими на чертей. Вооружены они были только ружьями, поясами с патронами и парой ручных гранат каждый.
Атака началась в 17 ч. С целью помешать русским пользоваться пулеметами, солдаты были посланы через бруствер во внутренность фортов, один за другим, с различных частей валов. Как только наступал небольшой перерыв в пулеметном огне, каждый солдат должен был вскочить и, спасаясь бегством, найти прикрытие за развалинами, загромоздившими валганг после взрывов или в ямах, сделанных в земле большими гаубичными снарядами. Хотя многие из солдат погибли во время этой короткой перебежки, но мало по малу на передней части форта собрался отряд приблизительно в 150 человек, который повел капитан Ивамото против траншей из земляных мешков в тылу.
Завязался яростный бой, и хотя японцы оказались не в состоянии выбить своих упорных противников, но им удалось отвлечь внимание защитников от валов, к которым были теперь брошены новые подкрепления. Сражение велось большей частью врукопашную, но русские пулеметы принимали деятельное участие в обороне и их энергично поддерживаемый огонь производил страшные опустошения в атакующем отряде. Ввиду этого японцы привезли две горные пушки, втащили их на бруствер и, таким образом, заставили замолчать пулеметы Максима.
Сражение продолжалось еще несколько часов. Один за другим гибли храбрые защитники на своем посту, страшная бомбардировка траншей, ведущих к форту, не давала русским возможности посылать подкрепления, японцы же были точно гидра, — чем больше голов ей рубить, тем больше их снова вырастает. В 23 ч 30 мин, после непрерывного, ужасного боя, небольшой остаток гарнизона (японцы насчитывали около 20 человек) окончательно прекратил безнадежную борьбу и отступил, разрушив мост через ров, находившийся в горже.
Потери японцев достигали от 700 до 800 человек, но они считали, что дешево отделались. Первый форт основной линии укреплений был, наконец, в их руках. Японцы ликовали. Генерал Самейеда приказал принести наверх шампанского; депутации от других дивизий являлись с поздравлениями и на взятом форту раздавались громкие крики «банзай» и ликования, подхватывавшиеся на всех ближайших японских линиях. [192]
Глава 22.
Упадок сил
Японцы были заняты подземными работами не только у форта Северный Кикван; такого же рода минные работы производились со времени ноябрьской генеральной атаки у двух других долговременных фортов на горном кряже, именно у Суншу и Эрлунга, но, благодаря очень твердой почве, в которой им приходилось работать, а у Суншу и контрминам русских, все эти работы заняли некоторое время, пока японцы не подготовились вполне к взрыву своих мин.
Подобные работы велись также против Китайской стены, за фортами Панлунга, но в планы японцев не входила попытка прорваться здесь, пока форты не взяты.
Взрыв мин под валами Эрлунга произошел 27 декабря в 10 ч без всякой предварительной бомбардировки. Устройство минных галерей, число и вес зарядов были те же самые, что у Северного Киквана; план атаки тот же; но японцы произвели здесь взрывы с большей удачей, чем там. Ров и сапы, ведущие к брустверу, были заполнены развалинами, атакующим войскам был значительно облегчен путь, но в то же самое время они во время наступления подвергались опустошительному огню с батарей Ицзешана.
Немедленно после взрыва на форт посыпались со всех японских позиций сотни снарядов и шрапнелей, и в то же время пехота приготовилась к атаке. 19-й и 38-й полки, назначенные для этого дела, двинулись в апроши и последние параллели. Вперед шли разведчики, им удалось отыскать мертвое пространство под бруствером и они подавали знаки следовать за ними. Через обстреливаемую зону солдаты перебегали во всю прыть к защищенным местам группами по два или три человека. В течение нескольких минут скопилась значительная сила под парапетом, защищенным от артиллерийского огня грудами развалин от взрыва, отсюда они проникли во внутренность укрепления.
Русский гарнизон на Эрлунге состоял приблизительно из 500 солдат 26-го Восточно-Сибирского стрелкового полка; приблизительно половина людей находилась на нижней батарее форта. Некоторые были убиты во время взрыва, другие настолько ошеломлены ударом, что не были в силах оказать серьезное сопротивление японской атаке. Все эти войска погибли и японцы овладели гласисом форта; среди груд земли и глыб бетона они могли найти укрытие в ожидании решения [193] старших офицеров: атаковать ли сразу верхнюю батарею или продолжить минные операции против этой части укрепления. Была произведена тщательная разведка, а тем временем солдаты стали окапываться во внутренности форта и вести сапы от последней параллели с целью обеспечить себе путь отступления.
По получении донесений от разведочных отрядов, японцы решили атаковать сразу верхнюю батарею и в 16 ч был произведен натиск всей силой — оба полка вели наступление вместе. Один отряд действовал около узкого прохода, другие — атаковали передние брустверы, и со всех сторон японцы теснили защитников. Однако последние сражались блестяще, отстаивая каждую пядь земли с величайшим упорством, бились повсюду — то на открытом месте в отчаянных схватках, то укрываясь за земляными мешками, за валами и вокруг углов, действуя ружьями и ручными гранатами.
Так проходил час за часом, а борьба продолжалась с неослабной яростью, движение японцев вперед было очень медленным — они потеряли много людей. Тем не менее исход был вне сомнения; русские не могли подсылать подкреплений и 250 человек, оставшихся из гарнизона после штурма нижней батареи, мало по малу, конечно, выбывали из строя, японцы же, располагая большими резервами, могли посылать беспрерывно свежие войска. Около 3 ч остаток храброго гарнизона после одиннадцатичасового непрерывного боя прекратил безнадежную борьбу и отступил в сомкнутом строю, предав огню все, что можно было зажечь. Японцы взяли в плен троих, около 150 человек ушли, остальная часть погибла. Потери японцев исчислялись свыше 1000 убитыми и раненными.
Бой велся превосходно с обеих сторон, но оборона маленького гарнизона против сильнейшего неприятеля была выше всякой похвалы. Дело это стало уже лебединой песней. С этого дня русские, казалось, совершенно потеряли бодрость духа и слабо отражали дальнейшие атаки, что не могло идти в сравнение с сопротивлением, которое они оказывали во всех предыдущих боях со времени первой генеральной атаки в августе {75}.
В руках русских в этом секторе оставался только один из поясных фортов долговременного типа — Суншу, но удержать его, хотя бы на некоторое время, было совершенно невозможно, так как японцы твердо укрепились на более высоком соседнем форте Эрлунг. Окруженный с трех сторон глубокими, узкими оврагами, в то время как на северной стороне крутой склон спускался вниз к Шуйшиинской долине, форт Суншу был совершенно изолирован и предоставлен своим собственным силам. Японцы подводили мины к этому форту таким же способом, как и к Эрлунгу и Северному Киквану, но дело шло несколько медленнее, благодаря русским контрминам, вынуждавшим японцев производить некоторые изменения в галереях. С другой стороны [194] колодцы были заделаны крепче, чем в других местах, так как вместо утрамбованной земли употреблялся бетон.
Взрыв произошел в 11 ч, в канун Нового года, и был чрезвычайно силен; кроме того от толчка воспламенился и взорвался с ужасной силой большой склад динамита, поэтому вся внутренность форта была разрушена и большая часть гарнизона, оставшегося в блиндажах за орудийным эполементом, оказалась заживо погребена под огромной грудой развалин. Видя это, оставшиеся в живых подняли белый флаг и сдались. Японцы немедленно принялись откапывать людей, им скоро удалось открыть вход и весь отряд, около 160 солдат, был взят в плен. Все сражение велось очень вяло; ружейная стрельба была едва слышна, даже артиллерия западных фортов, имея великолепную позицию и полную возможность мешать наступлению японцев, к удивлению хранила полное молчание.
Японцы не дремали. Хотя это был канун Нового года, единственный великий годовой праздник в Японии, празднование которого так долго ожидалось, они, однако, не преминули воспользоваться своим выгодным положением, а неприятель все еще оставался в унынии и смущении от ряда постигших его несчастий. В 18 ч была взорвана мина под Китайской стеной за Восточным Панлунгом, и через образовавшуюся брешь японцы стали наступать, с целью атаковать различные батарейные позиции на вершинах горного кряжа. Форты Новый Панлунг, Эбоши и «Р» были взяты без особого сопротивления. Русские, казалось, оцепенели и только на Вантае они держались хорошо.
Эта гора имеет только одну очень тесную плоскую возвышенность, на которой едва можно поместить две 6-дюймовые пушки, которые и [195] были доставлены на эту позицию. Блиндажи из бревен и земляных мешков располагались на южном склоне сразу за батареей; кругом всей высоты, имеющей форму сахарной головы, шла ограда окопной профили на расстоянии от 25 до 30 ярдов от орудий. После довольно жестокого боя эти укрепления были взяты ночью, и небольшой гарнизон оказался, таким образом, совершенно отрезан и окружен, но все еще храбро сопротивлялся и только в 17 ч дня Нового года японцы окончательно овладели позицией.
В течение следующей ночи все другие батарейные позиции от восточного Киквана до Суншу, за исключением вспомогательного форта Суншу, перешли в руки японцев без серьезного сопротивления. Сильный форт Восточный Кикван был взорван русскими в 2 ч и эта, по всей вероятности, сильнейшая русская позиция была совершенно разрушена.
Когда я посетил это укрепление два дня спустя, то увидел большой, глубокий кратер с огромными глыбами бетона и остатками тяжелых орудий, перемешанных в хаотическом беспорядке и указывавших на место форта, которым японцы так долго и тщетно старались овладеть.
Одновременно с этими событиями японский правый фланг атаковал позиции у подножья Лаотешана. Начались приступы на восточные [196] батарейные позиции, главным образом, как демонстрация, с целью отвлечь внимание осажденных от этой атаки; но так как оборона русских значительно ослабела, то демонстрация развернулась в настоящую атаку, с упомянутыми ранее результатами, а операции на западе приняли скорее демонстративный характер.
Несмотря на то, что японцы сделали в этом направлении в течение последних двух недель огромные шаги к достижению своей цели, никто, даже из наилучше осведомленных офицеров японской главной квартиры, не мечтал о том, что конец так близок. Внутренняя линия обороны, которая еще отделяла осаждающих от Старого города, была очень слабой и предполагалось, что русские едва ли попытаются оказать здесь решительное сопротивление. Вновь взятые позиции вполне господствовали над оборонительными укреплениями, и Старый город был всецело во власти осаждающих с того момента, как их орудия были поставлены на русских батарейных позициях. Японцы вообразили, что очень заметное ослабление обороны указывало на то, что русские намерены были сдать весь восточный ряд фортов со Старым городом, вероятно, за исключением фортов морского фронта. Они предполагали, что генерал А. М. Стессель пришел к убеждению о невозможности с таким слабым гарнизоном отстаивать длинную оборонительную линию, но, если сосредоточить войска на западном и южном секторах, которые действительно еще были нетронуты, они окажутся достаточно сильны, чтобы удержать осаждающих у бухты еще некоторое время. В день Нового года, когда я делал обычные визиты, офицеры штаба главной квартиры мне говорили, что падение крепости ожидается не ранее, чем через полтора-два месяца. Предложение русских о сдаче явилось поэтому неожиданным, хотя и очень приятным сюрпризом для японцев.
В день Нового года в 16 ч 30 мин из Порт-Артура был послан парламентер с флагом перемирия. Он проследовал по главной дороге к юго-западному Шуйшиинскому люнету, где был встречен японским офицером из штаба, которому он вручил письмо генерала А. М. Стесселя к генералу Ноги. Содержание письма, написанного по английски, было следующее:
Милостивый государь,
Принимая в соображение положение дел на театре военных действий вообще, я нахожу дальнейшее сопротивление Порт-Артура бесполезным и, во избежание напрасной гибели людей, я желал бы вступить в переговоры относительно капитуляции. Если вы согласитесь на это, я прошу вас назначить для этой цели делегатов, которые обсудили бы вопрос об условиях и порядке капитуляции, и выбрать место, где мои делегаты с ними встретятся.
Пользуюсь случаем выразить вам чувство моего уважения.
Стессель.
Письмо было адресовано: его превосходительству, барону М. Ноги, главнокомандующему японской армией, осаждающей Порт-Артур. Оно помечено декабрем 1904 года, число месяца не проставлено. [197]
Глава 23.
Капитуляция
Так закончилась осада Порт-Артура. Я не собираюсь описывать переговоры, происходившие между начальниками штабов двух армий относительно условий капитуляции и последующей передачи крепости, встречу генералов Ноги и Стесселя, вступление победоносной армии в Порт-Артур и так далее. Я лишь интересуюсь исследованием военных операций, которые были прекращены 2 января 1905 года, когда военные действия были приостановлены в ожидании результата переговоров. Однако, естественно сам собой выдвигается один вопрос, заслуживающий рассмотрения: была ли капитуляция 1 января вызвана необходимостью? Может ли она быть оправдана?
На эту тему столько говорили и писали, так много было высказано противоречивых и скороспелых суждений, когда еще не было под рукой статистического материала и других сведений, на которые можно было бы опереться для правильной оценки события, что неудивительно, почему общество до сих пор остается в неведении относительно этого важного вопроса. Почему сдача могла состояться, прежде чем было выражено на это общее согласие; конечно, крепость была уже приговорена и падение ее являлось лишь вопросом времени, но настал ли этот час 1 января? Не мог ли гарнизон продержаться еще месяц или шесть недель?
На эти вопросы я и постараюсь ответить.
Когда, после первого свидания начальников штабов обеих армий в фанзе «Сливовое дерево» у деревни Шуйшиин, я спросил в главной квартире о том, что заставило русских сдаться в данных обстоятельствах, мне сказали, что мотивы, ими приведенные, следующие:
недостаточная сила гарнизона: имелось всего 4000 солдат для обороны огромного района против японских войск, численность которых достигла в последнее время почти 100 000 человек, остальная часть гарнизона — больные или раненые;
ограниченное количество боеприпасов и провианта: боеприпасов хватило бы всего на пять дней;
состояние госпиталей: около 20 000 человек больных и раненых находились в госпиталях, не было более лекарств, дезинфекционных средств, перевязочного материала и необходимых компрессов, а также подходящей пищи для них; жестокие эпидемии тифозной лихорадки, [198] дизентерии и цинги свирепствовали, масса больных ежедневно увеличивалась сотнями новых;
падение сильнейших фортов восточного сектора привело к тому, что Старый город, где находилось большинство госпиталей и проживала большая часть гражданского населения, неизбежно должен был также пасть в ближайшем будущем; кроме того русские опасались, что, если Старый город будет взят приступом, здесь может произойти поголовная резня.
Такие доводы, конечно, оправдывали сдачу, и я думаю каждый почувствует удовлетворение, если гарнизон, так храбро сражавшийся месяцами против сильнейшего неприятеля, мог быть избавлен от последнего кровавого боя. Защитники крепости более чем исполнили свой долг и ничего, кроме похвалы за их решение не было слышно от японцев, так долго бывших их противниками, такого же мнения были военные агенты и иностранные корреспонденты, бывшие свидетелями обороны. Все их считали героями, а капитуляция признана почетной и своевременной.
К сожалению это первое впечатление быстро изгладилось. Через некоторое время было установлено, что главные объяснения, предъявленные русскими (вероятно генералом В. А. Рейсом, начальником штаба), были большей частью или абсолютно неверны или значительно преувеличены. Постепенно японцы обнаружили нижеследующие данные, расходящиеся с доводами русских:
исключая находившихся в госпиталях, весь гарнизон Порт-Артура в день сдачи состоял приблизительно из 27 200 офицеров и солдат, включая флот. Такие силы, численность которых превышала цифру состава крепостного гарнизона, предполагавшуюся японцами в начале [199] осады, были вполне достаточны для обороны большого крепостного района, оставшегося еще в руках русских в день капитуляции;
еще более неверны сведения о количестве провианта и боевых запасов — муки было достаточно для гарнизона на месяцы, имелось кроме того свыше 1800 лошадей, частные склады не были тронуты; в крепости оставалось 82 670 снарядов и 2 266 800 ружейных патронов, около 30 т пороха и материалы для выделки новых патронов из пустых гильз. Русский артиллерийский офицер, который заведовал лабораториями арсенала, намекнул мне в частном разговоре, что цифры эти, хотя, вероятно, и верны, но должны быть приняты с некоторой оговоркой. Из 80 000 снарядов большинство были 37-мм скорострельные или старые китайские снаряды, которые, если бы даже их переделать, мало принесли бы пользы; снарядов большого калибра, годных для дела, оставалось не более 5000 штук. Незначительное участие артиллерии при взятии форта Суншу и батарейных позиций подтверждает эти сведения. Относительно 30 т пороха офицер этот сообщил, что многие склады, содержавшие значительно большие запасы, были взорваны неприятельскими снарядами, вероятно та же участь постигла бы и оставшийся пока целым склад пороха; кроме того в последнее время бомбардировкой был совершенно разрушен весь арсенал и, если бы старый город был сдан, то небольшой завод для выделки снарядов на Тигровом полуострове едва ли принес бы существенную пользу. Однако, даже допуская только что изложенные данные, все-таки надо признать, что боевых запасов было достаточно для обороны еще, по крайней мере, в течение месяца;
сведения о санитарном состоянии отчасти также не соответствовали действительности; эпидемий тифозной лихорадки и дизентерии в [200] сущности не было, общее число больных лихорадкой было 43, дизентерией — 460. Неверно также, что запас лекарств и дезинфекционных средств истощился. Остальные сведения русских были совершенно правильны, положение госпиталей и состояние здоровья гарнизона несомненно сильно повлияли на решение генерала А. М. Стесселя.
Положение госпиталей было очень тяжелое, они были переполнены и число больных, поступивших в них, с каждым днем увеличивалось. Перевязочные средства были совершенно израсходованы и в дело употреблялись старые, не раз уже перемытые. Не хватало также компрессов, хотя их стали приготовлять из морских трав, промытых в растворе поташа. Не имелось подходящей пищи для больных и раненых, особенно сильно ощущалось отсутствие свежих фруктов и овощей; хлеб и только конское мясо нельзя считать здоровой пищей для больных. Ко дню капитуляции в госпиталях находилось около 17 000 человек, из них раненых было 3387, остальные страдали различными болезнями. Наиболее распространенной болезнью была цинга, серьезных случаев которой насчитывалось 5625, но, кроме того, по сведениям японского медицинского генерал-инспектора, 90% больных в госпиталях страдали более легкими формами этой болезни, которая также очень распространилась среди солдат, находившихся на фортах и в траншеях. За десять дней до капитуляции ежедневно было около 100 случаев заболевания цингой, но число их быстро увеличивалось до 200, 400, 800, даже 1000 в самые последние дни и надо полагать, что, при отсутствии средств для борьбы с этой болезнью, весь гарнизон мог вскоре быть ею охвачен.
Положение крепости во время сдачи было таково: генерал Стессель мог сдать восточный ряд фортов и сосредоточить свои войска на двух других секторах. Он мог спокойно оставить больных и раненых в госпитале и быть уверенным, что японцы позаботятся о них; но, естественно, возникал другой вопрос — что делать с людьми, которые будут ранены или заболеют во время предстоящих сражений! Он не будет располагать средствами для лечения и ухода за ними, ввиду отсутствия госпиталей, перевязочных материалов и необходимой пищи. Он может, несомненно, вести оборону еще в течение нескольких недель, но это вызвало бы страдания и смерть людей, которые уже ранены и мне кажется, что следует признать, по крайней мере, извинительным его решение сдаться из человеколюбия, чем видеть, как люди, так долго и так храбро сражавшиеся, гибнут как собаки из-за отсутствия надлежащего ухода и питания;
вопрос об убежище для многочисленного гражданского населения также был трудно разрешим. В Порт-Артуре находилось, сверх 500 женщин и детей, 3000–4000 рабочих и очень большое число других жителей русских и иностранцев, не считая китайцев. Они едва ли могли быть покинуты, как люди, находившиеся в госпиталях. Я лично вполне убежден, что опасаться резни не было основания; но мог ли генерал А. М. Стессель взять такую ответственность, даже если бы он был, как я, уверен в этом? Слишком много жестокости было выказано в течение осады с обеих сторон и, кроме того, Порт-Артур в этом отношении был с 1894 года запятнан. Имел ли он право сделать это? [201]
После взятия высоты 203 м в Новом городе почти невозможно было жить. Многие дома были разрушены снарядами и каждый стремился перебраться в Старый город, где жители были лучше защищены и где было устроено много блиндажей; конечно, если бы Старый город был покинут, несомненно бомбардировка сосредоточилась бы на Новом городе. Мы предполагали (об этом также доносили китайские шпионы), что русские приготовились переселить на Лаотешан женщин и детей, но позднейшие расследования показали, что ничего подобного не было, так что А. М. Стессель имел на руках огромное гражданское население, а средства для заботы о нем соответственным образом отсутствовали. Несомненно это соображение стало также одной из причин, способствовавших его решению.
Я вполне допускаю, что генерал А. М. Стессель имел много важных оснований для сдачи, но таковые должны рассматриваться в связи с вопросом о том, каких результатов можно было бы достигнуть, если бы оборона велась до самого конца, пока имелись в достаточном количестве пищевые продукты и боевые припасы — следовательно в данном случае еще в течение пяти или шести недель? Стоило ли ради этого принести в жертву массу людей?
Надежды на своевременную выручку не могло быть; с этой точки зрения А. М. Стесселя нельзя осуждать за решение. Но надо иметь ввиду, что после сдачи крепости освобождалась армия генерала Ноги, численностью около 100 000 человек, а такое сильное подкрепление войск, находившихся на севере, конечно, должно было иметь громадное значение для положения дел на главном театре военных операций. Генерал [202] А. М. Стессель был обязан задержать японскую армию у Порт-Артура насколько возможно дольше, и естественным оправданием может служить то обстоятельство, что он, как и многие другие, мог предполагать, что операции в Манчжурии должны прекратиться на время сильного холода, который обычно длится здесь до конца марта, и что гораздо раньше этого времени крепость, конечно, должна была пасть. Обстоятельства сложились, однако, таким образом, что одновременно с исключительно мягкой зимой 1904–1905 года сдача Порт-Артура способствовала Мукденскому разгрому, если не была его причиной.
Я полагаю можно прийти к тому общему выводу, что капитуляция Порт-Артура 1 января не вызывалась необходимостью и с трудом может быть оправдана, но что решение генерала А. М. Стесселя возможно до известной степени извинить, так как благодаря обстоятельствам, которые изменить у него не было сил и предвидеть которые было трудно, так как погода была достаточно холодной в течение всего декабря, им был сделан роковой шаг, который, при обычных условиях, нисколько не повлиял бы на стратегическое положение в Манчжурии.
Но действительной причиной сдачи стало не отсутствие людей, боеприпасов и провианта, не состояние госпиталей и не затруднения в отношении гражданского населения. Чем более я собирал данные из всех источников, в особенности из бесед с офицерами, солдатами и городскими жителями Порт-Артура, тем более я убеждался, что причиной сдачи был сильный упадок духа, который объял весь гарнизон, в особенности солдат за последние несколько недель осады. Последовательные взрывы фортов и траншей произвели на них тяжелое впечатление, они чувствовали себя, и вполне понятно, на каком-то вулкане, в постоянном страхе, что очередь каждого отправиться на тот свет настанет не сегодня, так завтра. Продолжительное напряжение, лишения всякого рода, кровавый, бесчеловечный бой, непрерывные бомбардировки — все это не могло не отозваться на нервах, а уверенность в неизбежности сдачи, безнадежность борьбы, перспектива возможной резни, как венца их страданий, повергали их в глубочайшее уныние.
Этот моральный фактор, в связи со многими причинами физического характера, предрасполагал их к заболеванию цингой и другими болезнями. Заслуживает внимания факт, удостоверенный японскими и русскими врачами, что немедленно после капитуляции, когда напряжение нервов утихло, заболевания цингой сразу прекратились; действительно, новых случаев заболеваний не было и очень значительное число больных, находившихся на излечении в госпиталях, быстро поправилось даже до того времени, когда доставили разнообразные и питательные продукты, которые могли бы благотворно подействовать на их здоровье. Нет надобности говорить, что о притворстве не шла и речь, так как симптомы заболевания являлись достаточно характерными.
Но, даже принимая во внимание изложенные обстоятельства, я не думаю, чтобы крепость была сдана, если бы генерал Р. И. Кондратенко не был убит 11-дюймовым снарядом на форте Северный Кикван 15 декабря. Слава, связанная с обороной Порт-Артура, о которой будет повествовать история, не припишется А. М. Стесселю. Он был, как [203] многие мне говорили, взыскательным начальником, непопулярным среди солдат и офицеров. Генерал Р. И. Кондратенко являлся истинным героем. Совместно с инженер-полковником С. А. Рашевским он составил план обороны и неутомимо работал днем и ночью над сооружением и улучшением укреплений. Вечно живой, он постоянно бывал на позициях, где шел бой, руководя солдатами и ободряя их, разделяя с ними тяжелые лишения, всегда готовый прийти на помощь и умело помешать наступлению японцев искусно задуманным контрдвижением. Это был природный вождь, перед которым все преклонялись; благодаря сильной воле, широким познаниям и большой личной храбрости он стал душой всей обороны. Р. И. Кондратенко был кумиром солдат, знавших его твердое намерение биться до последней капли крови. Когда его не стало, казалось все пришло в упадок, все растерялись и руководство обороной во главе с А. М. Стесселем признало необходимым сдаться. Крепость сдали, быть может предусмотрительно, но не совсем красиво — и оборона, рассказы о которой передавались бы из поколения в поколение, как об одном из величайших военных подвигов в истории всего мира, была обесславлена.
История осады Порт-Артура напоминает мне судьбу одной драмы Г. Ибсена: «Дом Долли». Когда это произведение было поставлено в первый раз в Германии (или в Америке?), публика не привыкла еще к такому острому блюду, и ни один директор театра не решался ставить пьесу полностью с ее вызывающим, идущим в разлад с содержанием финалом. Один из директоров передал заключительную пьесу так, что Нора в последний момент уступает мольбе своего мужа и остается дома «ради детей». Конечно, такое сентиментальное окончание после полных силы и страсти сцен, испортило все впечатление. Многие еще теперь смеются над тем, кто соблазнился переделать драму Г. Ибсена. [204]
Такой мне представляется и порт-артурская драма. Автор этого удивительного произведения раскрывает перед нами ряд могуче задуманных и великолепно проведенных сцен почти до самого конца, когда талант его вдруг иссякает и все впечатление героической драмы испорчено нелепым концом, совершенно не гармонирующим с сильной интригой всей драмы. И как в «Доме Долли» все величие пьесы принесено в жертву «ради детей», так и порт-артурский вождь А. М. Стессель пожертвовал вечной честью и славой этой великой осадной драмы, «ради человеколюбия». Grosse Geister, begegnen sich {76}.
Осада Порт-Артура — страшная драма, но наиболее драматический момент ее — отсутствие конца. Однако было бы несправедливо, только ввиду малодушных сцен, предать забвению это великое, образцовое произведение, которое русские дали истории своей семимесячной геройской борьбой. [205]
Глава 24.
Причина
Быть может на предыдущих страницах я слишком усердно подчеркивал выгодные стороны обороны, сравнительно с наступлением. Будучи прикомандирован к японской главной квартире и имея возможность близко наблюдать все операции японцев, естественно, что я мог видеть не только хорошие стороны их действий, но также многие ошибки и не вполне обдуманные движения, которые они несомненно делали; между тем о действиях русских я могу судить лишь по результатам, а таковые большую часть времени, вплоть до конца ноября, в значительной степени были для защитников благоприятны.
Следует указать, что русские, ведя все время оборонительную войну и занимая очень сильные позиции, находились в гораздо более выгодном положении, чем японцы; это являлось единственным преимуществом, на которое защитники могли надеяться и до известной степени это несомненно верно. Японцы не только должны были вести наступательные действия, но все расположение укреплений, взаимно друг друга поддерживающих, с флангами по берегам моря, делало невозможным обходное движение и вынуждало их повсюду и всегда предпринимать фронтальные атаки. Понятно, что задача их была более трудной.
С другой стороны, следует помнить, что осаждающие армии пользуются некоторыми преимуществами, в значительной степени облегчающими всю трудность их задачи. Наиболее важной выгодой является возможность располагать временем по собственному усмотрению. Осаждающие могут вынести с боевой линии войска, выдержавшие тяжесть сражения или понесшие значительные потери и отправить их на отдых в лагеря, вне сферы неприятельского огня. Они все время получают подкрепления на пополнение поредевших рядов, как бы вливая новую жизнь и бодрый дух в усталую от борьбы армию. Атакующим принадлежит инициатива; они могут заставить неприятеля принять бой, когда обстоятельства им благоприятствуют, когда все готово и люди, хорошо отдохнув, рвутся в бой, между тем оборонявшийся должен вступать в борьбу, когда это угодно его противнику; он никогда не может воспользоваться настоящим отдыхом, спокойно и беззаботно; он всегда должен быть начеку, готовым ко всякому движению со стороны осаждающих, не имея никаких подкреплений; он видит [206] как гибнут один за другим его товарищи, как быстро редеют ряды, но не видит ни одного нового лица, которое могло бы ободрить его, помочь перенести его задачу и облегчить тяжелое напряжение.
Эти преимущества, более или менее связанные со всеми наступательными действиями, становятся еще заметнее во время осады. Инженерная атака ставит осаждающих в очень выгодное положение по сравнению с защитниками. Последние вынуждены для прекращения или противодействия успеху атакующих войск переходить в наступление и предпринимать контратаки, которые приходится вести на открытом месте, и таким образом, роли противников на некоторое время меняются.
Атакующий с превосходящими силами, если он не опережает события, а наступает методически посредством апрошей и параллелей, должен довести свою цель до конца, пока к защитникам не подошли подкрепления и собственные средства, в смысле людей и орудий, еще не исчерпаны; осада может затянуться на недели, даже годы, но результат должен быть неизбежно одинаков и сознание этого является моральным импульсом величайшей важности {77}. Прибавьте к этому, что наступающий лучше накормлен и одет, в постоянном сношении с родиной и внешним миром и разница между преимуществами осажденного и осаждающего в значительной степени сгладится.
Я считаю, и вероятно это всеми признано, что Порт-Артур не был, собственно говоря, сильной крепостью, как предполагали; тем не менее взятие Порт-Артура было подвигом, создавшим величайшую славу 3-й армии и прибавившим новые лавры к приобретенным уже японцами в этой войне.
Оборона русских великолепна, солдаты сражались с величайшей храбростью и презрением к смерти. Японцы за каждый шаг вперед должны были поплатиться огромными жертвами. Хотя до сего времени в Токио не опубликованы официальные отчеты, но на основании сведений из вполне авторитетного источника я могу сообщить, что итог японских потерь перед Порт-Артуром достигает 105 000, включая убитых, раненых и больных и что общая численность осаждающей армии во время капитуляции составляла 97 000 человек; таким образом, войска генерала А. М. Стесселя сражались последовательно не менее как с 200 000 человек. Такую огромную армию удерживал Порт-Артур в течение семи месяцев, препятствуя ей принять участие в операциях в Манчжурии против армии А. Н. Куропаткина. Это следует всегда помнить при оценке действий генерала A. M. Стесселя.
Но чем превосходнее и упорнее оборона, тем более похвалы заслуживает, конечно, атака, ее преодолевшая. Почему же японцы повсюду одерживали победы, так как причиной их нельзя считать слабость их противников? Почему везде наступление их было непреодолимым? На эти вопросы, естественно возникающие для всякого, кто следил за [207] событиями войны, многие пытались ответить. На одних произвела огромное впечатление превосходная организация японской армии, на других — удивительно деятельный разведывательный отдел, некоторых поражала разработка плана до мельчайших деталей и точное выполнение его во всех операциях, другие нашли, что центр тяжести лежит в моральных и физических качествах офицеров и солдат.
Все это справедливо, все эти факторы заставляют признать достоинства японской армии, одни имеют перевес над другими, но есть причина, которая, по моему мнению, затмевает их всех и более, чем что-либо другое объясняет успех японцев в этой войне.
Организация японской армии создана совершенно по германскому образцу и система ее выдержала в этой войне свое первое практическое испытание удивительно; к сожалению детальное рассмотрение этого вопроса заняло бы слишком много времени.
По отношению к разведовательному отделу я считаю, что он был замечательно хорошо осведомлен о всем, относительно неприятельских войск, их намерений, мест действия на других театрах войны, но того же нельзя сказать о постановке этой отрасли дела при осаде Порт-Артура. Японцы не только были неверно осведомлены относительно силы гарнизона, которую они исчисляли в начале осады приблизительно в 20 000 человек, но и совершенно не знали или же имели неверные сведения о силе, устройстве и расположении укреплений; факт этот, на который я указывал неоднократно, был причиной серьезных ошибок в тактических приемах. Объясняется это, вероятно, тем, что в начале войны укрепления Порт-Артура не были закончены и большая часть их даже вовсе не существовала. После первого нападения на флот 9 февраля русские приняли меры против распространения каких было ни было сведений.
Японцы, конечно, заранее подготовили все до мельчайших деталей — случай единственный в военной истории; естественно, такая полная подготовленность, при коей ничего не было забыто, все обдумано и вперед рассчитано, в значительной степени содействовала успеху всех начинаний. Я могу привести сотни примеров в подкрепление моих слов, но ограничусь одним, свидетелем которого я был в самом начале войны. Вечером 8 февраля японцы высадили первые отряды в Корее, у Чемульпо. Четыре транспорта перевозили войска из Японии. Гавань Чемульпо, 30 футов глубиной в прилив, такова, что пароходы должны бросать якорь в 2 милях от дамбы. С целью обеспечить быструю высадку, на транспортах перевозилось известное количество барж, которые могли вмещать от 60 до 100 человек; некоторое количество паровых катеров, снятых с военных судов, буксировали баржи.
По прибытии к пристани солдаты высаживались со всем багажом и оружием и выстраивались на дамбе. Здесь они разбивались на группы в 10, 12 или 20 человек и под командой унтер-офицера отправлялись в различные части города, где им были приготовлены квартиры. Каждый унтер-офицер получал длинную бумажку с надписью японскими иероглифами и, хотя он никогда ранее не бывал в этой местности, в нем, однако, не было заметно какого-либо сомнения относительно того, куда вести солдат. [208]
Я пошел за одним из таких небольших отрядов по улицам, где, тем временем, сразу появились на фасаде каждого дома огромные фонари в японском вкусе с большими красными китайскими иероглифами; зажжена была полная иллюминация. Руководствуясь этими фонарями и свертком бумаги командир отряда повел людей по набережной к главной улице, свернул через некоторое время в одну из боковых улиц, отсюда в другую, где и остановился перед одним домом. Солдаты были распущены, вошли в дом, разместили свой багаж и сложили оружие. Через 2 мин они уже сидели на полу, курили и болтали, как будто жили в этом доме всю жизнь. В течение вечера высадились четыре батальона; все кругом работало как часовой механизм; не слышно было громких команд, крика, разговора; шесть школьных учениц наделали бы больше шума, чем все эти 4000 человек, вместе взятые.
Кроме людей на берег было выгружено много лошадей, большие запасы провианта, госпитальные склады и боевые запасы; способ выгрузки их еще более замечателен. Точно по волшебному знаку набережную заполнили кули армии, которых легко узнать по форме. Господь их знает, откуда они появились, никто их раньше не видел, не подходили они и с судов, пока последние здесь еще стояли. Удивительнее всего, что, хотя большое японское население Чемульпо несомненно знало о предстоящей высадке и все эти кули армии должны были быть на месте через известное время, все дело держалось в полнейшем секрете. Никаких слухов не было и никто из европейцев, проживавших в Чемульпо, не имел ни малейшего представления о том, что каждому японцу было уже известно.
Замечателен также способ выгрузки и складывания на набережной провианта и других материалов. Казалось, всякий знал, какой мешок или ящик ему взять и куда нести. Никаких инструкций, насколько я мог заметить, не было; кули поднимали свою ношу и несли туда, их ожидали другие, принимали груз и складывали. И за все время ни одного слова, ни одного звука, только слышался деловитый шелест массы ног. Такая полная предусмотрительность во всех отношениях превосходит все, что я когда-либо видел при подобного рода обстоятельствах. Но самая превосходная организация, наиболее совершенная разведочная служба и тщательнейшая подготовка принесли бы мало пользы, если бы войска, идущие в бой не были по существу своему превосходным материалом; офицеры умели им пользоваться, а солдаты исполняли свой долг решительно и разумно. Таким образом, истинную силу японской армии надо искать в моральных и физических качествах людей, высоком положении, тщательном обучении и огромных способностях офицеров.
Взгляните на марширующую роту японской пехоты. Люди небольшого роста, но отлично держатся, все одинаково одеты, черноволосые, узкоглазые, круглоголовые, большинство с плоскими носами, выдающимися скулами и сильно развитыми челюстями. Все они похожи друг на друга лицом и фигурой и видно, что принадлежат к одной расе, с известными характерными чертами внешности, у всех что-то общее, подобного сходства людей нет ни в одной из европейских наций. Вид их, поэтому, производит впечатление компактности, твердости и аккуратности, [209] точно отлично устроенный механизм, где все многочисленные, небольшие частицы совершенно однородны и хорошо приспособлены друг к другу.
В действительности, японская современная армия вероятно наиболее совершенное орудие войны, которое когда-либо существовало. Качества, наиболее развитые в японской расе, именно и создают отличных воинов. Японские солдаты физически сильны, способны выносить тяжелые лишения, сметливы и проворны, в то же время упорны как бульдоги, с очень здоровым телосложением, позволяющим им довольствоваться весьма малым, можно сказать гораздо более скудной пищей (хотя, по счастью, несомненно более здоровой для них), чем в какой-либо европейской армии. Морально они самые дисциплинированные солдаты в мире, очень смышленые и совершенно бесстрашные; они искренно любят свою страну и очень гордятся ею; император для них Бог, офицеры его заместители и они охотно жертвуют своей жизнью по одному их слову. Они гордятся своей профессией, которая дает им право сражаться рядом с настоящими самураями (старинным военным сословием Японии), и они предпочитают умереть, чем совершить позорный поступок. У них врожденная дисциплина, воспитанная веками, когда они, как низшая каста, были еще под властью самураев; храбрость их поддерживается фатализмом, верой в офицеров и благоговением к императору — Богу. Подумайте, что могут сделать под руководством опытных офицеров и при разумной работе 100 000 человек, совершенно одинаковых моральных и физических качеств, и вы перестанете удивляться успехам японцев.
Офицеры заслуживают самой высшей похвалы, они — ум армии. Нигде в мире нельзя найти офицеров, так преданных во всем своей профессии. По окончании отличных школ, дающих им солидный фундамент для будущей работы, они всю жизнь стараются добросовестно принести наивысшую пользу. Они не ищут развлечений и не легкомысленны, не тратят времени на приобретение познаний, ненужных для их профессии; все время они посвящают службе и знают ее до мельчайших деталей; обращаются с солдатами мягко и разделяют с ними все лишения. У Порт-Артура они жили с ними в окопах и траншеях, питаясь и одеваясь одинаково. Всегда впереди своих солдат, они соперничали с ними, вызываясь охотниками на самые опасные дела. У них не было никаких сентиментальных колебаний, если признавалось необходимым жертвовать жизнью людей, но они не задумывались рисковать и своей собственной жизнью, всегда предводительствуя и подвергаясь опасности при атаках и многих небольших стычках, где требовалась отвага.
«Я хотел бы умереть в ближайшую атаку», — говорил мне один полковник, — «такая смерть была бы самой славной».
«Разве не лучше жить и работать для родной страны?», — спросил я.
«Нет», — сказал он очень серьезно, — «если я погибну, найдутся сотни подходящих людей, готовых немедленно заменить меня, разве вы не видите? Если я паду здесь, перед Порт-Артуром, — помните, что для японцев нет более славного имени, чем Порт-Артур, — мои дети и внуки, все потомки сочтут своим долгом следовать в жизни примеру [210] своего предка, который умер героем у Порт-Артура и слава, связанная с моим именем, будет для них решительным импульсом благородства, который удержит их от дурных поступков и даст моей родине сотни храбрых и честных граждан. Разве не стоит для этого умереть?».
Так говорил полковник и говорил искренно, но его желание не осуществилось. Насколько я знаю японских офицеров, едва ли найдется один, который бы не подтвердил его слова. Можно спорить о правильности взглядов, но армия, воодушевленная такими чувствами, непобедима. Япония стала победоносной, благодаря своим офицерам.
На Дальнем Востоке была нация, жившая особняком; у нее были воины, моряки, артисты и великолепные ремесленники, старая и во многих отношениях высоко развитая культура; мало по малу она входит в сношения с другими народами, которые развивались по совершенно иным путям западной цивилизации; она чувствует, что эта другая культура выше ее собственной и, чтобы достигнуть такого же высшего развития, надо изменить весь строй ее национальной жизни. Одаренная редкой способностью ассимиляции и оценки, эта нация усваивает все лучшее и полезное в новой культуре, воспринимает ее успешно, и даже создает новые пути прогресса. В удивительно короткое время переворот совершен, цивилизация воспринята и согласована с их более старой культурой; возрождение, примера которому нет в мире, осуществилось менее, чем в полвека, подняв полуварварский народ на уровень с наиболее образованными западными нациями.
Возрождение Европы в XVI столетии в сущности было духовным и создано на основах культуры родственного народа; возрождение Японии, наоборот, носило, главным образом, практический характер и основано на опыте и развитии совершенно чуждых наций. Но есть и сходство между обоими событиями — энтузиазм, который могучим движением охватил всю нацию, энергичное, настойчивое желание всех классов народа принять участие в этом развитии, усилия в достижении вполне определенной и ясно понятой цели, новая сила, самоуверенность, гордость и самолюбие, которые это движение вдохнули в душу народа. В такой исторический момент жизни нации все лучшие дарования развиваются до высшей степени; энергия и честолюбие мчатся вперед с непреодолимой силой и нация способна совершить чудеса.
В Японии, — нации воинов и моряков, где люди главным образом практического склада, естественно на первый план было поставлено развитие военного и морского могущества. Огромное число офицеров было послано в различные страны Европы для изучения разнообразных отраслей службы. Можно было их встретить повсюду в важных военных и морских центрах, в школах и на маневрах. Вежливые, улыбающиеся, с приятными манерами, с неутомимой работоспособностью, всегда без устали изучая и наблюдая все своими блестящими, умными глазами, запоминая огромное количество фактов, теорий и новых идей, они возвращались на родину с массой сведений, которые они здесь проверяли, приводили в порядок, чтобы применить их для успешного развития своей армии и флота.
Всеобщая воинская повинность была также введена. Каждый мужчина обязан служить своей стране; японцы сильно этим гордятся, считая [211] службу своим особым правом; как я упоминал, в старое время сражаться могла лишь привилегированная каста самураев, членами которой теперь стали все солдаты. С таким сознанием важности современного прогресса, во всех отношениях, в особенности военного и морского дела, неудивительно, что японцы вложили в настоящую войну все свое сердце и душу с силой, энтузиазмом и беззаветной преданностью, благодаря чему они были непобедимы. Другие факторы, содействовавшие их успеху — физическая крепость и здоровье народа, воздержанный, здоровый образ жизни, простая рациональная пища, все это дало возможность им выдержать страшное напряжение современной войны. Они разбили русских и я убежден, что та же участь постигла бы всякую другую армию, и если после войны изгладится некоторая надменность и приобретенное знание удержится, Япония, вероятно, станет мировой державой первой величины. Принимая во внимание то, что ими достигнуто, а также интеллектуальные и физические качества народа, несомненно, что молодая по духу и старая по возрасту нация имеет великую будущность.
Но есть одна опасность. Или скорее надежда, так как, несмотря на высказываемые взгляды людей, которые не знают истинного положения вещей, прогресс Японии представляется серьезной опасностью для европейских интересов не только на Дальнем Востоке, но и для всей Азии — единственная надежда, следовательно, та, что усваивая западную цивилизацию, нация, не только воспримет, как до сего времени, хорошие и здоровые начала, но и научится ценить отрицательные стороны современной западно-европейской жизни. Признаки того, что это может случиться, на лицо. Так, например, в местностях, где имеются большие иностранные сеттльменты {78}, более богатые классы японской нации постепенно привыкают к удобному и комфортабельному образу жизни европейца, даже в низших слоях народа жизненные потребности сильно увеличились; народ желает более удобств и роскоши и насколько жизнь становится приятнее, настолько уменьшается готовность отказаться от нее ради тяжелой, опасной жизни солдата. Пока признаки немногочисленны, хотя солдаты, в особенности второго призыва, из Йокогаммы, Кобе и Осаки, больные и усталые от войны, неоднократно мне высказывали сильное желание возвратиться домой. Одно печальное событие во время осады, резко выделяющееся, указывает на эту опасность для Японии: отказ одного полка идти вперед на неприятеля, об этом я упоминал в главе 11. Полк этот прибыл из той местности в Японии, где семейная и общественная жизнь подверглась сильному влиянию западно-европейских привычек. Одновременно с сильным расцветом, который последует за войной, возможно ожидать развития этой болезни. Пока всякая нация, подпавшая под влияние западно-европейской цивилизации, теряла более, чем приобретала. Япония — единственное исключение. Такой ли она останется?
Примечания
{1} 1 ярд — 0,9144 м (Прим. ред. ).
{2} Военно-морской базой (Прим. ред. ).
{3} Талиенванский залив (Прим. ред. ).
{4} На самом деле в отряд русских кораблей, которым командовал контр-адмирал К. Л. Лошинский, входили крейсер II ранга «Новик», канонерские лодки «Отважный» и «Гремящий» и 11 миноносцев (Прим. ред. ).
{5} Вероятно, имеется в виду генерал-лейтенант Г. К. Штакельберг, так как О. К. Гриппенберг прибыл к армии только в ноябре 1904 года (Прим. ред. ).
{6} Несомненно, винтовки; здесь и далее оставлен термин «ружье» для максимального сохранения языка перевода 1906 года (Прим. ред. ).
{7} В результате победоносной войны с Китаем Япония в 1895 году овладела военно-морской базой на Ляодунском (Квантунском) полуострове — Люйшунем, более известным как Порт-Артур. Дипломатический демарш и демонстрация силы, предпринятые Россией при поддержке Франции и Германии, вынудили Японию в конце 1895 года отказаться от этого приобретения и 15 марта 1898 года Россия и Китай заключили конвенцию, предоставившую России Квантунский полуостров в аренду на 25 лет (Прим. ред. ).
{8} Непонятно, о каком истреблении русского флота идет здесь речь: в бою в Желтом море 27 июля (10 августа) 1904 года 1-я Тихоокеанская эскадра, хотя и не сумела добиться своей цели и прорваться из Порт-Артура во Владивосток, не потеряла потопленными ни одного корабля, Цусимское же сражение, действительно закончившееся катастрофой для русского флота, произошло 14–15 (27–28) мая 1905 года, то есть спустя достаточно долгий срок после падения Порт-Артура (Прим. ред. ).
{9} Вероятно, автор имеет в виду Ляоянскую операцию в августе 1904 года (Прим. ред. ).
{10} В отечественной литературе употребляются следующие наименования порт-артурских укреплений: укрепление № 3 (форт Суншу); форт № III (форт Эрлунг); открытый капонир № 3 (форт Хакимака-яма); редут № 2 (форт Западный Панлунг); редут № 1 (форт Восточный Панлунг); открытый капонир № 2 (форт «Р»); форт № II (форт Северный Кикван); Куропаткинский люнет (форт «Q»); укрепление № 2 (форт Восточный Кикван); редут Тахе (форт Лаоляцзы); батарея № 13 «Золотая Гора» (форт Золотая Гора); под фортом Кобу вероятно имеется в виду одна из полевых позиций, не имевшая собственного названия в отечественной литературе (Прим. ред. ).
{11} В отечественной литературе употребляются следующие наименования порт-артурских укреплений: Большое Орлиное Гнездо (форт Вантай); батарея литера Б (форт «М») Залитерная батарея (форт «N»); батарея литера А (форт Гектосан); Заредутная батарея (форт «Н»); Большая Волчья батарея (Новый Панлунг); Лаперовская батарея (форт Эбоши); Курганная батарея (вспомогательный форт Суншу) (Прим. ред. ).
{12} В отечественной литературе эта укрепленная линия именуется «Китайской стенкой» (Прим. ред. ).
{13} В отечественной литературе эта высота носит наименование горы Высокой (Прим. ред. ).
{14} Форт Анцзешан — батареи литера В и литера Г, форт Ицзешан — форт № IV (Прим. ред. ).
{15} Форт Тай-Анцзешан — укрепление № 4.
{16} Форт Тайангку — форт № 5.
{17} Форт Ягутзуй — укрепление № 5.
{18} В литературе встречаются различные данные относительно этого орудия; вероятнее всего, это была 240-мм китайская пушка, а не 254-мм (10-дюймовое) орудие; их в крепости имелось всего пять штук и все находились на батарее № 15 «Электрический Утес»; сведения о каких-либо перемещениях этих орудий во время осады отсутствуют (Прим. ред. ).
{19} Шуйшиинские люнеты — редут Кумирненский (Прим. ред. ).
{20} Редут Люнгвэн — Водопроводный редут (Прим. ред. ).
{21} 6-дюймовое орудие — 152-мм, 8-дюймовое — 203-мм, 11-дюймовое — 280 мм (Прим. ред. ).
{22} Форт Паличжуан — редут Скалистый (Прим. ред. ).
{23} 120-мм (Прим. ред. ).
{24} 88-мм (Прим. ред. ).
{25} Гора Угловая (Прим. ред. ).
{26} В отражении как первого, так и последующих штурмов крепости главную роль в управлении русскими войсками сыграл начальник 7-й Восточно-Сибирской стрелковой дивизии генерал-лейтенант Р. И. Кондратенко, с июля 1904 года — командующий сухопутной обороны крепости (Прим. ред. ).
{27} Отечественные историки считают, что в ночь с 23 на 24 августа 1904 года сначала японские войска атаковали Заредутную батарею, пытаясь прорваться в Большому Орлиному Гнезду (форту Вантай), а русские части контратаковали их и отбросили на Китайскую стенку (Прим. ред. ).
{28} Китайской стенки (Прим. ред. ).
{29} Ко времени начала первого штурма Порт-Артура личный состав воздухоплавательного парка, которым командовал лейтенант М. И. Лавров из подручных средств построил два воздушных шара: «Попугай» (из женских юбок) и «Орел» (из простыней), так как штатный воздушный шар парка «Ястреб» доставить в Порт-Артур до начала осады не успели. Однако до ноября 1904 года на все рапорты с просьбой разрешить использование шаров М. И. Лавров получал отказы (Прим. ред. ).
{30} Подлинной душой обороны Порт-Артура был генерал-лейтенант Р. И. Кондратенко, к которому и офицеры и солдаты относились с полным доверием. После гибели Р. И. Кондратенко Порт-Артур очень быстро капитулировал (Прим. ред. ).
{31} 1 дюйм — 25,4 мм (Прим. ред. ).
{32} 1 английский фунт — 0,4536 кг (Прим. ред. ).
{33} На самом деле калибр пулеметов, принятых на вооружение в русской армии, составлял 7,62 мм (Прим. ред. ).
{34} 9-я дивизия (Прим. ред. ).
{35} Во время Русско-турецкой войны 1877–1878 годов русские войска с 19 июля по 19сентября 1877 года предприняли несколько штурмов укрепленной позиции под Плевной, которые турецкие войска, под командованием Осман-паши, отразили, а русские войска понесли при этом огромные потери. Осман-паша капитулировал после длительной осады лишь 10 декабря 1877 года (Прим. ред. ).
{36} 1 сажень — 2,1336 м (Прим. ред. ).
{37} Автор, очевидно, наблюдал только обозных лошадей, так как в японской кавалерии дело обстояло, по-видимому, иначе. Участники боя у Вафаньгоу 17 (29) мая 1904 года отмечали, что японская кавалерия, хотя и была разбита казачьими частями, оставила хорошее впечатление: в частности, лошади «хотя и небольшие, но сухие, с примесью крови, хорошо содержаны» (Прим. ред. ).
{38} Дековильная дорога — переносная узкоколейная железная дорога, применявшаяся саперными частями в конце XIX — начале XX века (Прим. ред. ).
{39} 1 сухопутная (уставная) миля — 1,609 км (Прим. ред. ).
{40} 6 копеек по курсу начала XX века (Прим. ред. ).
{41} Неприкосновенный запас (Прим. ред. ).
{42} В отечественной литературе чаще используется Другое произношение — Кинчжоу (Прим. ред. ).
{43} Гора Длинная (Прим. ред. ).
{44} Кроме таких мортир русские использовали старые гладкоствольные медные гаубицы, стволы которых укорачивали и устанавливали на деревянных стойках. Для них применялись мины массой около 8 кг, изготавливавшиеся в порт-артурских артиллерийских мастерских (Прим. ред. ).
{45} На самом деле русские войска неоднократно использовали на сухопутном фронте не самодвижущиеся мины — торпеды, а метательные аппараты, снятые с паровых катеров и мины для них, которые не имели собственного двигателя. Кроме того, применялись старые шестовые мины, в качестве метательных аппаратов для них использовали морские 47-мм орудия Гочкиса, установленные на колесных лафетах (Прим. ред. ).
{46} 280-мм (Прим. ред. ).
{47} 1 пуд — 16,38 кг (Прим. ред. ).
{48} 1 верста — 1,0668 км (Прим. ред. ).
{49} Далее (см. с. 135) автор указывает, что для снаряжения снарядов применялась не английская взрывчатка мелинит, а черный порох (Прим. ред. ).
{50} Как уже отмечалось, воздушные шары использовались порт-артурским гарнизоном во время штурма горы Высокой (высоты 203 м), однако после гибели 23 ноября 1904 года командира воздухоплавательного парка лейтенанта М. И. Лаврова полеты прекратились (Прим. ред. ).
{51} Более 250 000 руб. по курсу начала XX века (Прим. ред. ).
{52} 1-я дивизия (Прим. ред. ).
{53} 9-я дивизия (Прим. ред. ).
{54} 11-я дивизия (Прим. ред. ).
{55} В отечественной исторической литературе вторым штурмом крепости считаются сентябрьские бои, соответственно атака, начавшаяся 30 октября именуется третьим штурмом Порт-Артура (Прим. ред. ).
{56} В ходе Ляоянской операции 10 (23) июля — 21 августа (3 сентября) 1904 года русские войска под командованием генерала от инфантерии А. Н. Куропаткина, несмотря на численное превосходство, отступили на позиции под Мукденом; в сражении на реке Шахэ 22 сентября (5 октября) — 5 (18) октября 1904 года японские войска под командованием маршала И. Ойяма отразили наступление А. Н. Куропаткина, после чего боевые действия в Манчжурии перешли в позиционную фазу(Прим. ред. ).
{57} Джуджицзы — произношение того времени названия японской борьбы джиу-джитсу (Прим. ред. ).
{58} Возможно, это было 63,5-мм десантное орудие Барановского с одного из кораблей, имевшее тот же калибр, что и горная пушка образца 1883 года, состоявшая на вооружении русской армии (Прим. ред. ).
{59} Фактически на позициях находилось в это время около 19 000 человек, резерв насчитывал около 1600 человек (Прим. ред. ).
{60} 120-мм (Прим. ред. ).
{61} 90-мм (Прим. ред. ).
{62} 2-я Тихоокеанская эскадра под командованием вице-адмирала З. П. Рожественского (Прим. ред. ).
{63} Владивостокский отряд крейсеров; к этому моменту он имел в строю всего два корабля — крейсеры I ранга «Громобой» и «Россия» (Прим. ред. ).
{64} Странное сравнение: очевидно, автор воспринимал негров не как людей, а как неодушевленные машины (Прим. ред. ).
{65} Вероятно, с Курганной батареи (Прим. ред. ).
{66} 1 унция — 28,35 г (Прим. ред. ).
{67} В отечественной исторической литературе именуется четвертым штурмом крепости Порт-Артур (Прим. ред. ).
{68} Китайской стенки (Прим. ред. ).
{69} На самом деле — 6-дюймовыми — 152-мм (Прим. ред. ).
{70} Гора Плоская (Прим. ред. ).
{71} Осколочные (Прим. ред. ).
{72} Во время атак на «Севастополь» японцы потеряли два миноносца, более десятка получили различные повреждения (Прим. ред. ).
{73} Более распространенное название того времени — Циндао (Прим. ред. ).
{74} Вероятно, ошибка автора: и 4,7-дюймовые и 12-фунтовые пушки имеют один и тот же калибр в метрической системе — 120 мм; возможно, под 12-фунтовыми пушками автор подразумевал 76-мм (Прим. ред. ).
{75} Такая потеря бодрости духа гарнизона Порт-Артура во многом объясняется гибелью 2 (15) декабря 1904 года на форте № II (Северный Кикван) генерал-лейтенанта Р. И. Кондратенко, на что позднее (см. с. 203) указывает и автор (Прим. ред. ).
{76} Великие умы сходятся (Прим. перев. ).
{77} Вывод о неизбежности падения осажденной крепости является достаточно спорным: известны случаи, когда осаждающие вынуждены были отступить, не достигнув цели (Прим. ред. ).
{78} Особые районы для проживания подданных других государств, не подлежащие юрисдикции местных властей (Прим. ред. ).
Список иллюстраций
Карта южной части Квантунского полуострова (стр. 7)
Бои на подступах к Порт-Артуру в мае — июне 1904 года (стр. 21)
Схема организации японской осадной армии на 30 июля 1904 года (стр. 41)
Схема организации сухопутных войск и флота в Порт-Артуре на 30 июля 1904 года (стр. 42)
Организация сухопутной обороны крепости Порт-Артур на 30 июля 1904 года (стр. 43)
Японский орудийный окоп (стр. 46)
Схема расположения японской осадной армии и артиллерии накануне первого штурма крепости (стр. 51)
Схема первого штурма Порт-Артура (стр. 57)
Схема боя у Заредутной батареи в ночь с 23 на 24 августа 1904 года (стр. 68)
Стальной щит, применявшийся японскими солдатами (рисунок автора) (стр. 76)
Схема организации санитарной части японской армии (стр. 94)
Японский летний бивак (рисунок автора) (стр. 96)
Японская землянка (рисунок автора) (стр. 97)
Штурм редута Люнгвэн (стр. 111)
Метровая гряда (рисунок автора) (стр. 114)
Схема сентябрьских боев у крепости Порт-Артур (стр. 115)
Русская ручная граната кустарной выделки (стр. 123)
Деревянная мортира для ручных гранат (стр. 124)
Японская минная галерея к форту (с русской иллюстрации времен войны) (стр. 130)
Схема второго штурма крепости (стр. 141)
Форт Северный Кикван (стр. 147)
Устройство галереи на форте Суншу (стр. 157)
Кустарный взрыватель для старых китайских снарядов (стр. 160)
Схема третьего штурма Порт-Артура (стр. 167)
Стальной щит для защиты амбразуры (стр. 175)
203-м высота (рисунок автора) (стр. 175)
Схема боев на высоте 203 м во время третьего штурма (стр. 177)
